Хромосома Христа - Владимир Колотенко

Я снимаю котелок и, переминаясь с ноги на ногу, стою еще долю времени в нерешительности, затем выхожу на улицу, где такое яркое веселое солнце, и вот-вот уже грянет весна, швыряю котелок куда-то в сторону и ухожу прочь.

Зачем мне этот котелок?

– История…– произносит Лена.

Я делаю очередной глоток.

Конечно же, будучи Леной, я бы тотчас спросил меня еще раз: где он теперь?

Она не спрашивает.

Пока все в порядке.

Глава 27

Долгое время мы ходили как пришибленные.

А после того как взяли банк, как-то ожили, развернули плечи, расшутились… Мы снова почувствовали почву под ногами – нас не так-то просто загнать в тупик!

– Какой банк? Вы же…

– Да! Не брали мы никакого банка. Но идея, идея сделать подкоп и все-таки взять банк была прекрасна! Мы загорелись!..

– Слушайте, – восторгался Шут, – мы провернем такое дельце! Все сдохнут от зависти! Да идет козе под хвост вся эта наука!

Юра молчал. Ушков заметил нашу сдержанность, но виду не подавал: проживу и без вас. Он давно уже жил без нас.

– Ну, так что, – приставал Шут, – когда мы оставались втроем, – берем или не берем? Твой ход, Рест.

Мы по-прежнему играли в шахматы, никакой работы не было, равно как и новых научных идей.

– Шах!

Я не успевал защищаться.

– Шах!

Я отбивался как мог!

– Тебе мат, Рест!..

Да, так и было, это был мат, край. Настоящий цугцванг. Я ведь прекрасно осознавал, что с каждым днем мне все трудней будет удерживать их в подвале. Энтузиазм, с которым мы начинали, истощился и выдохся, заботы быта одолели всех, а вера в меня, в идею, которой я их кормил каждый день, теперь едва теплилась в их душах.

Поговаривали, что и Ушков, и Валерочка уже где-то трутся в верхах в поисках тепленьких местечек.

Дни стремительно проходили… Казалось, еще вчера деревья были зелеными и вот они уже золотые. Осень в тот год ворвалась в нашу жизнь стеной мощных холодных дождей. С крыш текло, капало, булькало, все куда-то спешило. В наши души прокралась лень, мы готовились к зимней спячке. Даже Архипов махнул на нас рукой. Наступил период растерянности перед будущим. Работать в подвале мы уже не могли, а другого помещения нам пока не светило. К тому же у каждого накопилась масса неотложных дел. Вдруг влюбилась в какого-то волейболиста Инна, Ната увлеклась английским и плаванием, а Шут ударился в подработки (он называл это «малый бизнес»), так и не уговорив нас взять банк.

А у Юры украли скрипку! Это был шок: у нас никогда ничего не пропадало! Ни часов, ни колечек, ни рубля, ни копейки. Вдруг исчезла скрипка! Это тоже был знак. В тебе возникает странное чувство растерянности и недоумения, когда взгляд упирается в непривычную пустоту на том месте, где ты привык видеть предмет всеобщего обожания – Юрину скрипку. Она принадлежала всем нам, она была нашим достоянием и талисманом, если хочешь – брэндом. И реликвией, да, не меньше.

– Юра, – успокаивал я его, – найдется твоя скрипка. Ты же видишь, что все, чем мы жили, катится козе под хвост. Пройдет черная полоса и мы снова…

– Вижу, не слепой, – оборвал меня Юра.

Стас уехал в Голландию, а Васька Тамаров – в Сибирь, разводить, кажется, кроликов. Или пчел…

Пропала и Аня…

Мне нужно ненадолго уехать, сказала она, и пропала надолго.

Только Ушков не мог ничего не делать. Он писал научные статьи и клепал уже докторскую. Его не интересовали никакие перспективы, кроме своей собственной. Не давая себе отдыха и не уставая, он резал на микротоме залитые в эпоксидную смолу кусочки тканей, аккуратно укладывал их на латунные сеточки и совал в дупло электронного микроскопа. Затем, не отрываясь, смотрел в бинокуляр на межклеточные контакты и сиял, находя в них подтверждение своим умозаключениям. Глядя на него со стороны, казалось, что он был гармоничным продолжением этого блестящего куска железа, напоминающего то ли маленькую ракету, то ли огромный фаллос. Когда он работал, к нему было не простучаться.

– Слав?..

– Извини, ты же видишь…

Он произносил это, не меняя позы и не отрывая глаз от экрана.

Только пальцы его, как клешни перевернутого рака, лихорадочно шевелились, вращая винты регуляции фокуса в поисках той картинки на серо-зеленом экране, которую он хотел видеть.

Иногда мы ненадолго встречались, но, не найдя темы для разговора, разбегались в разные стороны. Снова катастрофически не хватало денег!

Оставалось одно: брать банк. Шут просто сидел на голове с этой идеей. Но как, как его возьмешь?! Ты смеешься, но тогда было не до смеха. Спас пожар!

– Пожар?!

Лена удивлена: разве пожар может спасти?

– Сам Бог так решил. Он примчался на помощь по моей просьбе, когда отчаяние стало несносным. Я молился, я умолял, Он услышал. Я понимал: это то испытание, которое я сам для себя придумал. И Бог поспешил мне на помощь. Я просил, я молил и молился. И Он дал мне то, что я смог унести – пепелище пожара. Ведь Бог не по силам креста не дает. Много лет спустя Тина объяснила мне этот феномен.

– Какой феномен? – спрашивает Лена.

– Как Бог слышит каждого, кто нуждается в его помощи.

– Как? Расскажи!..

Хо! Хорошенькое дело – расскажи!.. Я до сих пор не могу найти слов, чтобы об этом рассказывать. Если бы Тина… Она ведь…

– Не сейчас, – обещаю я, – как-нибудь…

А однажды пришла в голову неплохая светлая мысль: не бросить ли все к чертям собачьим?!!

Я колебался.

– И понимаешь, мне так хотелось…

– Понимаю, – произносит Лена, – я тебя прекрасно понимаю. К сожалению, я уже должна бежать…

– Конечно-конечно, – говорю я, – пока-пока…

А мне так хотелось, чтобы она меня слушала и слушала…

Как Бога… Я бы смог рассказать такое…

ГЛАВА 28

Был обычный рабочий день, завершалось раннее лето…

С самого утра задался приятный солнечный день. Ничто не предвещало беды. Но часам к четырем по полудню небо вдруг затянулось черными тучами, то и дело прочерчиваемыми молниями, словно то метались по ним сверкающие змеи преисподней. Земля содрогалась от раскатов грома. Стало темно, как было до разделения света и тьмы. Небесная артиллерия не унималась: небо озарялось мощными вспышками и грохало так, что хотелось забиться в дальний угол, под стол. Наконец хлынул дождь, длившийся полчаса. Но как лило! – лило как из ведра… И вдруг все кончилось.

Мы, как всегда, работали у себя на Севастопольской, это в Нагорном районе. И после грозы высыпали на улицу, чтобы порадоваться бурлящим потокам воды, несущейся в Днепр по пологим склонам, веселому щебету птиц и бесконечно щедрому солнцу так внезапно и обильно умытому. В тот день даже Ушков появился – к полудню. Он сидел за столом и менял лопнувшую струну на ракетке для игры в бадминтон.

Телефонный звонок никого не встревожил.

– Рест, тебя, – сказала Ната, – подавая мне трубку.

– Всем привет, – залетела Соня Ераськина.

– Да, – сказал я и стал слушать.

– Ой, – щебетала Соня, – я вся мокрая, представляете!..

Я прикрыл левое ухо ладонью и прижал посильнее к правому трубку.

– Да, – сказал я еще раз.

– Мы горим.

Я узнал голос Шута.

– Еще как! – сказал я.

Мы часто шутили.

– Рест, – сказал он очень спокойно, – мы сгорели…

Я его не понимал.

– Ты приедешь? – спросил я.

Он звонил из нашего филиала – полузаброшенного здания, где нам удалось организовать небольшой экспериментально-испытательный полигон.

– У нас здесь пожар, – сказал он еще раз.

– Рест, ты слышал, – Ната вырывала у меня трубку из рук, – ты слышал: Сонька беременна!

– Дай, – сказал я и посмотрел на Нату так, что она отступила. Я приложил трубку к уху, все еще теряясь в догадках.

– Рест, ты слышишь меня, – сказал Шут, – я не шучу, приезжай. Это какой-то…

Он не договорил. Мы молчали. Шут любил подшутить, мы к этому давно привыкли, но сейчас я верил тому, что он говорил: «мы горим!» Только этого не доставало! Большего удара я не мог себе и представить. И куда уж больше?! Мы и так прогорели по всем статьям. Неужели в самом деле пожар?! Я убью Шута, если он и на этот раз меня разыграл, решил я. Первая мысль была, конечно, о моих клеточках. Я вдруг вспомнил о них! Но разве мог я о них забыть!? Мои клеточки и вся первичная документация моей докторской диссертации, которой сверху донизу были набиты три железных сейфа! Все было готово для ее защиты, не было просто времени написать ее набело. И лень было тащить все домой.

– Рест, – снова набросилась на меня Ната, когда я положил трубку, – ты слыхал, Сонька беременна!

Я улыбнулся Соне и произнес негромко:

– Надо ехать.

– Куда!?

– Мы горим!..

– Ура-а-а!!!

Я дождался, когда стихнет гам. Все уставились на меня.

– Мы горим, – повторил я еще раз, – там пожар…

Они по-прежнему молча смотрели на меня. У Сони еще не успела сойти с лица улыбка, и на нее, без улыбки, невозможно было смотреть.