И нас пожирает пламя - Жауме Кабре

– Что же ты не сказал…

– Смерть Измаила меня из Исландии выцепила, можешь себе представить. – Он все больше кипятился. – Покажу я им, этим типам из похоронного бюро. – Тут он вежливо осведомился: – А вас как зовут?

– Смолос.

– Знаменитый Смолосемянник?

– Вам Измаил обо мне рассказывал?

– И обо всех остальных… Но Смолосемянника трудно не запомнить.

Тут кто-то взял Измаила под руку. Он оглянулся. Ему улыбалась Марлен, мысленно кляня его на чем свет стоит. Измаил тут же сориентировался и объяснил Смолосемяннику:

– Это моя жена, она говорит только по-шведски.

И вполголоса обратился к Марлен, указывая на Смолосемянника:

– Det är det berömda Pittosporum![35]

А она, улыбаясь, ответила:

– Knulla mig, älskling…[36]

Измаил сделал вид, что слова Марлен нимало его не удивили, и сказал Смолосемяннику:

– Устрою я им взбучку, этим типам из похоронного бюро. Я ведь даже и не понял толком, от чего умер Измаил.

– Ничего себе…

– Да, он погиб, но как?

– Несчастный случай.

– Они мне даже этого не сказали. В аварию попал?

– Ну да.

– А где?

– Не знаю точно. А вам больше ничего не говорили?

– Нет. А сейчас, если позволите, меня ждут дела… Вот я им устрою.

– Мои соболезнования… А как вас зовут?

– Рамон. К вашим услугам. А ее зовут Ингрид. – Измаил вежливо откланялся. – А теперь мне пора на работу.

Смолосемянник скривил открытый рот в улыбке, не зная, что сказать. Глядя им вслед, он произнес «чао», будучи, по-видимому, чрезвычайно доволен случайным знакомством с красивой шведкой. С настоящей шведкой.

* * *

– Мне бы уйти.

– Что же ты не уходишь?

– Сейчас не могу. Придется тебе со мной еще несколько дней помучиться.

– Почему? Почему бы тебе не свалить? Ты ведь собирался уходить?

– Из ряда источников получено подтверждение того, что я мертв. И кого-то убил.

– Как? С кем ты говорил?

– Поговорить с Лео мне не удалось.

– А домой почему не идешь?

– У меня нет ключа, полиция взломала дверь и все там перерыла. Было бы самоубийством совать туда нос.

– Вот-вот, а тебя, недотепу, тут же заметут по подозрению в убийстве женщины.

– С чего ты взяла, что речь идет о женщине?

– Ты мне этим все уши прожужжал.

– Я никого не убивал. Это все выдумки полицейских.

– Ага, ты им предъявишь фотографию, где ясно видно, как ты эту даму не убиваешь. Гениально.

Марлен вышла из столовой и тут же вернулась со свертком. Измаил его развернул: сверток был битком набит новенькими полусотенными купюрами.

– Откуда они взялись?

– Лучше тебе не знать. Но раз тебя при всем при этом еще не замели, в следующий раз на охоту пойдем вместе.

– Что ж, я… Только ты о чем?

– А перед тем побуду твоим психиатром.

– К вашим услугам, доктор, – съязвил он.

– Ничего тут смешного. Отвечай коротко и ясно. Где ты познакомился с неким… – она заглянула в шпаргалку, – Смолосемянником?

– На работе, в школе.

– Выходит, ты учитель. Тогда все ясно.

– Доктор, мне ничего не ясно.

– Что же тут непонятного?

– Кому выгодно, чтобы я считался мертвым? – Он повысил голос. – Cui prodest?[37]

– Не груби.

– Я не грублю. Для кого делать вид, что я умер, выгодно?

– Понятия не имею. Поговорим о твоей жене.

– Какое тебе дело до моей жены. Нет у меня жены.

– А. – Она немного растерялась.

– Кому выгодно распускать слухи о моей смерти?

– Вот заладил. Ведь я же психиатр. Поговорим о твоей жене.

– Я же сказал, что не женат.

Неловкое молчание.

– Ну давай, парень. Это нетрудно.

– Ну хорошо, вот привяза-а-алась… Мы познакомились в тот день, когда я увидел, что у меня на рубашке не хватает двух пуговиц. Вот и все.

– В каком смысле?

– В прямом: нужны были целых две… А запасных у меня не было, ни одной несчастной пуговицы. И пришивать их я не умел. Ниток тоже не было. И ножниц, чтобы отрезать нитку, ведь эти нитки крепче, чем я думал. Тут оказалось, что когда-то в детстве мы жили по соседству. Тогда я стал наведываться в галантерею «Изумруд» под любым предлогом. Я никогда не хотел, чтобы ей было больно. Вот я и не хочу, чтобы она узнала, что я тут застрял в качестве пациента у красавицы-шведки, у которой энергии хоть отбавляй. Которая горит желанием меня вытурить, но для начала решила поиграть в психиатра.

– У тебя все?

– Не все. А еще поет грудным голосом, чрезвычайно соблазнительным. И сквернословит по-шведски.

– Не отвлекайся.

– Где ты научилась говорить по-шведски?

– Был у меня оттуда парень. Сто лет назад. Но, кроме пары-тройки непристойностей, я ничего не знаю. Уяснил? Так что не отвлекайся.

– Я и не отвлекаюсь, доктор. Все как на духу рассказываю. Зачем я здесь? Чего хотели эти граждане из липовой больницы? Что тут вообще творится?

– Что тут творится? Ну ты зараза! Ты ж сам сюда приперся в чем мать родила и на коленях умолял позволить тебе остаться!!! – Она перешла на крик. – Да или нет?

Молчание… Измаил заглянул ей в глаза.

– Ты права. Но хватит уже об этом.

Тут они замолчали надолго, глядя друг другу в глаза или мимо глаз. Каждый из них ждал, что другой заговорит. Измаил невольно стал думать обо всем, что пережил за эти дни, и старался забыть о том, что произошло с элегантной дамой, а Томеу взбесился, и я ему говорю, Томеу, ты ведь убьешь ее, а вспоминать обо всем об этом больно.

Когда прошло уже, наверное, более четверти часа, психиатр нетерпеливо вздохнула:

– О чем, интересно, ты задумался?

Измаил попытался скрыть дрожь. Перед ним стояла доктор Ингрид-Марлен с тетрадкой в руках и с видом бесконечного долготерпения.

Глядя Марлен в глаза, он сказал, не пойму, чем мы тут занимаемся.

– Расскажи мне, пожалуйста, как произошла авария, откуда ты ехал и почему боишься Бавари и того, второго, кто с ней там был.

– Это была не больница, а западня.

– Елки-палки, это-то и нужно выяснить. Чего они хотели, эти двое?

Пациент снова потер лицо руками и сказал, ничего мы так не добьемся. Врач сухо оборвала его рассуждения:

– Делай, как я сказала. Я же тебя лечу. Не сопротивляйся, сделай милость!

Тут доктор внезапно расплакалась, а Измаил встал и пошел к ней. Но Марлен подняла руку и сказала, даже не приближайся. Сиди и работай!

– Похоже, тебя вся эта история занимает больше, чем меня.

– К сожалению, так оно и есть.

– Откуда этот интерес?

– Оттуда, что я больше не хочу воровать, чтобы выжить. Это не мой стиль.

Врач и