Живые тени - Корнелия Функе

Златовласка насмешливо скривила рот.

– Это кровавый осколок, золотце. И он, естественно, причинит ему вред. – Она вынула из фартука пузырек и сунула Джекобу в руку. – Натрешь этим порез, тогда будет меньше кровоточить.

Домовой не сводил с них глаз, пока его хозяйка не затворила за ними дверь на засов.

Вниз по темной улице спешила крыса, а где-то вдалеке по булыжной мостовой стучали колеса пролетки.

Джекоб зашел в ближайшую арку и засучил себе рукав. Кровавые осколки… К этому средству сам он еще ни разу не прибегал, но Ханута как-то воспользовался осколком во время охоты за волшебным посохом чародея. Нужно очень точно представить то, что хочешь найти. Потом нанести себе осколком глубокую рану и резать, пока наконец в его стекле, как в бинокле, не отразится цель твоих поисков, – а также, по возможности, и приметы местности, где она находится. Кровавые осколки показывали только то, что имеет отношение к черной магии, но голова Истребителя Ведьм уж наверняка обладала этим свойством.

– И вы нашли тогда волшебный посох? – Лиска с отвращением отвернулась, когда Джекоб нажал осколком на кожу.

– Да.

О том, что Ханута при этом чуть не истек кровью, Джекоб умолчал. Это был скверный вид колдовства.

Но едва он хотел проткнуть осколком кожу, как внезапная боль пронзила ему грудь. Такая боль, какой Джекоб еще никогда не испытывал. Что-то вгрызалось зубами ему в сердце, осколок выскользнул у него из рук, и вопль, сорвавшийся с губ, был таким громким, что на другой стороне улицы в тревоге распахнули окно.

– Джекоб! – Лиска схватила его за плечи.

Он хотел что-то сказать, успокоить ее, но вместо этого лишь захрипел от боли. На ногах он удержался только потому, что его подхватила Лиска. Его старое «я» жаждало укрыться от нее, чересчур гордое, чтобы показывать свою слабость, свою беспомощность. Но боль не прекращалась.

Дыши, Джекоб, вдох – выдох. Это пройдет.

В имени Темной Феи было шесть букв, но теперь он мог вспомнить только пять.

Он оперся на дверь, против которой они стояли, и сжал рукою грудь, в уверенности, что от этого кровь брызнет у него между пальцами. Боль стихла, но само воспоминание о ней заставляло его учащенно дышать.

Приятного мало. Это займет куда меньше года, Альма.

Лиска подняла осколок. Он треснул, однако на нем не осталось ни кровинки. Лиса недоверчиво изучила чистое стекло. Потом отвела руку Джекоба от его груди. У моли над его сердцем на левом крыле появилось пятнышко, по форме напоминающее крошечный череп.

– Это фея забирает свое имя обратно.

Он едва шевелил языком. Ему казалось, что в горле у него застрял колом его собственный крик боли.

Возьми себя в руки, Джекоб.

Ах, эта его проклятущая гордость. Он протянул еще дрожащую руку:

– Отдай мне осколок.

Лиска сунула стекло себе в карман куртки и опустила рукав Джекоба.

– Ни за что, – сказала она. – И мне почему-то кажется, у тебя вряд ли достанет сил его отобрать.

18. Рука на юге

Водяного оказалось вполне можно терпеть. Омбре… Собственное имя он произнес чешуйчатыми губами так, будто плеснула стоячая вода пополам с илом. Даже Луи был вполне сносен, хотя без конца осведомлялся насчет следующего приема пищи и волочился за каждой поселяночкой. Но этот Лелу! Жук трещал без умолку, если только не черкал в своем блокноте. Каждый замок, возвышавшийся среди по-зимнему голых виноградников, каждая полуразрушенная церковь, каждое название города на каком-нибудь поблекшем указателе вызывали целый шквал пояснений. Имена, даты, придворные сплетни… Он жужжал и жужжал, так что Неррону стало казаться, что у него в ухе застрял шмель.

– Лелу! – оборвал он его, когда Жук стал распространяться, почему деревня, через которую они ехали, никак не может быть местом рождения Кота в сапогах. – Видишь ты вот это?

Арсен Лелу замолчал и в замешательстве посмотрел на три предмета, которые Неррон вытряхнул себе на ладонь из кожаного мешка. Прошло несколько секунд, прежде чем Жук сообразил, что это.

– Ты правильно понял! – грозно сказал Неррон. – Палец, глаз и язык. Их обладатели мне порядком действовали на нервы. Как ты думаешь, что я отрежу у тебя?

Молчание. Драгоценное молчание.

Эти «три сувенира», как Неррон их ласково величал, он подобрал в камере пыток Ониксов на память. Они его еще никогда не подводили. Зловещую репутацию надо поддерживать, в особенности если не испытываешь ни малейшего удовольствия от отрезания пальцев и выкалывания глаз.

Молчание Лелу и в самом деле продержалось вплоть до самых крепостных стен аббатства Фонтево. Достаточно было одного взгляда через прогнившую деревянную дверь, чтобы убедиться, что аббатство пребывает в запущении. В галереях разрослась крапива, а в жалких кельях ютились разве что только мыши. На единственном найденном ими кладбище торчало восемь деревянных крестов с вырезанными именами почивших монахов и датами их кончины. Захоронениям этим было лет по шестьдесят, не более, а руку, если верить Жуку, закопали здесь свыше трех столетий назад.

Неррон ощутил непреодолимое желание раскрошить Лелу на ломтики цвета бледного лунного камня. Жук прочел эти мысли у него в глазах и поспешно спрятался за Омбре. «Три сувенира» он запомнил накрепко.

– Вон крестьянин, – пролепетал учитель и указал дрожащим пальчиком на старика, выкапывавшего из заброшенных грядок позади монастыря картошку, – может быть, он что-нибудь знает.

Заметив Неррона, направлявшегося к нему, старик выронил свою скудную жатву. Он так ошарашенно выпучил глаза, как будто перед ним из влажной земли возник сам дьявол собственной персоной. В Лотарингии увидеть гоила все еще мало кому доводилось, но Кмен это наверняка скоро исправит.

– Есть здесь еще какое-нибудь кладбище? – загремел Неррон на старика.

Крестьянин перекрестился и сплюнул ему под ноги. По народным поверьям, это оберегало от нечистой силы. Как трогательно. От гоила не уберегло. Только было Неррон хотел схватить старика за его тощую шею, чтобы хорошенько встряхнуть, как человечек рухнул на колени прямо там, где стоял.

Спешившись, к ним приблизился Луи вместе с Лелу и водяным.

Платья его высочества уже слегка поистерлись в дороге, но по-прежнему выглядели в тысячу раз лучше, чем все, что когда бы то ни было доводилось носить старику. Человечку и в голову не приходило, что перед ним кронпринц Лотарингский, – у него уж наверняка не было привычки начинать утро с чтения газеты, – но все же любой подданный с первого взгляда понимает, когда перед ним господин и что лучше делать, как он велит.

– Спросите-ка вы его о старом кладбище! – шепотом обратился Неррон к Луи.

Ответом ему был лишь недоуменный взгляд. Королевские сыновья не имеют обыкновения выполнять чужие указания. Но Лелу пришел ему на помощь.

– Гоил прав, мой принц! – прошелестел он в надушенное ушко Луи. – Вам-то он наверняка ответит!

Луи бросил на грязные одежды крестьянина полный брезгливости взгляд.

– Есть ли здесь еще одно кладбище? – спросил он скучающим тоном.

Старик втянул голову в щупленькие плечи. Его костлявый палец указал на прогал между елями, росшими за полем:

– Там из них церковь выстроили.

– Из чего? – не понял Неррон.

Старик все еще подобострастно таращился себе под ноги.

– В земле их было видимо-невидимо! – прошамкал он, украдкой засовывая пару картофелин в оттопыренные карманы. – Что с ними еще делать?

Церковь, куда он их привел, ничем не отличалась от прочих церквей этой местности. Тот же серый камень, та же неуклюжая колокольня с плоской крышей, несколько пообветрившихся бойниц, но старик предпочел остаться на почтительном расстоянии, когда Неррон толкнул прогнившую дверь.

Даже герб на стене позади алтаря и тот состоял из человеческих костей. На колоннах в качестве капителей красовались черепа, а в зарешеченном боковом нефе кости были навалены аж до самого потолка. Естественно, имелись и кисти рук: они либо служили подсвечниками, либо растопыривали пальцы, украшая стены. Неррон досадливо поддал ногой по одному из черепов, словно это был футбольный мяч. Ну и как же, во имя малахитовой кожи его матери, откопать здесь именно ту руку, которая ему нужна? Пока он будет тут рыться, по горло в гнилых костях, Бесшабашный уже преспокойненько найдет сердце и голову.

– Еще раз для ясности, что мы здесь такое ищем? – Луи засунул пальцы одному из черепов в пустые глазницы.

– Арбалет вашего предка. – Влажное губошлепство водяного в пустой церкви звучало еще более гулко и угрожающе.

– Арбалет? – Луи презрительно скривил рот. – Мой отец, видно, надеется, что гоилы, разгромив нас, надорвут животики со смеху.

– Это не обычный арбалет, мой принц… – подхватил Лелу. – И все обстоит несколько сложнее, если я правильно понял гоила. – Произнося последнее слово, он сложил губы в трубочку, как жаба, изготовившаяся выплюнуть яд. – Сперва нам надо найти руку, далее…