Судьбы человеческие - Фэй Уэлдон

За помощью к Энджи

Однажды утром Хелен поднялась со своей белоснежной постели, поддерживая впалый бледный живот, в котором жила внутренняя боль, и позвонила Энджи.

— Энджи, — проговорила она, — приезжай, пожалуйста. Мне нужно с кем-то поговорить.

Энджи приехала. Она поднялась по лестнице в спальню, в которой провела четыре памятных, однако крайне неудовлетворительных ночи с Клиффордом, четыре — за все их одиннадцать месяцев, проведенных вместе; нет, конечно, не в прямом смысле вместе, а в обещаниях Клиффорда о том, что они будут, наконец, вместе.

— Так в чем дело? — спросила Энджи и тут же заметила, что Хелен очень больна: настолько больна, что неправильно застегнула свой коричневый шелковый пеньюар; что ее белая, высокая грудь теперь больше, чем обычно. Тут же почувствовав гордость за свою маленькую твердую грудь, Энджи еще раз убедилась в том, что, если вести дело мудро, то Клиффорд в конце концов попадет в ее руки.

Хелен не отвечала. Она бросилась ничком на шкуру, расстеленную поперек кровати, и лежала так, скорчившаяся и растрепанная, но все равно прекрасная. Она могла только рыдать.

— Это может означать только одно, — изрекла Энджи, — ты беременна. И ты не хочешь этого. И не решаешься сказать Клиффорду.

Хелен не пыталась отрицать слова. На Энджи были удивительные красные брюки, но Хелен даже не осмелилась взглянуть на ее ноги. Наконец-то, из рыданий и отрывочных звуков сложились слова.

— Я не могу сейчас иметь ребенка, — плакала Хелен. — Я еще слишком молода. Я не буду знать, что с ним делать.

— Делать? Что каждый разумный человек делает с ребенком? Передает его воспитание няне, — отвечала Энджи.

Само собой, в том мире, где вращалась Энджи, люди поступали именно так. Но Хелен было только двадцать два, и она была так же безответственна и эгоистична, как и любая хорошенькая и обуреваемая желаниями девушка ее возраста, но, по крайней мере, в отличие от Энджи, она понимала, что в вопросе о детях все не так просто. Ребенок требует от матери всей ее любви, а потребности маленького человека могут изменить и сам характер матери: сделать ее подобием любого дикого животного; одним словом, самкой.

— Помоги мне, Энджи, — взмолилась Хелен. — Я не могу сейчас решиться на ребенка. Но я не знаю, куда пойти; к тому же, аборты стоят денег, а у меня их нет.

У нее, бедняжки, и в самом деле, ничего не было. Клиффорд был не из тех, кто помещает в банк деньги на счет своей женщины, а потом спрашивает, куда был истрачен каждый пенни. Он не спрашивал о денежных потребностях девушки, даже если эта девушка была его официальной невестой. Клиффорд питался в лучших ресторанах, приобретал дорогостоящие вещи, но был крайне скуп в ежедневных расходах.

Значит, все надо было сделать так, чтобы Клиффорд не заподозрил. Как тяжело было Хелен! Примите во внимание те времена. Всего-то двадцать лет назад, но как тяжело было девушке, беременной — и не будучи замужем: ни женских консультационных центров, ни государственных выплат по беременности. Везде, куда ни кинь взор, одни проблемы.

Когда-то лучшая подруга Хелен, Лили, в семнадцать лет сделала относительно удачный аборт, однако через два дня ее увезли в больницу с сепсисом. Шесть часов Лили находилась между жизнью и смертью; с одной стороны от ее кровати сидела Хелен, а с другой — полицейский, ожидавший, когда Лили придет в себя, чтобы тотчас же привлечь ее к ответственности за нелегальный аборт. Лили умерла; наказание наступило само собой. На вопрос о наказании уголовном полицейский сказал, что это грозит двумя годами заключения. «Подумайте, что она сделала с бедным ребенком!» — прибавил он. Бедная Лили, вот все, что вертелось тогда в голове у Хелен. Можно вообразить теперь, как напугана была Хелен: она боялась иметь ребенка; еще больше она боялась избавляться от ребенка.

Энджи лихорадочно обдумывала ситуацию. На ней были модные красные брючки, однако, как мы уже отмечали, у нее были некрасивые ноги: толстые над коленями, кривые в лодыжках. Что касается ее лица, то обильный, грубый макияж по моде того времени не делал его лучше, а яркий загар Южной Африки отчего-то придавал ее коже сероватый оттенок. Кроме того, у нее был массивный мясистый нос. Лишь глаза ее были прекрасны: зеленые и огромные.

Хелен, свернувшаяся клубочком на кровати, была женственна, бледна, нежна и несчастна. Она постоянно куталась в свой шелковый коричневый пеньюар, который внезапно стал ей мал. Однако ничто: ни набухшая грудь, ни бледное, заплаканное лицо не в силах были скрыть ее красоты, отчего в Энджи вновь взыграло желание мщения. В самом деле, крайне несправедливо, что некоторые могут вовсю пользоваться своей красотой, а другие ею не обладают. Я думаю, вы согласитесь со мной.

— Милая моя Хелен! — утешила ее Энджи. — Конечно, я помогу тебе. У меня есть один адресок. Прекрасная клиника. Там безопасно, тихо, скрыто от глаз. Клиника «Де Вальдо». Я одолжу тебе денег. Конечно, нужно сделать аборт: не будешь же ты на собственной свадьбе глубоко беременной. Клиффорду это не понравится. Все, чего доброго, подумают, что он женится на тебе только потому, что ты беременна. А поскольку ты будешь в белом платье, то все, конечно же, станут оглядывать твою фигуру.

Прекрасная клиника, скрытая от глаз — одно это способно напугать кого угодно.

Энджи привезла Хелен в клинику «Де Вальдо» в тот же день. Хелен при этом так не повезло (Энджи на это и надеялась), что она попала в руки доктора Ранкорна, маленького, толстенького, пожилого человека с огромными линзами очков, через которые он внимательно рассматривал самые интимные места Хелен, а своими короткими толстыми пальцами слишком долго (или так, во всяком случае, показалось Хелен) прикасался к ее телу. Но что могла сделать бедная беззащитная девушка? Ей казалось, что, отдав себя в руки «Де Вальдо», она утеряла безвозвратно и достоинство, и честь, и все права: ей казалось, она не имела права оттолкнуть толстые пальцы доктора Ранкорна. Она не заслужила ничего лучшего, кроме этого липкого прикосновения. Разве она не решала участь ребенка Клиффорда, даже не поставив его в известность? Разве она не преступала закона? Как ни посмотреть, она была преступницей, и водянистые глаза доктора Ранкорна из-под толстых стекол подтверждали это.

— Значит, мы не хотим оставлять маленького вторженца внутри нас? — спросил доктор Ранкорн гнусавым, астматическим голосом. — В десять часов утра мы начнем возвращать вас к нормальному состоянию! Для такой красотки, как вы, недопустимо терять ни дня своей цветущей юности!

Маленький вторженец! Ну что ж, он был недалек от истины: именно так ощущала Хелен присутствие Нелл внутри себя. Но все же это слово заставило ее поежиться. Она ничего не сказала в ответ. Она понимала, что полностью зависит от воли доктора Ранкорна и его жадности. Вне зависимости от назначаемой им цены его клиника всегда была полна клиентами. Если он «делал» вас завтра, вам «везло», но везло и доктору Ранкорну. Впервые в жизни Хелен чувствовала острую необходимость, впервые действительно страдала — и поэтому держала язык за зубами.