Русский струльдбруг (сборник) - Геннадий Прашкевич

– Несем сообщения! – догадался кто-то.

Доктор Лейбович ласково улыбнулся:

– Вы поняли.

– Ну, хорошо, – негромко сказал я, и Николай Михайлович сразу ревниво задышал мне в затылок. – Ну, хорошо. Вот вы сказали, что Крайон – ваш Учитель. При этом он никогда не был человеком. Ну, ладно, пусть так. Я верю. Но мне хочется знать… – я всей кожей чувствовал на себе неприязненные взгляды. – Мне хочется знать, а привидения могут нести какие-то сообщения?

Пепельный платок заколебался, мелькнул черный глаз.

Горбунья булькала под серым платком, как закипавший чайник.

– Ответ дан.

– Но я опять ничего не понял.

– А разве вам обещали что-то такое?

Пацан сказал, пацан ответил. Доктор благожелательно развел руки.

Хотите ясности, сказал он, записывайтесь на прием в офис. (Сябра, рэспект ды павага табе!) За дополнительную плату.

В зале зашумели. Горбунья испуганно прикрылась своим пепельным платком, а Николай Михайлович сзади шепнул мне: «Болтаешься по библиотекам, а электрик опять тебя искал…»

Он подумал и добавил: «И девка снова звонила…»

«Лиса? – изумился я. – Ты не путаешь? Когда?»

«Примерно полчаса назад».

«Лиса? – не понимал я. – Но ее сбила машина. Как она могла мне звонить?»

Последний атлант не унимался:

«Я подсказал ей, что ночью ты будешь в «Кобре».

«Я совсем не собираюсь туда».

«Но она просила».

«Ну и что?»

И тогда он сказал: «Придется пойти».

И добавил: «Она тебя знает».

Знает? Меня!

Что она может знать?

Я курил под колоннами у входа в «Кобру».

Швейцар Зосимыч – плоский, белесый, обросший зеленоватыми лишайниками по скулам и вискам, по привычке перекрестился, увидев меня, и, прихрамывая, притащил пепельницу. Судя по поведению, он родился прямо в ливрее. Ходят слухи, что Зосимыч – жертва сталинских репрессий, много страдал, получает персональную премию. Но, наверное, важнее то, что он родственник хозяина «Кобры» и у него имеется казенная справка о перенесенных страданиях. Придерживая в скрюченной руке пепельницу, Зосимыч, ровесник Октябрьской революции, доверительно и льстиво подмигивал мне. «Ну, знаете этих Иванов Сергеичей… – уважительно оглядываясь, доверительно шепнул он. – Они с вами не раз угощались… Точно-с говорю, никакой у них белой горячки, врут-с… Просто они шептались с тапочками, брали их в постель… Чего тут…»

Я сунул Зосимычу мелкую купюру. Мысли его читать трудно. В мутном, как запущенный аквариум, сознании что-то плавало, но пойми – что. Гегемон – руководитель гегемонии… Гегемон – носитель гегемонии… Гегемония – преобладание, руководство… Гегемония – преобладание, руководство… Вообще я, наверное, плохой передатчик. Руль заклинен, тормоза не работают, корней не помню. Помню только металлическую кровать в ожоговом центре и ослепительную, как солнце, боль.

Полярное сияние боли.

И вдруг Лиса.

Знает.

Огромные зеркала.

В смутных плоскостях – зал.

Парень в жилетке на голое тело (в «Кобре» на форму не смотрят).

Курит какую-то дрянь, выдыхает в мою сторону. Только очень наивные девушки представляют своих современников романтиками. Рядом усатый чел в мешковатой футболке с надписью на пяти языках: «Извините, что мой президент идиот, я за него не голосовал». Похоже, читает только собственную футболку. В смутных отсветах улыбки плохих девчонок – как компьютерные смайлики.

– Прив!

Паша был навеселе.

На всякий случай я заметил, что жду кое-кого.

– Ну? – удивился он. – Неужели капитана милиции?

Я улыбнулся. На самом деле Паша к капитану милиции неровно дышал.

– Когда меня найдут в постели удушенным, – счел нужным сообщить Паша, – доложи об этом своей капитанше.

– Чего это ты вдруг расстроился?

– Не знаю, – покачал он головой. – Но в день, когда мы с Ойлэ закончим роман, меня точно найдут в постели удушенным.

– А ты не торопись заканчивать рукопись, – посоветовал я. – Тяни потихоньку. Дерзай, выдумывай. Ветви сюжет, как устье Волги.

– Я бы ветвил, но Ойлэ торопит.

Паша посмотрел на меня и совсем запечалился.

– Она считает, что ее молодость уходит. Ей срочно слава нужна. Именно сейчас. А завтра, считает она, ей понадобится уже что-то другое. Ойлэ торопится жить, – произнес Паша печально и влюблено. – Я говорю: Ойлэ, ну, пусть наша героиня изведает множество страданий. Страдания очищают, Ойлэ. А она лезет на колени.

– Боишься мужа – порви с женой.

– А где я буду заколачивать такие бабки?

– Крутись. Пиши сценарии мыльных опер.

– А как я покорю сердце Ойлэ?

– Она и так не слезает с твоих колен. Хочешь, чтобы села на шею?

– Я хочу доказать ей, что род Павла Матвеева – это уважаемый, это старинный дворянский род. Корни его уходят в седую старину.

– Это ты о себе? Взращиваешь генеалогическое древо?

– Еще как взращиваю, – печально покивал он. – Заказал поиски сразу двум архивистам-бандитам. Тонна баксов и родословная готова. А специальный знаток подбирает портреты.

– Чьи?

– Предков.

– Чьих предков?

– Моих, – проникновенно пояснил Паша. – Корни рода Матвеевых уходят в глубину веков. Не то, что у тебя, у выскочки безродного. «Он заставил написать свои портреты в костюмах бенедиктинского монаха и маркиза XVIII столетия и в разговоре скромно дает понять, что это его портреты в прошлых инкарнациях». Это я из твоей тетради цитирую. Вот добавлю еще полтонны баксов, и мне найдут предков среди ископаемых опоссумов, вот какой у меня древний род. Ойлэ глаза выпучит. Вообще, хватит терпеть! – возбудился он. – Пришло время пронзительных истин. Когда меня задушат в постели, внимательно просмотри все портреты, развешенные на стенах моей квартиры. Это тебе легко, ты ничего не помнишь. У тебя, может, предков вообще не было.

К этому моменту мы прикончили с ним полбутылки «Хеннесси».

– Я тут недавно поймал Ойлэ за твоей «Эволюцией».

И этот туда же. Я почти не слышал Пашу. Чего они все хотят?

Но направление мыслям было задано. Перед караваном, наверное, должен крутиться облезлый пес. Вот хорошая деталь для новой игры. «Нет плохих вестей из Сиккима». Облезлый пес будет отвлекать внимание геймеров от ненужных деталей. Это с «Эволюцией» я сразу попал в точку: услышал музыку сфер, угадал артефакт, свалившийся в кипящие воды доисторического океана. Динамика – вот двигатель мира! Руби щупальца ужасных цефалопод, отражай атаки ракоскорпионов, соси из ювенильных источников сладкие радиоактивные элементы. Бьет по нервам! Куда Паше до меня с его вялыми альтернативными романами. Заросли загадочных чарний, бледные архейские медузы, мир тьмы, ужаса, – любой неверный ход ведет к мутациям, чаще всего неустойчивым. Ты строишь ход истории, весь животный и растительный мир полностью зависит от твоего воображения. Ты – Бог! Ты Творец! Ты исследуешь тупики, намечаешь будущее. Ошибки, понятно, тоже не исключены. Из одноклеточных организмов могут произрастать неведомые невообразимые монстры. Чудовищные создания начнут пожирать друг друга. Грандиозные поединки, карнавал новых форм. От акул – к земноводным, от псилофитов – к покрытосемянным, из эры гигантов – в эру кривоногих и волосатых самцов рода Матвеевых. А там и до выхода в Космос рукой подать.