Роковой самообман - Габриэль Городецкий

Сложные и в большей степени теоретические, нежели практические, соображения, приведшие к этому решению, явились причиной путаницы в отношении как целей войны, так и направления главного удара. Первоначально не ставилась задача войны в России сама по себе. Это объясняет один из главных просчетов: отсутствие сколько-нибудь ясного политического видения итогов кампании в России и определения статуса Украины, Эстонии, Латвии, Литвы и Белоруссии, когда Советский Союз падет{288}. По первым наброскам Гитлер планировал лишь быструю ограниченную войну осенью. Нет нужды оспаривать позднейшие воспоминания фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, главнокомандующего вермахта, и его заместителя генерала Альфреда Йодля, что его замысел был вызван ростом интереса Советского Союза к Балканам. Гитлер открыто выражал озабоченность проникновением Советов в Румынию, которое могло привести к захвату нефтяных промыслов. Смещение центра тяжести на юг, где находились также важные советские экономические регионы, добавляло новый фактор и еще больше запутывало план кампании{289}.

До встречи в Берхтесгадене большинство в Верховном командовании было против войны, следуя традиционному постулату о необходимости избегать войны на два фронта. Перед лицом Гитлера они не стали спорить, убежденные, что, так или иначе, Советский Союз все равно в конце концов будет представлять опасность для германских претензий на гегемонию в Европе. Поэтому решение было вынесено определенно, в широком контексте «нового европейского порядка». На практике оно ни в коем случае не считалось необратимым. Тем не менее, однажды принятое, оно немедленно возымело последствия, политические и военные, приведя вермахт в движение{290}. Сразу после принятия решения Гитлер приказал к весне 1941 г. увеличить армию до 180 дивизий, невзирая на тяжкие жертвы, которые придется принести экономике{291}. Йодль и Кейтель, хоть и опьяненные успехами во Франции, не рассчитывали, что 80 — 100 дивизий смогут разгромить русских за 4–6 недель, и они уверили Гитлера в невозможности проведения операции раньше весны 1941 г.{292}. Эта отсрочка серьезно помешала реализации его первоначальных замыслов.

Тем не менее разработке планов был дан ход, хотя в течение лета и осени 1940 г. велись поиски других политических альтернатив{293}. Разработчики прилежно трудились. Через несколько дней генерал-майор Маркс представил «Проект операции "Восток"», по которому предполагалось за 11 недель дойти до линии Архангельск — Горький — Ростов{294}. К концу августа первоначальное планирование операции было возложено на генерала фон Паулюса; ему поручили проработать такие моменты, как привязку к местности, потребность в войсках и боеприпасах и цели ударов. 130–140 немецких дивизий, выделяемые для операции, должны были, по Гальдеру, рассеять советские войска в, Западной России и установить линию, из-за которой советская авиация не сможет угрожать территориям, находящимся под контролем Германии. Линия Волга — Архангельск оставалась отдаленной и неясной перспективой{295}.

Разработчики продолжали трудиться, связывая войну в России с конфликтом германских и советских интересов на Балканах. Гитлер знал, что в отношениях с Советским Союзом повеет холодком после вынесения третейского решения в Вене. Поэтому накануне венской встречи он приказал перебросить две бронетанковые дивизии в Южную Польшу и держать их в готовности к «быстрой интервенции для защиты румынских нефтяных районов»{296}. Защищать нефтепромыслы было приказано и военной миссии генерала Хансена. Новая дислокация, по-видимому, уже подгонялась к планам войны с Советским Союзом, так как миссия получила довольно загадочную инструкцию «подготовиться к возможному использованию впоследствии более крупных германских сил из Румынии»{297}. То, что Балканы и экономические ресурсы Украины оставались в центре внимания разработчиков, подтверждается результатами двух военных учений, проведенных Паулюсом в ноябре, итогом которых стало принятие более скромного плана, ограничивающегося ударом по линии Днепр — Смоленск — Ленинград. Разработчики все больше убеждались, что с течением времени и на фоне развития событий на Балканах операция, вначале задумывавшаяся на всякий случай, становится реальной задачей{298}.

Неверно было бы предполагать, как обычно делают, будто судьба переговоров Молотова была предрешена с появлением «Директивы 18» в день его прибытия в Берлин. Часто забывают, что Советский Союз фигурировал на заднем плане в этой директиве, представлявшей обзор курса германской стратегии в целом и уделявшей первостепенное внимание нанесению решающего удара Англии в Средиземном море. Фактически директива главным образом рассматривала разногласия по поводу определения стратегии Континентального блока. Для нас более существенны частые упоминания о Балканах, вновь обнаруживающие тот факт, что Болгария стала настоящим полем сражения между Советским Союзом и Германией. В самом начале переговоров Гитлер уже высказал свое мнение относительно контроля Германии над Болгарией. Вермахту был дан приказ приготовиться, «в случае необходимости», оккупировать греческие территории к северу от Эгейского моря «на подступах к Болгарии». Оправдывалась подобная мера необходимостью предупредить атаку англичан на румынские нефтепромыслы с этой территории. Директива предписывала осуществить операцию «Феликс» (по оккупации Гибралтара), чтобы положить конец английскому присутствию в Средиземном море. Это совпадало с целью берлинской встречи — добиваться совместных действий с Италией в Северной Африке и на Балканах. Краткое упоминание о Советском Союзе было сделано в контексте Континентального блока с целью прояснить советскую позицию в предстоящий период. Как мы видели, накануне встречи в этой позиции появились плохие признаки, поэтому разработчиков инструктировали: «Невзирая на исход переговоров, все приготовления по Востоку, о которых уже даны устные распоряжения, должны продолжаться»{299}.

Таким образом, директива еще отражала колебания со стороны Гитлера. Они были тесно связаны с его расчетами по поводу Балкан, как мы увидим ниже. Дверь для политического урегулирования, которое могло бы ускорить падение Британской империи, пока оставалась широко открытой, хотя армии напомнили, что не стоит прекращать планирование военной кампании{300}. Фактически Гитлер даже несколько раз уверял Гальдера, будто русские проявляют дружелюбие и, может быть, еще присоединятся к Тройственному союзу после переговоров{301}. Историки, стремящиеся доказать полностью идеологический характер решения Гитлера об операции «Барбаросса», упускают из виду тот факт, что оно ни в коем случае не было произвольным и односторонним. Окончательно оно созрело только после того, как русские отклонили германские условия, являвшиеся предпосылкой для создания Континентального блока.

Советская разведка и германская угроза

Сталину, имевшему дело с нацистской Германией в 1940–1941 гг., любопытно было узнать планы Гитлера не меньше, чем нынешним историкам. Но для историков этот вопрос представляет лишь теоретический интерес, а для Сталина он имел решающее значение, особенно после падения Франции. Если идеология для Гитлера — idee fixe{302}, тогда война неизбежна. Если же его кажущаяся практичность непритворна, а Сталин, естественно, склонен был проецировать на Гитлера собственные взгляды, тогда войны еще можно избежать или оттянуть ее начало, если правильно разыграть дипломатические карты. Достижение прочного урегулирования отношений с Германией или получение достаточной мирной передышки зависели от безупречной работы разведки. Стоит, следовательно, уделить некоторое внимание состоянию спецслужб на тот момент. Большинству сетей военной разведки нанесли серьезный ущерб чистки, в результате которых не только руководители, но и полевые агенты были казнены либо изгнаны со службы. Все начальники военного Разведывательного управления и подчиненных ему организаций оказались смещены, и на смену им пришли менее опытные и способные офицеры{303}. Однако организация в целом продолжала функционировать и даже добилась некоторых эффектных успехов, как, например, вербовка «Кембриджской пятерки» в Англии, позволившая проникнуть и в вооруженные силы, и в Форин Оффис. Тем не менее, чистки произвели разрушительный психологический эффект, задушив всякую инициативу и свободу мысли, жизненно необходимые для успешной работы разведки.