Узники вдохновения - Светлана Петрова

С первого дня в Нью-Хейвене Ира спала крепким здоровым сном, о котором давно забыла. Настроение тоже было отличным. Она вставала в 7 часов, надевала купальник и наушники от плеера, в которых звучали ее любимые Моцарт и Бетховен, – у Левайнов оказалась отличная классическая фонотека, – и всю неделю дописывала натюрморт, а также, следуя совету Сергея, начала еще две картины, с лошадьми. Одна получилась неплохо, хотя кое-что надо переписать или хотя бы подправить, а другая сразу не пошла. Ира отступила на некоторое расстояние от еще не полностью прописанного скакуна, потом посмотрела на картину в зеркало. Лошадь получилась похожей на лисицу. Ни упругости мышц, ни ритма движения. «Да, Ириша, до Делакруа тебе далеко!» Она без колебаний разорвала испорченное полотно, хотя жаль было красок, но не расстроилась и, не теряя темпа, устремилась дальше, к новым идеям[21].

Солнце светило вовсю, и кожа женщины быстро покрылась красивым океанским загаром, отличным от того, что образуется под Москвой и даже в Крыму. Делая лишь небольшие перерывы, чтобы поесть фруктов и выкурить сигарету, Ира работала до девятнадцати часов, когда начинало темнеть и краски меняли цвета. Вечером ходила в местные художественные музеи, пыталась вникнуть в технику разных художественных школ, основное время уделяя постимпрессионистам, посещала библиотеку кафедры филологии с роскошным фондом изданий на русском языке, библиотеку Художественного музея. Плакала, когда смотрела репродукции работ Татлина[22]: такому потрясающему таланту советская власть не дала раскрыться – в России страшное по своей бездуховности общество! Дома Ирина читала до полуночи, писала дневник, письма или звонила родителям. К телевизору не подходила – все равно ни слова не понятно. Она уже в полной мере ощутила свою языковую ущербность, хотя на занятия жаль времени и нет денег.

За ужином Сэм переводил что-нибудь из новостной программы. В свободное время он часто сидел в лоджии с газетой, а иногда просто так, наблюдая, как Ира работает. Ее раздражали глаза за спиной, они мешали сосредоточиться, тепло мужского тела возбуждало посторонние эмоции, но она терпела – нельзя же прогнать хозяина!

По укоренившейся привычке все разбрасывать Ира превратила квартиру в филиал мастерской. Сэм то садился на тряпку со следами краски, то наступал на старый тюбик, задевал непросохший эскиз или опрокидывал пузырек с лаком. Домашняя одежда хозяина была перепачкана, что его нисколько не смущало. Недавно он сделал комплимент ее загару и принес откуда-то складывающийся наподобие стремянки мольберт, уже бывший в употреблении, но намного удобнее этюдника, поскольку не ограничивает размер полотна. Кроме того, по ходатайству профессора Левайна Ирина могла теперь посещать бесплатные курсы английского в еврейской общине.

– О, Сэм, – Ирина бросилась ему на шею, – я так благодарна тебе и Сарре за все!

– По-моему, Сарра тут ни при чем.

Он с удовольствием задержал в руках легкое тело и погладил застежку бюстгальтера. Ирина ловко увернулась от дальнейших прикосновений, и тогда хозяин добавил:

– Ее гостеприимство имеет узкие рамки. К тому же прежде она считалась с моими желаниями, но большие заработки быстро подпортили ей характер. Вечно выговаривает из-за любой ерунды и сравнивает наши доходы. Это неприятно.

Ира пропустила слова мимо ушей – личные отношения супругов ее не касаются. Обычно ко времени прихода Сэма из колледжа она надевала поверх купальника рабочий халат, а вчера не успела и получилось неловко: он неслышно подошел сзади и обнял за талию, она дернулась и невольно мазнула его кистью.

– Ты меня испугал! Ой, пиджак испортила! Просила же тебя появляться на лоджии в старье! Это не синтетика? Тогда попробуем растворителем. И что мы теперь скажем Сарре?

Неосторожное «мы» Сэма обнадежило, и он поцеловал женщину в высокую шею. Она превратила его порыв в шутку, погрозила пальцем и сказала коротко:

– Забыли.

Сэм улыбнулся. Потом они спокойно поужинали и разошлись по своим спальням. В пятницу он уехал в Нью-Йорк, а Ира легла в восемь, чтобы как следует выспаться. Раскинувшись на красивом постельном белье, в просторной комнате, она думала о том, как сказочно ей повезло: условия для работы просто фантастические, а отношение Левайнов, которых про себя и в письмах к родным она по-свойски называла ребятами, удивительно сердечное, почти родственное. Климат в Нью-Хейвене ровный, теплый, астмы как не бывало.

Со следующего дня художница начала вставать на полчаса раньше и бегать по парку. Сгодились старые кроссовки Сарры и все тот же купальник – он темный, в нем не так заметна худоба. К счастью, нравы тут, несмотря на пуританскую историю и высокий статус Йеля, далеки от снобизма. Клеились какие-то парни и мужики, она молча махала им ручкой, поскольку все равно не понимала, о чем они говорят. Убедила себя, что незнание языка ей только на пользу – ничто не отвлекает от дела. Если звонил местный телефон, коротко отвечала «no» и клала трубку. Уже написаны четыре картины, когда накопится штук двадцать, можно будет показывать. В середине октября должен приехать искусствовед, который специализируется по русскому искусству, Сэм обещал их свести. Надо спешить. Кто-то мудрый сказал: удержишь в руках сегодняшний день, меньше будешь зависеть от завтрашнего.

В один из выходных поехали к Сарре в Нью-Йорк. Квартира Ире понравилась, но нет балкона, а значит, негде работать, правда, ее никто и не приглашает, просто она привыкла все оценивать с точки зрения собственных задач. Посетили выставку Матисса – это оказалось впечатляюще! Так много его картин сразу Ирина никогда не видела, и тут же в голове закрутились мысли, связанные с собственным творчеством. «Матисс тоже работал периодами и профессионально нашел себя в 36 лет; значит, у меня еще все впереди, но надо активно использовать черную краску, от которой так усердно отучали в институте. Это не «грязь», а тоже цвет. И отношение американцев к живописи оказалось неожиданным: очередь, как в Москве на Глазунова[23], спрашивали лишний билетик. Вопреки российской пропаганде, культура в Штатах не умерла в объятиях коммерции, и художники едут сюда не зря». Потом зашли в Музей Гугенхейма на выставку русского авангарда, которая после пиршества красок Матисса показалась Ире скучной и безликой. «Все-таки стадность – дикая вещь, и в нашем искусстве это стало традицией», – отметила она с печалью.

Несколько больших салонов одежды тоже оставили художницу равнодушной – понравились дорогие вещи, на них все равно нет денег. Сарра хотела показать маленькие магазинчики и места распродаж, но Ирина отказалась: дешевого она никогда не носила и решила ничего себе не покупать, пока не заработает приличных денег живописью. Живопись – это единственное, что ее сейчас интересует, даже красотами огромного и необычного города не прельстилась, зная, что теряет время, которое могла бы стоять за мольбертом. К тому же пошел дождь, все-таки близится осень. Хорошо, что лоджия глубокая, можно продолжать работу в любую погоду, только придется раскошелиться на теплые тапки и брюки. Вообще жаль, что взяла мало обуви. Надо написать маме, пусть пришлет сапоги и продаст норку – деньги тают быстро, а скоро нужно покупать краски. Правда, звонил папа и обещал помочь с финансами, но пока ничего нет, и это очень тревожно. Спасибо ребятам, что так добры, практически содержат постороннего человека и еще платят за междугородние разговоры по телефону.

Вторую половину сентября и почти весь октябрь Ирина жила отшельницей. Общалась только с Сэмом и Саррой, с посетителями курсов по языку, где успехами не блистала – она всегда плохо усваивала грамматику и по-русски писала с ошибками. Но зато работала, работала в бешеном темпе, закончив за 32 дня 17 картин, которые подписала «Рая». Это пришло неожиданно, само собой, возможно, потому, что бабушка, заменившая ей в детстве мать, навсегда осталась самым близким по духу человеком. Во сне она часто разговаривала с любимой тенью и просыпалась в слезах. Двенадцать лет прошло, а боль утраты не утихала. Так хотелось, чтобы имя мамы Раи произносили тысячи людей на разных языках! Ира верила, что само по себе имя очень много значит, и слово «Рая» придавало ей сил, когда от работы уже тошнило. Художница устала физически и выдохлась нравственно, но продолжала свое дело, сжав зубы. А что она еще могла, раз уж приехала? Зато теперь есть что показывать!

Между тем Сарра, увидев пятна краски на дорогом костюме мужа, подняла скандал.

– Ты настоящий дурак, что пригласил эту нахальную девку, которая не только не убирается в доме, но еще развела грязищу и вонь со своими дурацкими картинами. Какая наивность, рассчитывать, что эту мазню кто-то купит. Мы, американцы, слишком практичны, чтобы выбрасывать деньги на неизвестное имя!

– Один наш знаток сказал – у нее неплохая живопись.