Братья - Чен Да

В последующие несколько недель я принимал горячее участие в дебатах. Впервые я серьезно задумался о политической системе своей страны. Мое раннее соприкосновение с финансовым миром, а теперь еще и долгие беседы с мисс Йю на многое открыли мне глаза. Я пришел к выводу, что здесь, в Китае, никогда не было никакой демократии, потому что демократия не позволила бы моим дедушкам выбрать незаменимого вождя для всей нации. Право выбора лидера должно быть предоставлено людям, а не политическим деятелям. Правительство обязано прекратить контролировать главные отрасли промышленности, чтобы у людей появилась возможность приобретать собственность и заниматься коммерцией, и только тогда в полной мере сможет быть реализован потенциал этой большой нации. Вообразите себе миллиард предпринимателей. Будущее Китая находилось здесь и сейчас. Я чувствовал себя вдохновленным и уверенным, что когда-нибудь, возможно в ближайшем будущем, я смогу должным образом использовать свои политические убеждения и помочь людям.

Однажды вечером клуб «Серп и Молот» предложил вступить в полемику клубу «Ленин и Сталин», который все еще доминировал среди консервативно настроенного студенчества. Меня выбрали, чтобы представлять наш клуб, эта честь прежде была оказана только одному новичку. Моим оппонентом оказался студент старших классов, отец которого был министром пропаганды. Мой противник утверждал, что Китай никогда не станет капиталистической страной, потому что его народ не будет знать, что делать на свободном рынке. Но я привел в пример пять маленьких азиатских «тигров» — Сингапур, Гонконг, Корею, Малайзию и Индонезию, — чтобы указать его ошибки. Я выиграл спор под несмолкающие аплодисменты. С того дня я стал известен в университетском городке как Мистер Демократия. К среднесеместровым экзаменам меня избрали президентом клуба, честь, которой мой отец не удостаивался до выпускного класса.

Однажды днем ректор школы пригласил меня к себе в кабинет. Обычно предполагалось, что студенты в его присутствии должны стоять, но мне предложили сесть на диван и подали чашку чаю.

— Молодой человек, — сказал он, — политика похожа на облако. Вы можете гоняться за ней, но вы не можете удержать ее. Ваши дедушки не стали видными политическими деятелями, потому что они все время говорили о политике. При вашем уме вы должны знать, что жизнь — это трудная штука. Например, ваш дедушка Лон был моим одноклассником в Оксфорде. Его специализацией была экономика, область научного знания, между прочим. То, чем он стал, не важно. Если бы он не управлял банком, он, возможно, был бы блестящим профессором. И ваш дедушка Ксиа, истинный солдат, выиграл больше сражений, чем любой другой в его поколении. Сначала он был прекрасным солдатом, затем главнокомандующим.

— Я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Я буду тратить больше времени на учебу.

— Я знал, что вы поймете.

— Спасибо, товарищ ректор.

— Не благодарите меня. Я здесь для того, чтобы удостовериться, что Пекинскому университету, альма-матер вашего отца, не придется хмуриться при виде ваших отметок, и он будет относиться к вам согласно вашему происхождению.

Я вышел из кабинета с твердым решением не ставить своих родителей в неудобное положение результатами семестра. Я стал заниматься днем и ночью, на некоторое время приостанавливая выполнение своих обязанностей президента клуба и даже свои любимые уроки английского языка, где я делал грандиозные успехи. Мой средний балл оказался лучше, чем у отца, на четверть пункта.

Той зимой дедушку Ксиа во время встречи с Хэн Ту по поводу противоречивого военного вопроса постиг сильный удар. Он упал на пол, потерял сознание и был отправлен в Пекинскую народную больницу. Пять дней он находился в коме, и каждый день я навещал его. Когда я его увидел в первый раз, его бледное, похожее на труп тело мало чем напоминало моего любимого энергичного дедушку. На второй день я принес свой переносной магнитофон и включал дедушкины любимые мелодии «Пекинской оперы», надеясь пробудить его. Старик не шевелился. На третий день я провел там десять часов и пошел домой только после того, как меня выгнал главврач больницы. Следующие два дня я отказывался оставить дедушку и спал на небольшой кровати вместе с матерью, которая плакала до тех пор, пока у нее не иссякли слезы.

На шестой день я проснулся на руках у матери.

— Он ушел, — сказала она. Под глазами у нее были темные круги.

Я не мог поверить, что мой великий дедушка умрет, но он лежал там, спокойный и неподвижный. Я осторожно приложил ухо к его груди. Не было ни вдохов, ни выдохов, и я залился слезами.

Похороны проходили в маленьком зале, куда пришли национальные военные и гражданские лидеры — министры, члены политбюро и военные атташе иностранных посольств. Дедушка Лон выступил с великолепной, но все же юмористической хвалебной речью об этом заслуженном человеке. Когда он закончил свою речь словами, что непритязательный, простой, слегка шероховатый характер генерала Ксиа делал его еще более сильным духом, я снова заплакал. После того как я сыграл «Лунный свет» Дебюсси, любимую вещь дедушки Ксиа, которая, по словам старого генерала, была единственным западным музыкальным произведением, стоявшим рядом с «Пекинской оперой», служба закончилась.

Два старых друга генерала в инвалидных креслах подъехали к гробу и не отъезжали, пока медсестры с трудом не увезли их. Они вместе провели не одну боевую операцию, вместе бились в сотнях сражений и многое пережили. Генсек Хэн Ту, чье отсутствие было очень заметно, прислал только венок с написанными на нем несколькими поэмами председателя Мао.

По возвращении домой дедушка Лон позвонил в секретариат ЦК. Ровно час спустя Всекитайское радио и телевидение сообщили о специальном указе, которым мой отец был назначен Главнокомандующим китайской армией, флота и воздушных сил — на пост, освободившийся после кончины дедушки Ксиа. Услышав эту новость, дедушка Лон сказал:

— Я разочарован, что ему пришлось напоминать.

На меня не произвел особого впечатления процесс, при котором власть передавалась как подарок. Я поздравил отца, обняв его, а затем вернулся в свою комнату и уставился на старую фотографию дедушки Ксиа.

В следующие месяцы я ощущал в доме напряженность. Отец пребывал в дурном настроении и часто кричал. Он перестал брать меня в штаб и мало говорил о своем новом назначении. В доме была гнетущая атмосфера. Кое-что изменилось и в домашнем хозяйстве.

Однажды отец разозлился и побросал все на пол в своем кабинете.

— Почему? — спросил я у матери.

— Никогда не спрашивай о его делах, — ответила она.

Я прочитал о них достаточно скоро в газете: едкая критика армии новым генсеком Хэн Ту и обещание сократить армейский бюджет. Отец отсутствовал дома в течение многих дней. Мать сказала только, что все прекрасно и что он посещал с официальным визитом командующих регионами. Все это мало затрагивало меня, по крайней мере я так думал.

Летом тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, перед началом осеннего семестра, я решил посвятить свободное время изучению банковского дела дедушки и военных дел отца. Я сидел с дедушкой Лоном в его огромном офисе в штаб-квартире Центрального банка Китая рядом с площадью Тяньаньмэнь, слушая руководителей, обсуждающих события дня. Руководители высшего эшелона власти настойчиво требовали ссуды. Это было горячее время для Китая, недавно освободившегося от тоталитаризма. Предприниматели были всюду. Казалось, что, если у тебя есть хоть какой-нибудь капитал, ты можешь стряхивать монеты с высокого дерева. Видя это, дедушка Лон посоветовал Хэн Ту проявлять осторожность, иначе инфляция погубит развивающуюся экономику. Но его слова повисали в воздухе, и миллиарды кредитов оформлялись без какой-либо проверки или анализа риска. Я начал видеть в банке все больше новых лиц. На собраниях они начали утверждать свою власть и вносить изменения без одобрения дедушки. Однажды дедушка на что-то сильно рассердился, и когда новый человек попросил его успокоиться, он изо всех сил ударил по столу своим любимым нефритовым чайником и просто вышел. Я быстро последовал за ним.