Милорд (СИ) - Баюн София

У него отлично получалось.

«Ты не только убийца, но и насильник? Ты этого мне не сказал?!»

— Я не сделал этого. Не помню, где я оборвал воспоминание, но клянусь, я тогда пришел в себя и остановился…

«Ты не убить ее пытался».

— Да.

«А потом ты понял, что натворил, и что она никогда тебе этого не просит и не будет любить, как раньше? И вместо того, чтобы нести ответственность за свои поступки, вместо того, чтобы дать девочке целое платье, посадить ее в такси, а потом повеситься, пока еще чего не натворил, ты, твою мать, решил прикинуться мной?!» — прошипел Мартин, чувствуя, как разгорается знакомый зуд в пальцах.

Ему тоже хотелось сделать больно. Он начинал перенимать привычки извращенной натуры Виктора и наслаждаться этим.

— Да.

Виктор сидел на полу в ванной, обняв руками колени и низко опустив голову. Он не испытывал ни тени своих прошлых чувств. Только усталость и раскаяние. Замерзший, мокрый и жалкий, он ничем не напоминал скалящегося в темноту социопата, только что пытавшего Мартина своими воспоминаниями.

Мартин никак не мог привыкнуть к таким переменам. Проще всего было бы поверить в существование третьей личности. Но Виктор, теряя власть над своим сознанием, находил по-настоящему изощренные способы потакать своим склонностям. Само его существование уже было изощренным садистским актом, заставлявшим Мартина колебаться между находящимся в отчаянии человеком, которого он когда-то любил, и палачом, которого должен был ненавидеть. Впрочем, ни о какой жалости он больше не думал. Для нее просто не осталось места.

«Какого черта, Виктор? Ты никогда не отличался храбростью, но я думал, что на это у тебя хватит и мужества, и чести», — сказал Мартин, проводя рукой по лицу.

— Я не смог. Не смог снова потерять… Думал, что справлюсь. Думал, смогу все исправить. В конце концов клянусь тебе, она отделалась парой царапин, испугом и порванной блузкой…

Мартин не выдержал. Если бы он мог ударить — сделал бы это не раздумывая. Но у него не было такой возможности.

«Что же ты Рише не рассказал, как она легко отделалась?» — ядовито выплюнул он, чувствуя, что каждое слово упрека достигло цели.

Но боль, которую испытал Виктор, не принесла ему никакого удовлетворения.

— Ты прав, Мартин. Я трус, подлец, лицемер и садист, — тихо сказал Виктор, больше не пытаясь ничего отрицать.

«Так почему же ты не хочешь закончить это?!»

Снаружи постучали.

— Мой обожаемый брат, позволь тебе напомнить, что ты в доме не один! — раздался из-за двери голос Леры.

— Проваливай! — рявкнул Виктор, ударив кулаком по косяку.

— Будешь топиться — дверь открой, чтобы ломать не пришлось, — попросила Лера.

Мартин услышал удаляющийся звук шагов и хлопок кухонной двери.

— Я не хочу это заканчивать потому, что это ничего не изменит. Ты, Мартин, привык мыслить категориями непроходимой… честности. Если я такой плохой и опасный — должен убить себя, и все будет хорошо. Но ты берешься судить, не зная всей правды. И не видя всей картины…

«И чего же я не вижу?»

— Все узнаешь… Скоро все узнаешь, Мартин.

Виктор с трудом поднялся с пола. С волос и рубашки еще стекала вода. Он уперся лбом в дверь и закрыл глаза.

Мартин с изумлением следил за тем, как меняется его состояние. Раскаяние, усталость и боль становились все сильнее и сильнее, и где-то рядом вспышками фейерверков зажигались другие чувства. Горькая нежность, любовь, тяжелая и мучительно обжигающая, постепенно нарастали, словно свет, разгорающийся в темной комнате.

Это не его чувства. Не его раскаяние, не его усталость, любовь и боль. Но в этот момент Виктор жил ими, словно становясь другим человеком. Не виновником своих трагедий — невольным участником.

«Какого, черт возьми… он не только теряет над собой контроль и превращается в какую-то безумную, злобную тварь, но еще и по желанию может испытывать чувства придуманного им человека?.. Мари была бы счастлива», — подумал Мартин, прислушиваясь к чужим эмоциям, стараясь не пропустить ни одной.

Виктор прятался. От себя самого и мира, в котором ему пришлось жить. Мартин вдруг с беспощадной ясностью понял, что произошло. Сначала Виктор, потеряв его, окончательно сошел с ума, оставшись без собственной совести, которую привык видеть в Мартине. А потом, осознав, что больше не может так жить, начал искать. Все искал прошлое — любимую, которая бросила, друга, которого предал. А когда не нашел — создал их сам. Создал Милорда на замену Мартину и влюбленную в него Нику на замену Рише.

Не люди.

Образы.

«Спектакль продолжается, не-так-ли, котятки?» — вдруг почудился ему мурчащий голос Мари.

Пока Мартин пытался разобраться, Виктор вышел из ванной и нетвердой походкой направился в спальню.

— Вик! — окликнула его с кухни Лера.

— Не сейчас, хорошо? — тихо попросил он ее, оборачиваясь.

— Опять?! Черт с тобой. Оксана! Оксана, надо убрать в ванной! Если там кровь — с кафеля оттирай лучше, а не как в прошлый раз!

— Почему опять я?! — раздался раздраженный голос из соседней комнаты.

— Потому, что я так сказала! — рявкнула в ответ Лера.

Все это Мартин слышал уже за спиной. Виктор зашел в комнату и закрыл за собой дверь.

Ника поднялась с пола бесшумно, словно отделившаяся тень. Мысль о том, почему она постоянно сидит на полу, мелькнула и погасла в воспаленном сознании. Если Виктор и не заставлял, она, наверное, испытывала отвращение к этой огромной кровати с кованым изголовьем в виде переплетенных цветов.

— А на этот раз ты пытался утопиться, — убежденно сказала Ника.

Виктор молча кивнул, с отчаянием глядя ей в глаза.

— И у тебя, очевидно, не вышло. Он помешал или ты вспомнил наш уговор?

Мартин внимательно смотрел на лицо Ники и все сильнее сжимал косяк, чувствуя, как в пальцах и запястье медленно разгорается боль. Раздался тихий, жалобный скрип. Мартин не обратил на это никакого внимания. Он был готов выломать косяк и швырнуть обломки в проем, если бы только была надежда, что хоть один из них по-настоящему прилетит Виктору в голову.

Ничего не осталось от угрюмой и усталой девушки, которую он увидел в первый раз. Она не похожа на тень. На лице ее разгладились все жесткие черты, ушли складки в уголках губ и даже глаза приобрели едва заметный голубой оттенок.

Виктор не врал. Ника любила его. Кого-то из них.

— Я не помню о каком уговоре речь… почти ничего не помню, только знаю, что он опасен. У нас остается все меньше и меньше времени. Это большая удача, что я смог остаться в сознании после того, как он мне помешал. А если однажды я не смогу тебя спасти? — прошептал он, касаясь кончиками пальцев ее лица. Она удержала руку и прижалась щекой к ладони.

У него совсем другой голос. Мягче и тише. В нем не чувствовалось фальши. Ведь Виктор не врал — он и был в этот момент Милордом, уставшим человеком, который снова не смог ничего изменить.

«Ах ты лживый, лицемерный мерзавец», — почти с восхищением подумал Мартин.

Хотя и знал, что неправ. Виктор не лгал и не лицемерил, его и правда пугала мысль о том, что он когда-нибудь не успеет пристегнуть себя к ванной и удовлетворить свою тягу к причинению боли самоистязаниями.

«Убью, — подумал вдруг Мартин. — Не стану слушать паршивца. Хочет прикрыться от меня искалеченной девочкой? А что делать, если он не успеет спрятаться в темном углу и переждать приступ? Смотреть потом печально на трупы в реке? Нет, так не пойдет. Может, Ника его и правда любит, но с разбитым сердцем люди живут, а вот с перерезанным горлом — нет. И не хватало, чтобы он решил повторить, что не доделал. Хватит полумер».

— Это очень эгоистично — избавить себя от страданий и бросить меня одну, — прошептала она.

— Ника, — тихо сказал Виктор, сжимая ее запястья, и Мартин услышал в его голосе панику. — Я не просто так хочу умереть, мне нужно спасти тебя. Слышишь? От себя самого…

«Мартин, ты правда думаешь, что у меня такие извращенные пристрастия, как ты сейчас сказал?»