Песнь валькирии - Марк Даниэль Лахлан

От костра поднимался дым, но солнце уже почти зашло, и он надеялся, что их не заметят. Луис немного подремал — со спины он замерз, а спереди было жарковато, но он был рад отдохнуть после дневного перехода.

— Что ты будешь делать? — спросил Гилфа.

— Что ты имеешь в виду?

— Есть ли еще мир? Есть ли в нем место для меня?

— Я не учитель, Гилфа. Я иду вперед в поисках смерти. Я спас тебя от минутной опасности. Возможно, нам надо найти место, где тебе ничто не будет угрожать. Я не могу тебе этого обещать. У меня свои дела, которые я должен совершить, точнее, завершить.

— Так зачем ты меня спас?

— Чтобы не видеть ужас в твоих глазах.

— И все? Не ради своей души или своей чести?

— Нет.

— Зачем было тогда спасать меня — чтобы оставить здесь умирать?

— Я не хочу тебя убивать. Не хочу видеть тебя погибшим. Но ты умрешь, и я хочу отвести тебя в такое место, где я этого не увижу.

Гилфа посмотрел на него озадаченно.

— Тогда отправь меня в лес одного.

— Это тебя убьет. Ты можешь идти гуда же, куда и я, и, если найдешь безопасное место, я пожелаю тебе удачи.

— Но ты сказал, что я умру?

— Ты — человек. Теперь или позже ты должен умереть. Время — океан, а мы — щепки на его глади. Какая разница, утонет ли щепка в первой волне или в третьей? Она все равно утонет.

Гилфа показал на странный кривой меч Луиса.

— Тогда возьми это и покончи со своей жизнью, — сказал он. — Сегодня — все равно что завтра, завтра — все равно что через двадцать лет. Если ты веришь тому, что говоришь, утони сейчас, как щепка в волне прилива.

Луис так близко протянул ноги к костру, что его башмаки чуть не загорелись.

— Я бы так и сделал, если бы это было просто.

— Что может быть проще? Перерезаешь себе горло, и через десять мгновений ты мертв.

Луис промолчал. Он помнил, что увидел в Источнике Мимира. Бесконечные жизни, бесконечные возрождения. Одна и та же история, которая разыгрывалась столетиями, а теперь завершилась. Но отголоски ее продолжают звучать сквозь времена — их исполнители мечутся в хаосе существования, не имея ни цели, ни смысла, ни истории — одну лишь агонию взглядов друг на друга, одно лишь знание любви и близости, которые неизбежно уносят время и смерть.

— Тогда ты — лицемер, — заявил Гитлфа. — Ты говоришь, что не ценишь свою жизнь, но это неправда. Почему тогда ты так боишься видеть, как умирает человек?

Гилфа побледнел, явно испугавшись, что сказал лишнее. Луис усомнился в его искренности. Назвать варяга лицемером — даже в шутку — грозило нешуточным знакомством с честностью его меча или топора.

— Прошу прощения, — смущенно произнес Гилфа.

— Если хочешь совета, — сказал Луис, — я бы на твоем месте предложил себя в рабы норманнам. Им принадлежит будущее.

— Ты — норманн, — пробормотал Гилфа.

— Я норманн. Или когда-то был им. Теперь я просто старик, который ищет смерти, — сказал Луис. — В этой стране у меня не будет будущего, не будет земель и скота. Если можешь, иди на юг. Там найди себе хозяев. Там теплее, поля изобильны. Проживешь свои дни в мире и спокойствии.

За деревьями послышался шум. Всадник. Нет смысла тушить костер, все равно его уже заметили. Три, четыре, пять всадников. Люди из отряда Жируа — Луис узнал их крупного в яблоках коня.

Гилфа схватил Луиса за руку.

— Что нам делать?

— Сними этот камень, — велел ему Луис, постучав по голышу на шее.

Он почувствовал охвативший его страх, но справился с ним. Он знал, что сейчас это бесполезное чувство, рудимент человека, которым он когда-то был. Он может умереть, но снова оживет. И даже если ему суждено умереть навсегда, то колотящееся сердце, пот и сухость во рту не спасут его от этого.

— Это тебя не спасет! — У Гилфы от страха расширились глаза.

— Делай то, что я говорю, если хочешь жить!

Но мальчишка уже исчез в зарослях.

Всадники гикнули и припустили следом, каждый из них был похож на дракона с вырывающимся из пасти дыханием. Луис левой рукой вынул нож и перерезал бечевку. Камень упал на землю, и все чувства и ощущения взорвались внутри. Сердце перестало бешено колотиться, рот увлажнился слюной. Он почувствовал, как его самоощущение сместилось от человека к волку, от жертвы к хищнику.

Со сломанной рукой не было смысла браться за меч. Пик у норманнов не было, только мечи, и он поблагодарил судьбу.

Рысью подошли кони.

— Мы приведем тебя живым, чужестранец.

Луис наклонился и, подобрав камень, сунул его за край ботинка, подальше от кожи.

— Все еще забавляешься со своим нечестивым идолом?

И кони, и люди пахли чем-то густым, похожим на поджаренный окорок. Он чуял запах пота, мочи и экскрементов людей и животных.

Держа нож неповрежденной рукой, Луис расслабил пальцы. Ему придется действовать быстро.

— Убей его, Филосе, и через пару часов мы снова будем в теплом доме.

— Жируа хочет, чтобы мы доставили его целым и невредимым.

— Зачем?

— Он собирается отвести чужестранца к королю. Думаю, после его казни он надеется получить принадлежащие ему земли.

— У меня нет земель, — сказал Луис.

— У него нет земель, Филосе. Его надо убить. — Всадник направил на Луиса свой меч.

— У него есть земля. Безземельные не умеют так хорошо говорить и не знают так много. Посмотри на его меч, на дорогую одежду. У него есть земля, и палачи короля Вильгельма за несколько дней узнают, где она.

Луис слышал топот башмаков мальчика за спиной.

— Так что, пойдешь с нами сам или нам придется бить и тащить тебя силой? — спросил всадник по имени Гильом.

Луис не видел смысла отвечать.

— Взять его! Жентин, Жиль, ко мне.

Филосе ударил каблуками к бока коня, трогая его с места. Но животное, не слушаясь, нерешительно топталось на месте, пока он не приструнил его. Луис закинул голову и послал в небо вопль, вложив в него все отчаяние и гнев этих одиноких лет. Задрожав, лошадь беспокойно закрутилась. Филосе прикрикнул на нее, пытаясь заставить подчиниться, но Луис снова издал отчаянный вопль, и лошадь, подавшись назад, встала на дыбы и сбросила седока в снег, а затем понесла. Всадник поднялся на ноги, остальные спешились и попытались привязать своих; коней к деревьям.

— До тепла теперь далеко, — сказал Луис. — Соберите коней и идите домой. Я не хочу вас убивать. Крови и так достаточно.

Норманн выхватил меч, готовясь к бою. Он был высокий, гораздо крупнее Луиса. Луис старался видеть в нем противника, а не потную от страха добычу.

— Ты, никогда не сражающийся. Ты, со сломанной рукой и своими колдовскими штуками. Ты не хочешь убивать меня?

Он указал на землю между ними. Луису, кожи которого сейчас не касался камень, он казался неуклюжим и медлительным существом. Он подумал, что мог бы убежать, но тогда ему придется оставить парня во власти этих людей или холода. Филосе издал крик и бросился на него. Враждебность норманна эхом откликнулась в сердце Луиса. Меч согнулся в дугу, но Луис отвел плечо и дал ему просвистеть мимо. А затем воткнул свой нож в глаз Филосе. На лицо ему брызнула кровь, а норманн схватил его за плечи, словно приветствуя старого друга. Через миг он уже висел на нем мертвым грузом и Луис, отступив, дал ему упасть на землю.

Он облизал губы. Нет. Кровь. Нет. Луис. Нет. Волк внутри него был на свободе. Атакуя, норманны с криками кинулись к нему. Он рвал и резал, ломал суставы и кости, рассекал кожу. Здоровые пальцы снимали кожу, словно хрустящую корочку с пирога, сломанная рука не доставляла ему никаких хлопот. В нем, словно восходящее солнце, заполняющее все затененные уголки долины, росли возбуждение и восторг. Один из воинов попытался убежать. Луис с воем кинулся за ним через лес. Человека, который дал бы норманну убежать, полностью вытеснил волк. Он слышал частый возбужденный ритм и знал, что это бьется его волчье сердце. На его языке и в носу были соль и металл. Бегущий воин споткнулся о корень дерева. Он восхитительно ковылял, каждым своим шагом маня напасть и убить. Луис не убил его одним ударом, а прижал к земле, наслаждаясь его паникой и отчаянными попытками бороться, а затем и его смертью.

Разгоряченный, он сидел среди человеческих тел. Внезапная тишина успокоила его, и он обошел трупы, втягивая носом запах каждого из них, запах крови. Нет, Луис. Нет. В его голове звучали стихи из Библии, греческие слова, которые эхом отдавались от стен великой Святой Софии Константинопольской.

Прибавь дров, разведи огонь, вывари мясо; пусть все сгустится и кости перегорят. И когда котел будет пуст, поставь его на уголья, чтобы он разгорелся, и чтобы медь его раскалилась, и расплавилась в нем нечистота его, и вся накипь его исчезла[5].

Едите плоть народа Моего и сдираете с них кожу их, а кости их ломаете и дробите как бы в горшок, и плоть как бы в котел[6].