Английская роза - Барбара Картленд

Глядя, как Полина танцует с одним из приближенных императора, он подумал, что еще не встречал девушки, которой определение «роза Англии» подходило бы больше, чем Полине. Лорд Чарнок невольно залюбовался этой парой, крутящейся в вальсе.

Вальс был народным немецким танцем, который в 1812 году привезла в Англию княгиня Ливен, жена русского посланника. Однако никто не осмеливался танцевать его в «Олмеке» — самом аристократическом клубе Лондона, считая чересчур фривольным. Этот запрет был снят только в 1816 году, когда его пожелал танцевать приглашенный в «Олмек» император Александр. После этого Англия вместе с остальными странами Европы безоговорочно приняла вальс, а в России этот танец был особенно любим молодыми великими князьями.

Это был единственный танец, в котором партнер мог обхватить свою даму за талию и у всех на глазах прижать ее к себе, что шокировало многих мамаш, но и сильно облегчило флирты их дочкам.

Лорд Чарнок с одобрением заметил, что Полина держится на приличном расстоянии от своего партнера, который что-то тихо говорит ей, глядя на нее с таким восторженным выражением, что его милость недовольно нахмурил брови, снова повторив про себя уже ставшую для него привычной фразу:

«Эта девушка слишком юна и неопытна для подобных вещей!»

И в то же время он понимал, что ее положение было бы гораздо более ненадежным и опасным, если бы она считалась «никем» — всего лишь гувернанткой княжеских детей. К счастью, сама Полина, похоже, об этом не подозревала.

Проницательный лорд Чарнок хорошо разбирался в людях, и от него не укрылось то, как волновалась Полина в тот момент, когда прощалась с ним после прибытия императорской яхты в Санкт-Петербург. Любому постороннему наблюдателю и в голову не пришло бы, что эта вежливая и сдержанная молодая девушка на самом деле страшно тревожится.

В Санкт-Петербурге лорда Чарнока встречало несколько официальных лиц, поэтому он намеренно предоставил генералу Сухтелену возможность представлять Полину и объяснять причину ее присутствия на «Ижоре». Только оставшись наедине с графом Дэремом, он позволил себе высказаться, насколько лишним было для него это осложнение. Однако, обнаружив на английском корабле юную девушку из благородного семейства, оказавшуюся в неловком положении из-за отсутствия сопровождающих и даже горничной, он не мог не вмешаться. Не мог же он спокойно смотреть, как она подвергается столь наглым притязаниям со стороны какого-то негодяя, и оставить ее на судне без всякой защиты.

— Сэр Генри Уоткин Уилльямс-Уинн согласился с моей идеей о том, что девушку надо было забрать с собой.

— Да, вам больше ничего не оставалось делать, — согласился граф Дэрем. — Вы совершенно правильно сделали, что взяли ее на «Ижору».

— По-моему, вам следовало бы намекнуть русскому посланнику в Лондоне, что поездка и без того была плохо организована — отнюдь не так, как приличествовало бы для племянницы графа и графини Ротбери.

— Я непременно так и сделаю, — ответил граф. — Но вам не хуже меня известно, что если где-то что-то можно напутать, то русские непременно это сделают!

Лорд Чарнок не сомневался в том, что граф с большим удовольствием воспользуется возможностью продемонстрировать своему русскому коллеге свою власть. Граф Дэрем был человеком необычайно способным, искренним и обаятельным — однако положительные черты его характера сильно портили чрезмерное тщеславие и падкость на лесть. Хоть он и был чрезвычайно умен, но эти свойства представляли собой его ахиллесову пяту.

Карета британского посольства доставила Полину, которую сопровождала Дэйви, к особняку князей Волконских.

Было условлено, что горничная останется при ней в течение нескольких первых дней, а потом вернется в Копенгаген на первом же корабле, который будет отплывать из Санкт-Петербурга.

Полина была очень рада присутствию горничной: ей казалось, что Дэйви послужит ей поддержкой и поможет лучше сыграть роль гостьи в этом доме. Следующие несколько дней должны были стать чуть ли не самыми трудными в ее жизни. Тем не менее, ей на помощь пришли гордость и сила духа, о которой она даже не подозревала.

Выйдя у особняка Волконских, девушка сообщила свое имя внушительного вида дворецкому, который явно заметил британский герб на дверях кареты, доставившей ее, и сразу отнесся к ней как к важной персоне. Окинув взглядом юную особу и сопровождавшую ее Дэйви, он проговорил на вполне сносном французском:

— Их сиятельства, полагаю, захотят вас видеть, мадемуазель, прежде, чем вас проводят наверх.

Полина молча наклонила голову, показывая, что поняла его слова, а потом, стараясь держаться очень прямо и двигаясь намеренно неторопливо, пошла следом за дворецким.

Они прошли через великолепный вестибюль с малахитовыми колоннами и поднялись по огромной лестнице, украшенной хрустальными светильниками, в помещение, которое, как потом узнала Полина, называлось Малой гостиной. Однако в тот момент эта комната показалась ей очень большой и тоже невероятно роскошной. Чего стоили только развешанные по стенам картины великих живописцев!

По всей комнате были расставлены свежесрезанные цветы, наполнявшие воздух своими ароматами. В дальнем конце комнаты на диване сидел необычайно красивый мужчина — как решила Полина, хозяин дома. У ног его лежала русская борзая.

Высокая статная женщина, которая вполне могла сойти с одного из полотен, висевших в гостиной, стояла немного поодаль.

Княгиня Ольга с ее огромными темными глазами и черными волосами, зачесанными с высокого чистого лба, могла считаться воплощением идеала русской красавицы, каким ее представляли себе на Западе.

— Мадемуазель Полина Тайвертон! — объявил дворецкий, и, приближаясь к хозяевам дома, Полина успела увидеть, как они удивленно переглянулись.

Она оделась с особым тщанием. По ее просьбе Дэйви распорядилась, чтобы из трюма принесли один из ее сундуков, откуда было извлечено элегантное дневное платье, купленное с тетей Кэтлин на Бонд-стрит. Поначалу Полина думала, что ей предстоит надеть его на один из приемов, вроде тех, куда приглашали ее тетку: такие устраивали жены видных политиков для тех, кто поддерживал действующее правительство. Однако тетка оставляла ее дома, а потом, узнав, что ей предстоит стать гувернанткой, девушка решила, что такое платье ей просто некуда будет надеть, как и шляпку с нежными розовыми перьями и оборкой из тонкого кружева на тулье. Такому ансамблю было бы не место в школьной комнате!

Она неспешно шла по длинному салону, пока не оказалась на должном расстоянии от княгини, и тут сделала изящный реверанс, а потом с легкой улыбкой негромко произнесла: