Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариёси

Поскольку народ склонен подражать вышестоящим, крестьяне уезда Натэ стали более охотно тратить деньги. Кроме того, несколько урожайных лет после затянувшегося голода сделали свое дело, люди получили возможность жить по-новому и охотно пользовались ею. Эти тенденции не могли не затронуть и бережливых Ханаока.

Корику давно оставила надежду создать собственную семью, но две младшие девочки были как раз на выданье. Хотя по сравнению с прежними временами финансовое положение Ханаока значительно улучшилось, им все еще приходилось экономить, чтобы оплатить роскошные свадьбы, прошедшие почти одновременно. Учитывая несчастную судьбу старших дочерей, Оцуги постаралась устроить жизнь младших и незамедлительно дала согласие на два предложения, как только те поступили. Благодаря отличной репутации Сэйсю его сестры попали в престижные семьи, одна из которых проживала в отдаленном городке Куроэ провинции Умигути.

В доме осталось всего пять Ханаока. Окончив обучение у купца, второй сын Дзихэй открыл свою лавку в Тёномати. У третьего сына, учившегося на священника, было многообещающее будущее в качестве главы храма Сётиин на горе Коя. Самый младший, Рёхэй, уже четыре года изучал в Киото медицину, и на этот раз Ханаока не приходилось терпеть в связи с этим лишения.

Но людей в доме стало гораздо больше. Появились новые ученики, многие из которых платили за обучение. Пришлось даже построить общежитие и нанять служанку, которая кормила и обстирывала их. Дела шли все лучше и лучше, и теперь Каэ вела праздную жизнь светской дамы, занимаясь только собой на манер своей свекрови. Но она была слишком деятельной, чтобы постоянно сидеть за закрытыми сёдзи, и частенько выходила на солнышко. Стирка являлась ее любимым занятием. Приятно было чувствовать, как прохладная вода переливается сквозь пальцы, кроме того, заботясь об одежде мужа, она хотя бы на время забывала о своей несговорчивой свекрови.

Каэ уже пятнадцать лет прожила с Ханаока – вполне достаточно, чтобы пустить крепкие корни. Ни осуждение, ни улыбки Оцуги больше не трогали ее, и она знала, как избежать надвигающейся грозы. Временами Каэ даже впадала в философическое настроение и тогда уверяла себя, что свекрови все такие и подобные разногласия существуют в любом доме, просто это не обсуждается и не выносится на люди. Если Каэ видела, что мать с невесткой неплохо уживаются, ей казалось, что они просто очень умно обманывают друг друга. Но у Ханаока все было иначе. В этом доме постоянно сталкивались две противоположности – необычайно умная Оцуги и невестка, которая не поспевала за ее маневрами, из-за чего обе нередко попадали в весьма затруднительное положение. Но они, по крайней мере, сумели приспособиться к постоянному противостоянию. Каэ как раз прополоскала белье и выливала из тазика грязную воду, когда к ней подбежала Кобэн.

– Матушка, пойдемте скорее, поглядите! Батюшка играет с котом. Так забавно! – С этими словами девочка бросилась обратно на задний двор.

До Каэ долетели взволнованные крики учеников.

«Играет с котом?» – удивилась она, вытирая руки и направляясь вслед за дочерью.

Сэйсю стоял в центре круга, держал на руках кота и смеялся. Каэ ни разу не видела мужа таким счастливым после смерти Окацу.

Сияющий от радости Ёнэдзиро подошел к Каэ:

– Видите, Мафуцу переворачивается в воздухе!

Сэйсю заметил жену и крикнул ей:

– Смотри! У него получается!

Подброшенный в воздух кот извернулся, замяукал, но приземлился удачно. Ничего особенного в этом представлении не было, любой кот на такое способен. Но Мафуцу три дня проспал в углу под действием лекарств, так же как и Бяку-сэн, который давным-давно упал с низкой энгавы и разбился. Каэ была тронута до глубины души этим явным свидетельством того, что продолжающиеся уже более десяти лет опыты Сэйсю с обезболивающими снадобьями близятся к завершению.

Когда Оцуги и Корику вышли из дому, Сэйсю повторил представление, подбросив кота высоко в воздух.

– Мафуцу – очень подходящая кличка. Вы знаете, что Хуа Ту проводил свои многочисленные операции, пользуясь «водой забвения», снадобьем, которому дал название «мафуцу»? – спросил он мать.

– Это большой успех. Мои поздравления! Отец остался бы очень доволен, будь он сегодня с нами. – Голос Оцуги дрогнул.

– Ну, это всего лишь кот, так что ни о каком большом успехе говорить пока не приходится. Между кошками и людьми большая разница. Если бы я дал такую же дозу снадобья человеку, оно вряд ли подействовало бы. На самом деле я понятия не имею, сколько лекарства требуется человеку, чтобы усыпить его и при этом избежать трагических последствий. Вот какой вопрос мне придется теперь решать. – На лицо его набежала тень. Скорее всего, лекарь задумался о том, каким образом можно поставить опыт на человеке.

Мудрая мать прочла мысли сына, бросила взгляд в сторону сияющей невестки, нахмурилась и вернулась обратно в дом.

Подобное выражение неудовольствия в разгар всеобщего ликования показалось Каэ необъяснимым. И хотя она давно научилась не ставить под вопрос поведение Оцуги, этот поступок свекрови обеспокоил ее. «Ну почему она не может просто порадоваться?» – спрашивала себя Каэ.

Загадка вскоре разрешилась. Однажды вечером, когда Каэ помогала мужу раздеться, фу сума в их спальне раздвинулись и неслышно вошла Оцуги. Час был уже довольно поздний, и супружеская пара готовилась к близости. Смущенная Каэ замерла на месте, у нее появилось такое чувство, будто ее поймали на месте преступления. Но Оцуги не обратила на невестку никакого внимания, она просто села перед Сэйсю и завела беседу в своей неподражаемой категоричной манере.

– Прошу вас, Умпэй-сан, выслушайте меня. Я много думала, прежде чем заговорить с вами об этом.

– Что такое, матушка?

– Сегодня я ходила на могилу вашего отца и поделилась с ним своими мыслями. И мне показалось, что он ответил. Если бы он был жив, непременно поступил бы так же.

– О чем вы толкуете?

– Позвольте мне испытать на себе ваше обезболивающее снадобье.

Каэ судорожно вдохнула, поглядев сначала на Оцуги, потом на мужа. Через секунду Сэйсю расхохотался, ясно давая понять, что отвергает эту идею.

– Вы меня поражаете, матушка. Что за предложение, да еще среди ночи! Умоляю вас, выбросьте это из головы и идите спать.

– Нет, – решительно заявила Оцуги. – Все близкие вам люди, за исключением самых глупых, понимают, что исследования можно будет считать завершенными только после того, как вы испробуете снадобье на человеке. Я ваша мать, я дала вам жизнь, так что я лучше других разбираюсь в ваших нуждах.

Слова хлестнули, словно плетка. «За исключением самых глупых…» – откровенный намек на нее, на Каэ. «Я ваша мать, я дала вам жизнь, так что я лучше других разбираюсь в ваших нуждах» – еще один пример того, что Оцуги намеревается отстоять свою главенствующую роль в судьбе Сэйсю.

– О нет! Я давно уже решила предложить себя. Прошу вас, господин, испробуйте снадобье на мне! – Заявление Каэ стало полной неожиданностью не только для мужа и свекрови, но, похоже, и для нее самой.

– Чушь! – холодно осадила ее Оцуги. – Как я буду глядеть людям в глаза, если что-то случится с моей дорогой невесткой? Нет, ты мне ничем не обязана. И не вмешивайся. Продолжай заботиться о себе и о благоденствии семьи.

– Как вы можете такое говорить! Это я, ваша невестка, не смогу смотреть людям в глаза, если позволю вам, моей дорогой свекрови, принять лекарство. Разве я буду после этого счастлива? Нет, что бы ни случилось, я возьму ответственность на себя.

– Нет и нет. Мне уже немного осталось. Я пережила своего мужа. Мне не о чем жалеть. После смерти Окацу мне хотелось уйти вслед за ней, потому что никакой радости будущее уже не сулило. Дети мои выросли. У Умпэя отличная жена. Теперь я предпочла бы лечь рядом с мужем в могилу, вместо того чтобы прозябать в доме, которым заправляет юное поколение. Если мое тело пригодится сыну, благодарность моя не будет знать пределов. А перед тобой стоит важная задача, тебе еще предстоит произвести на свет наследника рода. До тех пор о твоем теле надлежит заботиться и оберегать его.

Любой не имеющий представления об их вражде человек счел бы этот диалог воплощением благородства. Но умные речи Оцуги не могли сбить Каэ с толку. Какая ирония заключалась в словах «дорогая невестка»! Упоминание о необходимости «произвести на свет наследника» было не чем иным, как очередным выпадом в сторону Каэ, – свекровь попрекала ее тем, что она родила девочку. И после десяти лет брака никаких намеков на беременность больше не было. «Прекрасно понимая, что это мое больное место, Оцуги ударила по нему нарочно», – решила впавшая в отчаяние Каэ.

– Говорят, что бездетная женщина или та, которая в течение трех лет не родила мальчика, должна уйти. Это про меня, я совершенно бесполезна, только девочку вам подарила. Так зачем же мне жить? Разве я не заслуживаю смерти? Я настаиваю на том, чтобы стать подопытной. Как я могу позволить старой женщине пройти через подобные испытания?