NOTHING: Почти детективная история одного знаменитого художника - Наталья Солей

Лифт остановился на третьем этаже. На лестничной клетке оказалась только одна квартира. Незнакомка открыла дверь, и они зашли в огромную прихожую. Самсонов даже не успел оглядеться и понять, где находится. Оказавшись в квартире, он тут же несколько неловко попытался обнять таинственную спасительницу, ожидая, что получит решительный отпор. Однако новая знакомая неожиданно резко повернулась и с жадностью ответила на поцелуй Миши. Парня стало просто колотить от желания, необычности ситуации, от этой явно сумасбродной, но такой притягательно-манящей женщины. Трясущимися руками он снимал с нее пропитавшуюся морсом липкую одежду, а незнакомка, расстегивая на нем пуговицы, уже увлекала Самсонова в глубь огромного коридора.

Сколько времени они провели в ванной, Михаил не помнил и даже не мог сообразить, который час и когда надо возвращаться в часть. Кругом пахло морсом, на полу – ягоды брусники и груды одежды, словно в крови после битвы. Жутко и смешно одновременно.

Приняв душ, Миша надел белый махровый халат и вышел на кухню, где хозяйка дома, завернувшись в полотенце, жарила яичницу на огромной сковородке. Увидев Михаила, она заметила:

– Кажется, мы жутко проголодались, – и поставила перед ним тарелку с яичницей из пяти яиц.

Положив в свою тарелку то немногое, что осталось на сковороде, присела к столу.

– Слушай, а как тебя зовут? – спохватился Михаил.

– Вилма, – сказала она, улыбаясь, – а тебя?

– Михаил.

– Запиши мой телефон, Миша. Будешь в Риге, заходи. И давай свои вещи. Сейчас быстро все постираем.

– Да я не успею. Мне к восьми надо быть в части, а сейчас уже пять.

– Это очень быстро. Машинка у меня и стирает и сушит, а в часть отвезу тебя на своем транспорте. Сегодня я угощаю. Потом твоя очередь.

– У тебя машина? А почему на автобусе ездишь? – удивленно спросил Михаил.

– Вообще-то, предпочитаю пешком ходить. А в автобус случайно села, не знаю даже почему. Может, чтобы морсом облили или чтобы тебя там встретить. Но ты прав. Я в автобусах не ездила лет семь.

Вещи-то тащи, – напомнила она, подходя к стиральной машине и засыпая в нее порошок.

Через 20 минут все было готово: постирано и высушено. Они попили кофе, и Вилма ушла одеваться, чтобы отвезти его в часть. За это время Михаил решил наконец осмотреться и понять, где он находится. Квартира потрясла его. Высокие потолки, светлые гладкие стены, кругом картины. Старинная мебель из карельской березы делала гостиную солнечной и светлой. В огромном кабинете все стены были заставлены книжными стеллажами. У окна стояли старинные напольные часы. На большом письменном столе красовался бронзовый письменный прибор и настольная лампа, тоже из бронзы. Не квартира, а роскошная лавка древностей.

«Мама дорогая! Куда я попал?» – подумал про себя Михаил.

– Я готова. Поехали, – Вилме очень шел светло-голубой джинсовый костюм, в котором она выглядела намного моложе своих лет.

У подъезда стояла совершенно потрясающая машина – «мерседес» сороковых годов выпуска.

Миша изо всех сил сдерживал себя, чтобы не показаться любопытным и не спросить, чем занимается Вилма, откуда такая квартира и все остальное, но все-таки не выдержал.

– Откуда у тебя такая машина, причем в отличном состоянии. Может ты побочная дочка Штирлица? – вроде как пошутил Миша.

– Не напрягайся. Машину нашли… Случайно. На даче решили разломать глухую стенку, там оказалась ниша, а в ней машина.

– Ты шутишь!

– Абсолютно серьезно. Исторически мы не так давно живем при советской власти. Бывают разные находки: и квартиры старые у нас сохранились, и мебель, и картины. Такие вещи накапливаются из поколения в поколения. Вам, русским, трудно это понять. Я живу в квартире, в которой жили мой дед и родители. Правда, они предпочитают сейчас жить в Лиепае, у нас и там дом. Дед у меня художник. Как-то получил премию, советскую уже, и на нее купил дом. Кстати, насчет Штирлица ты не промахнулся. Машину действительно снимали в том фильме, и не только там. Я тоже художница. Работаю на киностудии. Получается, мы вместе с ней трудимся на благо процветания советского кинематографа, – разъяснила Вилма.

В часть Самсонов не опоздал, штрафником не оказался и в следующую увольнительную вновь договорился о встрече со своей новой рижской подругой. Вилма с явным интересом отнеслась к тому, что до призыва в армию он учился в художественном училище. Подарила краски, кисти, и к следующей встрече Миша написал несколько этюдов. Она очень доброжелательно отнеслась к работам, заметив, правда, что у него плохое чувство цвета. Однако потом смягчила сказанное, заметив, что это можно развить: нужна «насмотренность». Короче, изучать историю искусств надо, творчество художников и много чего еще…

На Михаила, если честно, эти попытки образовать его, наводили тоску. Встречался он с Вилмой вовсе не за этим, и уроки, которые она преподносила в постели, нравились ему значительно больше. В сексуальных отношениях Михаил особой изобретательностью не отличался. Пришел, увидел, победил… и пошел дальше. Другое дело с Вилмой. С ней все было иначе: красиво, каждый раз по-новому, необычно, непредсказуемо. Он все с большим нетерпением ждал каждой новой встречи. Ждала их и Вилма. Ее, утонченную и рафинированную, невыносимо притягивало это брутальное дитя природы – незатейливость в мыслях и поступках, практичная деревенская хватка и простецкая мужицкая сила, которые были заложены в Михаиле.

Прошло полгода, и Миша уже просто не представлял себе увольнительных без встреч с Вилмой. И дело было не только в сексуальных отношениях. Поначалу он только делал вид, что ему лестны старания девушки образовать и «обтесать» его, но со временем именно это и стало притягивать. Не потому, конечно, что в юноше проснулась жажда знаний, а оттого, что, поразмыслив, Самсонов понял: возможно, именно эта женщина выведет его на ту тропку, ступив на которую, можно осуществить свою, пока еще призрачную мечту о славе. Правда, слабо представлялось, как именно это произойдет, но то, что произойдет, Михаил не сомневался. Скрепя сердце он внимал рассказам Вилмы о художниках, ходил с ней по музеям, на выставки, понимая при этом, что, появляясь в его обществе, она несколько компроментирует себя и достаточно эпатирует публику. Довольно часто в различных общественных местах они встречали знакомых Вилмы, которые с явным недоумением смотрели на Самсонова и почти откровенно осуждали ее. Еще бы: состоявшаяся творческая личность, светская дама из хорошей семьи и какой-то русский солдатик явно маргинального склада. Но Вилма как будто не замечала ни осуждения друзей, ни советской военной формы своего кавалера и эпатировала окружающую публику по полной программе.

Михаил, пораскинув мозгами, решил, что она на многое ради него пойдет.

И пусть не сейчас, не когда он расхаживает в солдатской форме, а потом, после службы, она все равно введет его в избранный круг своих друзей.

К концу службы Миша уже точно знал, что надо делать. После демобилизации он отправился домой повидаться с родителями, со своими сестрами и братьями, которых у него было аж шесть человек. Но долго рассиживаться в Нижнем не собирался. Дембельский аккорд должен был прозвучать именно дома, чтобы распрощаться с прошлым и уехать навсегда в другую жизнь, почти заграницу, в Ригу, где он планировал поступить в институт искусств.

Это была идея Вилмы. Михаил поначалу отказывался. Томно говорил, что ему трудно будет, что не та у него подготовка…

Однако поломавшись и внутренне ликуя, согласился с ней. В глубине души Михаил был уверен, что если будут какие-либо проблемы с поступлением, то, что бы его подруга ни говорила о недопустимости протекции человеку, поступающему в творческий вуз, ему она непременно поможет. Поможет сейчас и будет помогать всегда. Она – та крепкая база, которой у Михаила никогда не было и которая была ему абсолютно необходима. База эта надежна, ею можно пользоваться, пока будет в том необходимость, потому что Вилма всего только женщина и эта женщина полностью в его власти.

Получилось все так, как и предполагал Михаил. Поступил он с трудом, но все-таки поступил. В последний момент Вилма, как бы в тайне от него, позвонила ученику своего деда, чуть ли не ректору института, и Михаила зачислили, несмотря на то что вступительные экзамены он сдал на одни тройки.

Благодаря Вилме Михаил и внешне преобразился, превратившись из провинциального увальня в весьма стильного юношу. Она заставила его отказаться от рубашек в цветочек, подарила настоящие американские джинсы и черный классический джемпер, уместный на все случаи жизни, посоветовала отрастить волосы и бородку, которая зрительно убрала излишнюю округлость и придала лицу даже некоторую изысканность.

Именно Вилма придумала Михаилу и новое имя. Однажды он рассказал о том, как познакомились его родители. Отец служил где-то в Узбекистане, куда в те годы была завезена огромная греческая диаспора. Приятель, грек по национальности, познакомил его с милой русской девушкой. Рассказал и забыл. Эту историю Вилма неожиданно вспомнила, когда Миша, поделился своим любимым детским сновидением. Все в этом сне было пафосно: он стоит над огромной толпой, все кричат «ура», аплодируют ему, а из динамиков ликующий голос диктора сообщает, что вот наконец-то все увидели живого… Микиса Теодаракиса. Почему именно Микиса Теодаракиса, Самсонов и сам понять не мог, но с видением не поспоришь. Что привиделось, то и смотри. Очевидно, в те далекие годы этот греческий композитор был очень популярен в нашей стране и о нем так много говорили, что в детском сознании это имя ассоциировалось с какой-то безмерной славой и до такой степени въехало в уши, что стало являться Мише во сне. Вилму такой сон жутко развеселил, она долго смеялась, живо представляя эту картину. Потом, став вдруг какой-то загадочно-серьезной, она неожиданно спросила: