Тополиная Роща (рассказы) - Борис Ряховский

Сурай подняла голову, сузились ее большие черные глаза:

- Едет...

Они глядели в глубь равнины. Ветер натащил облака, быстро, тревожно темнело.

Нурмолды отъезжал, она бросилась, схватила саврасого за узду:

- Он тебя убьет!

- У него даже ножа нету...

В самом появлении Нурмолды здесь, в его немом, недобром приближении Рахим угадал враждебную ему перемену. Дрогнуло его стянутое усталостью лицо, блеснуло в темных глазницах - ненависть или выбитые ветром слезы?..

Они съезжались. Рахим отвернул полу своего верблюжьего шекпеня, достал наган. Подержал вскинутую руку с наганом, опустил и развернул коня.

Глядели Нурмолды и Сурай вслед одинокому всаднику. Куда он?.. В той стороне ни колодца, ни человека. Пустыня без края.

...Урочище Кос-Кудук. Трясется под ветром трава, осеннее уныние, холод. Жусуп и его бандиты в шапках, в полушубках сбились возле повозки. Глядели, как один милиционер другому поливает на руки, а тот голый по пояс парень гогочет, радуясь молодости, жизни.

Парень набросил гимнастерку. С ремнем, с кобурой в руках прошел мимо бандитов, покрикивая. Они полезли в повозку.

Парень с выражением той же молодой радости на лице подошел к стоявшему в стороне Нурмолды, поглядел ему под ноги: холмик из гипсовых комьев. Коснулся плеча Нурмолды, прощаясь.

Повозки тронулись. По краю степи белел солончак.

Парень вытянул руку ладонью вверх:

- Снег пошел, ребята!

Уходил обоз в степь, глядел Нурмолды вслед. Черной трубой висела за плечами зачехленная карта.

__________

Г О Р Ь К И Й К О Л О Д Е Ц

1

Горький колодец выкопали в начале века мой дед Федот и его товарищ Жуматай. Нанимали колодезников братья-баи: не новые пастбища понадобились, а скотопрогонный путь из глубины степей к станциям - в тот год пустили среднеазиатскую линию.

Свойство старческой памяти таково, что верхние слои разрушаются, обнажая нижние. Дед Федот плохо помнил события последних десятилетий, они как будто его не интересовали. Однако о детстве, о молодых годах он говорил живо и подробно: как осиротел, отправился с обозом переселенцев, как бросили его мужики в степи, не веря в его умение находить под землей водяные жилы, как арендовали они с Жуматаем землю у бая Кумара в здешнем урочище и нанимались копать колодцы.

На Горьком им платили так: баран в день. Они перехватили заказ, а с ним и хорошую плату у известного в здешней степи колодезника, казанского татарина. Татарин медлил с началом работы; братья-баи посылали джигитов к нему, торопили, те привозили всякий раз одну новость: татарин ходит, выбирает место. Шло лето, по осени братьям надо было гнать к железной дороге отары и табуны по этой безводной, изъеденной солонцами равнине. Младший бай прискакал со своими друзьями, орал на татарина, грозил плетью сбить его бархатную черную тюбетейку. Татарин собрался и уехал восвояси, а младший в опасении перед гневом брата послал за моим дедом.

Федот ударил с баем по рукам, он был счастлив заказом. Не было деду и двадцати. Перебился зиму в землянке, а тут уж разродилась бабушка первенцем, надо строиться, за аренду баю Кумару плати, лес, инструмент, гвозди купи, к тому же дед мечтал завести скот и пашню пахать, а купишь, как говорится, уехал в Париж, остался один шиш.

Жуматай прикочевал со своей юртой. С ним его двоюродный брат и сирота какой-то, дед его имя забыл, - тоже считали себя заправскими колодезниками, готовы заказы брать, только не дают. Они еще не обзавелись кирками, лопатами и сыпарами - защитными досками, под какими мастер оберегается от падающей сверху земли, - но бараньи шкуры-накидки с ремешками у них были, и оба выдолбили себе из крепкой древесины джиды защитные колпаки и, бывало, когда наезжали заказчики, красовались в них.

Поутру Федот взял в руку свою рогульку и пошел. День кружил, другой, третий. Неделя прошла, рогулька в руке ни разу не толкнулась. Тут Федот понял, как рад был татарин случаю разорвать договор.

Федот расставлял с вечера кринки и горшки. Знал, что не годно такое средство для здешней степи: вода глубоко. Отправлялся ночью в обход, щупал донца - сухими были посудины. Брел к стану; с легоньким треском ломался под ногой сухой стебель, неслышно сова налетала на белый шар луны, черным лоскутом на миг накрыв его. Федот останавливался, глядел под ноги. Под ним, в песчаных, в глиняных толщах, расплетались водяные жилы. Как учуять их?

Помог деду найти жилу - да какое помог: нашел - некий мужик с Урала. Он вышел к их костру с войлочной казахской сумой. В рассказах деда появление мужика выглядело обычным делом - явился, и все тут, - я же всякий раз в этом месте пугался: ночь, дикая степь, и вдруг в красном свете возникает человек; откуда он тут, кто? Может, в темени притаились другие? Дед успокаивал меня, говорил, что мужик перекрестился, приговаривая, что он русский человек, пимокат, шерстобит, и что среди всякой шараборы в суме у него была деревянная колотушка, какой шерстобиты бьют по струне, сбивая шерсть. Также были у него берендейки - деревянные резные игрушки для ребят, добавлял дед Федот, что должно было убедить меня и других слушателей в сердечной, умилительной доброте шерстобита.

В одних рассказах деда Федота шерстобит своим ходом шел через степи и вышел к костру колодезников, в других его бросили скупщики шерсти: столкнули с арбы, придравшись к привычке курить трубку. Так же, если дед называл его то Иваном, то Павлом, мы, слушатели, не придирались: прошло со встречи с шерстобитом лет шестьдесят.

- ...Ходил шерстобит в Беловодье, царство такое, за степями, за песками. Можно сказать, рай земной. Название говорит: водье - окно в болоте, зеркало, так же и Беловодское царство посреди безобразия, человеческой маеты. Всем дело по уму, по рукам. Жизнь сытая, увлекательная... Живот крепче, дак на сердце легче.

- И чего же - он шел в Беловодье, твой шерстобит, а попал к нам, сюда?

Дед, поерзав, упирался руками в колени, прокашливался и начинал говорить. По его словам выходило, шерстобит дома не был пять лет, шел теперь проведать своих, а там, проведав, вновь отправится в Беловодье прямиком, дорога теперь была ему известная.

Мы, ребятня и взрослые, верили и не верили в Беловодье. Ни учебники географий, ни газеты не подтверждали существования страны в глубинах Азии, да если она и была, туда дорога в один конец, как на тот свет, что ли?..

- В том-то и путанка, дорога туда смертное дело, не всякий дойдет. Надо пройти пустыни. Шерстобит говорил, этак надо: напоить верблюдов перед дорогой. Как в пути вода вышла, верблюду распарывают брюхо; чистая вода у него в желудке, как из родника, ведер десять.

Пустыни - что, полбеды, говорил затем дед, выждав для интереса. Начинал рассказывать о самых страшных ловушках на пути в Беловодье. Меня особенно впечатляли рассказы о городах-ловушках для странников. В первом из них прошла чума. Те, кто не перемер, озверел от голода и ел человечину. В воротах города были поставлены на странников, как на зайцев, силки.

В другом городе, нищем до крайности, было четыре царя. Они воевали друг с другом. Один из них отобрал у своих подданных медную посуду, переплавил, отлил пушку и победил других правителей.

Надо было пройти на пути к Беловодью кишлаки прокаженных, - эти гнались за странниками и норовили лизнуть его. Пройти город, где старшины сидят у ворот, делают расправу, обирают за здорово живешь. На базаре при купле-продаже дерутся, стражники хватают, запирают, требуют выкуп. Впрочем; стражники в пересказе деда Федота были не очень страшные: бежит земля дрожит, а оглянешься - в грязи лежит.

- А чего ел твой шерстобит в дороге? Как зарабатывал? - спрашивал я, воображая, как за шерстобитом толпой гонятся прокаженные с высунутыми языками, сквозь дыры в рубищах видны язвы, тянут руки. Как он в последний миг бросает валенок, толпа дерется из-за валенка, разрывает его на клочки - кто в пустыне видел валенки? - бросается догонять, в новом рывке было настигает его, тогда он швыряет второй валенок, и вновь толпа отстает, дерется из-за непонятного предмета.

- Не бесталанный, с голоду не умирал. Где заработает, где клад найдет, где паслен поклюет... или арбуз дадут.

- Он что, выпахивал горшки с деньгами? - верила и не верила публика.

- Клады бывают разные. Горький колодец - его место, он указал. Я ему жаловаться: "Земля здесь как глухая". Он: "Ты как ищешь воду?" - "Да вот такое средство: ветка. Дар у меня от отца передался, сроду не обманывал, а тут молчит". Он расспросил, как ветка подает знак, и тут же от костра пошел. Я за ним. Недолго и ходили, он говорит: "Во, поманило... Погоди, позвала! - И тут ветку воткнул: - Копай, товарищ дорогой, верное дело".

Утром просыпаемся, хвать - нету его: ушел. Нашли монетку, не здешнюю, из светлой меди. Он выронил или баи, как наезжали. Я думаю: поди, померещилось. Побежал глядеть. Стоит ветка.

Гляжу, пылят баи по мою душу. Старший знал малость по-русски, в гимназии в Оренбурге начинал учиться, все говорил мне: дескать, плачу своему лучшему чабану четыре барана в год, а тебе положил барана в день, как мастеру, а ты греешь пузо, пьешь привозную воду. Наши помощники племяш Жуматая и его дружок - надели деревянные колпаки, лезут на глаза заказчику.