Триумф блицкрига - Герман Романов

Им несказанно повезло — пролетели под облаками и зашли на боевой курс неожиданно для британцев. Вездесущие «Харрикейны» и «Спитфайры» прошляпили их появление, а потому бомбометание прошло как на полигоне. Командир экипажа обер-лейтенант Вальтер Фримель вовремя нажал кнопку, умело и точно сбросил на англичан бомбы, которые немцы именовали с истинно тевтонским юмором «яйцами».

Сколько уже было таких полетов, знали только штабные офицеры, сам Леске запутался в счете. Они бомбили аэродромы и танки, рассеивали вражеские колонны. Или вот как сейчас — обработали побережье и перетопили утлые лоханки, что суетились рядышком, забирая уцелевших «томми» и пытаясь уйти на ту сторону Канала.

Но было множество полетов, которые изрядно позабавили пилота — он смеялся, завидев разбегающихся во все стороны, ополоумевших от ужаса бельгийских и голландских беженцев, взлетающих в небо ошметков коров, овец и повозок, которых накрывали точно сброшенные бомбы. Забавно — даже вечно хмурые ефрейтор Тео Зольмер, стрелок, и бортрадист Вилли Ледерер, и те улыбались, глядя на такие веселые этюды.

Лишь бортинженер унтер-офицер Франц Пупке однажды заявил всему экипажу, что с врагом поступать так можно, но с простыми людьми нельзя. За что бортрадист назвал его «демократическим трусом».

Сам Леске склонился к мнению, что Пупке не трус, просто мыслит как старый добропорядочный немец, не понимая, что партия изменила тевтонский дух. И теперь идет другая война. Да и как жалеть этих голландцев, если они столь бесчеловечны и расстреливали из пулеметов сброшенных на парашютах парней Штудента. Все равно ведь сдались, только напрасно десантников покалечили или убили.

— Нечего их жалеть, если они столь неправильно воюют! — злорадно прошептал Лемке и потянул штурвал. «Хейнкель» сразу послушался и стал набирать высоту, уходя в облака. — Гнилое дело — стрелять в беззащитных парашютистов! Дикость какая-то! Противоречит всем международным конвенциям!

Андрей лежал на диване и смотрел в потолок, тускло освещенный плафоном. За эти дни пребывания в гитлеровской шкуре он сильно устал, вымотался как цуцик. Плохо и то, что фюреру за полтинник, такое ощущение, что каждый час пребываешь с большого бодуна, ходишь с подвешенной на поясе гирькой. Теперь он знал, какая неприятная штука возраст — и силы уже не те, и тело совсем не то.

А работы много — бумаги на подпись охапками приносили, буквы перед глазами расплывались от чтения. Чудовищный объем работы выполнял этот бесноватый, неимоверный. На просмотр донесений, справок, проектов всяких уходило несколько часов. Воистину — труд правителя сродни каторжному, но там работают по принуждению, а здесь добровольно.

Одно хорошо — он владел благодаря фюреру немецкой речью в полном объеме, иначе была бы хана в первый же час. Вот только с подписью не заладилось, она мало походила на настоящую. Андрей даже попытался закрыть глаза и «выпустить» из себя настоящего фюрера. Хрена лысого — роспись была иной, хотя определенное сходство имелось.

Выручили из беды эскулапы, собравшие срочный консилиум по поводу разбитых пальцев и костяшек фюрерской десницы. После получасовой беседы, сопровождавшейся оживленной беседой, насквозь пересыпанной непонятной терминологией на латыни, медики пришли к дружному решению — сделать рентген кисти.

Андрей удивился, но за эти часы, как оказалось, в одном из бараков уже установили армейскую передвижную установку. Пришлось туда идти, но зато через полчаса медицина в лице этой троицы вынесла единодушный вердикт — сильный ушиб кисти и плюс защемление какого-то нерва. Это все, что понял Родионов из их болтовни, и с облегчением, но незаметно вздохнул. На полгода, не меньше, будут ощутимы последствия от злополучной травмы — вердикт медиков его полностью успокоил. Тем более что все приказы по вермахту вместе с ним визировал Кейтель, благо подпись генерала осталась неизменной.

«Лакейтель» тоже был доволен — хоть здесь он оттер Манштейна в сторону, доказав, что, пока нет указа рейхсканцлера и верховного главнокомандующего, подписываться на документах в таком случае его прерогатива. А потому с победной улыбкой поглядывал весь вечер на конкурента, ловя поощрительную улыбку фюрера. Андрей всячески показывал генералу его незаменимость — стравливать так стравливать, но противовесы должны быть в действии постоянно.

«Завтра денек будет бурный — столько народу в ставку вызвал! И правильно. С англичанами и американцами надо решить раз и навсегда, а то первые повадились сидеть на своем острове и вечно воду мутят. А вторые вообще за океаном мурло свое наедают. Злейшие враги России, что те, что другие. Британцы только в этом веке союзниками были. И какими — подождали, пока русские кровью собственной захлебнутся, и весь навар сняли. А нам разбитые черепки достались».

Мысли текли неторопливо, как ручей посреди лесной прохлады. Пиндосов и англов Андрей всегда недолюбливал. Одни беды от них, везде суются и всех жить учат.

«Ведут себя в мире, как паханы в зоне. И Рузвельт их базу подвел, заявил, что англосаксам надлежит господствовать в этом мире, согласно провидению. Вот только какому?! Роль Творца на себя взяли, сволочи мохнатые!»

Неожиданно для себя он ощутил, что начинает испытывать некоторую двойственность. Вроде как американские плутократы козлы позорные, а вот англичане вполне нормальные люди, истинные арийцы. С ними помягче надо, тогда договориться можно будет.

«А вот и нет. Те еще пирожки с котятами», — Андрей дернулся и чуть не вскочил на ноги. Он понял, что истинный Гитлер подал внутри свой голос, и с угрозой пробормотал:

— Повякай мне тут! Я тебя наружу не выпущу, не надейся, твареныш!

Вот только уверенности не было — Андрей боялся уснуть. Мало ли что, а вдруг во сне фюрер снова оседлает самого себя, а ему самому достанется место в уголочке разума, и будет он смотреть на бесчинства бесноватого. Но сразу захотелось спать, и Андрей прикрыл глаза, а через минуту уже спал, спокойно и ровно дыша.

Черчилль пребывал в скверном состоянии духа — по кабинету плыли густые клубы табачного дыма. Он не выпускал сигару уже несколько часов, напряженно просчитывая ситуацию. И только многолетняя выдержка политика не давала вырваться наружу волнению.

И было отчего ему тревожиться — события во Франции приняли самый скверный и, что особенно плохо, необратимый характер. Дюнкерк и Булонь взяты немцами, а бельгийцы сдали Ньюпорт. Судя по всему, до капитуляции их армии остались считаные дни, если даже не часы.

Английские экспедиционные силы оказались загнаны в роковую ловушку — эвакуацию можно было осуществить только с узкой полоски побережья, на которой не было ни одной гавани. Выбить немцев из Дюнкерка не удалось, хотя войска Горта вот уже второй день предпринимали отчаянные атаки. Еще сутки, и разразится катастрофа…

— Годдем!

Ругательство сорвалось с губ и было адресовано Гудериану с его танкистами. Именно этот неугомонный немецкий генерал вызывал у премьер-министра наибольшее раздражение, хотя он отдавал должное предприимчивости тевтона. Именно подобные решительные люди создали в свое время Британскую империю, над которой никогда не заходило солнце.

Святые небеса! Сейчас как никогда его Англия в опасности. Даже знаменитый лягушатник, водрузивший на свою голову императорскую корону, не представлял такой страшной угрозы для будущего страны.

Адмирал Рамсей еще вчера получил приказ начать «Динамо», но много ли удастся вывезти на яхтах и катерах?! Моряки рассчитывали на четверть, но сам Черчилль не обольщался и считал, что будет неимоверным успехом, если через Канал перевезут десятую часть отрезанных войск. Но если немцы усилят давление на побережье, то вся кадровая армия погибнет, и метрополия останется фактически беззащитной.

— Сэр! — дверь тихо отворилась, и на пороге появился адъютант. — Адмирал Корк приказ об эвакуации получил!

— Хорошо, — пробурчал Черчилль, и офицер, повинуясь его жесту, тут же удалился, а премьер-министр удобнее устроился на кресле, выдохнув изо рта клуб табачного дыма. Решение было принято вчера и сегодня передано адресату к исполнению. Английский флот и армия покидали Норвегию, где уже полтора месяца шли ожесточенные бои с немцами. Это был единственный выход — сейчас на островах нужен каждый штык.

Глава шестая

«На войне как на войне»

— У меня есть к вам дело, штандартенфюрер!

Андрей прошелся по траве, задумчиво поглядывая на голубое, словно выстиранное, утреннее небо. Как там у Ильфа и Петрова — в такой час хочется верить, что простокваша полезнее кваса. Если бы так! Ему просто до жути хотелось мяса, как незабвенной Лизочке, пока та не сходила с Кисой в ресторан. Да уж!