Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О приезде «гостя» из Англии Вагнер сообщил своему корреспонденту в письме от 8 января 1876 г. «Медиум — мистрис К<лайр> — приехала на сих днях, — писал он. — Это медиум не профессиональный. Госпожа очень богатая, которая согласилась приехать сюда ради здешней ученой комиссии. Сила у ней необычайная. Аксаков очень рад будет Вас видеть у себя на сеансе. Когда это устроится, уведомлю Вас»[116]. Из других источников известно, что Достоевский был приглашен в дом Аксаковых на спиритический сеанс 2 февраля 1876 г. и «обещал быть»[117]. Но был или нет на этот раз, неизвестно.[118] Очевидно, в это время в его рабочей тетради и был записан адрес: «Софья Александровна. Александр Николаевич Аксаков, Невский проспект, близ Малой Морской, дом № 6»[119].
Второй спиритический сеанс с мистрис Клайр, на который Вагнер приглашал Достоевского, был намечен в доме Аксаковых на субботу 14 февраля.[120] Но затем дата была перенесена на пятницу, 13-е. В этот раз писатель посетил дом Фолбортов на Невском проспекте несомненно. Об этом он сам сообщил читателям «Дневника писателя» в главке «Опять только одно словцо о спиритизме» в апрельском выпуске своего моножурнала: «…Я был еще в феврале на этом спиритском сеансе, с „настоящим“ медиумом — сеансе, который произвел на меня довольно сильное впечатление». В черновой редакции этой главки сказано еще более определенно «об этом сеансе, который происходил 13 февр. у А. Н. Аксакова»[121].
«Сильное впечатление» Достоевского от участия в спиритическом сеансе было одновременно в высшей степени противоречивым. Именно поэтому он не спешил делиться им с читателями своего «Дневника…». Но и когда, два месяца спустя, в апреле, он все-таки решается вернуться к этой теме, его «Одно словцо о спиритизме» (как названа соответствующая главка) оказывается чрезмерно лаконичным. Нисколько не касаясь внешней обстановки спиритического сеанса в квартире А. Н. Аксакова (о чем сейчас мы можем только пожалеть), Достоевский всецело сосредоточивается здесь на своем общем отношении к теме спиритизма.
«…Я несколько боялся, идя на сеанс», — сообщает Достоевский своим читателям. Страх этот, как можно понять, был обусловлен тем, что, признавая «спиритские явления» как факт, но, будучи «возмущен <…> мистическим смыслом» учения спиритов, он как бы боялся получить зримые подтверждения истинности их теорий. «Но после того замечательного сеанса, — продолжает он, — я вдруг догадался или, лучше, вдруг узнал, что я мало того, что не верю в спиритизм, но, кроме того, и вполне не желаю верить, — так что никакие доказательства меня уже не поколеблют более никогда».
Достоевский в этой главке очень скуп в конкретизации своих переживаний, в раскрытии того, чем именно они были обусловлены. Можно лишь сделать вывод, что серьезных доказательств «проволочного заговора» он не получил и в субъективной честности своих знакомцев-спиритов остался по-прежнему уверен. Больше того, он, видимо, удостоверился в соответствии, в общих чертах, внешней стороны спиритического сеанса тому, как представляли его в своих отчетах Бутлеров, Вагнер и Аксаков[122], и именно поэтому опасался, что его рассказ об увиденном, даже при последовательном отрицании его объяснения с позиции спиритов, может вызвать у читателей впечатление, хотя бы отчасти «благоприятное спиритизму». Вот это-то убеждение длительное время не только останавливало Достоевского, но даже вызывало «некоторое отвращение» к тому, чтобы касаться на страницах «Дневника писателя» этой темы.
Не делиться с читателями своими впечатлениями от спиритического сеанса у Аксакова, выслушав рассказ Достоевского о том, чему он был свидетелем, рекомендовал автору «Дневника писателя» и К. П. Победоносцев.[123]
Даже и в конечном счете, когда Достоевский, по его собственным словам, так-таки «нажил охоту поговорить» о личных впечатлениях в связи со спиритическим сеансом в доме Аксакова, — он отнюдь не воссоздает конкретики своих переживаний во время демонстрации медиумических способностей мистрис Клайр. Центр тяжести в изложении он переносит на свою сегодня синюю рефлексию по поводу тогдашних его впечатлений, подвергая анализу собственное, остро заявившее в нем себя на вечере у Аксакова «нежелание верить», укрепившееся, может быть, даже вопреки всему, что он видел воочию.
Главный интерес для него оказался не в таинственных явлениях самих по себе, мистическое содержание которых он отвергал, а в проявлениях человеческой природы, соприкоснувшейся с этими таинственными явлениями. Свое собственное состояние в тот вечер Достоевский осмыслил и обобщил как универсальную черту человеческой психологии вообще. «…Тут не одно только личное: мне кажется, в этом наблюдении моем есть и нечто общее, — пишет он. — Тут мерещится мне какой-то особенный закон человеческой природы, общий всем и касающийся именно веры и неверия вообще. Мне как-то выяснилось тогда, именно через опыт, именно через этот сеанс, — какую силу неверие может найти и развить в самом себе, в данный момент, совершенно помимо нашей воли, хотя и согласно с вашим тайным желанием… Равно, вероятно, и вера…».
Совершенно парадоксально через личный опыт неверия, более того — нежелания верить в ситуации спиритического сеанса, полученный им 13 февраля 1876 г. в доме Фольбортов на Невском проспекте, Достоевский намеревается завести разговор с читателями «Дневника писателя» о противоречивых законах религиозной веры. Обещанием развить эти соображения в следующем выпуске он и заканчивает в апреле «Одно словцо о спиритизме».
Однако обещание это не было им исполнено. И больше к теме спиритизма на страницах «Дневника писателя» он не обращался никогда.
Если, в силу названных причин, Достоевский не склонен был сколь-нибудь подробно передавать сам ход спиритического сеанса, то два других литератора, П. Д. Боборыкин и особенно Н. С. Лесков, которые вместе с ним присутствовали в этот вечер в квартире А. Н. Аксакова, напротив, оставили о происходившем довольно подробное изложение. Правда, их освещения события существенно различаются по своей тенденции[124], но содержание медиумического сеанса с госпожой Клайр, который был мало похож на традиционное «вызывание духов», а скорее напоминал серию «научных экспериментов»[125], описания Лескова и Боборыкина позволяют представить достаточно зримо. Подчеркнув, что первый из них свидетельствует в пользу спиритов, а второй склоняется к объяснению спиритизма как суеверия, приведем несколько выдержек из их публикаций.
Во-первых, Н. С. Лесков достаточно детально описывает самого медиума — англичанку г-жу Сент-Клер[126], заостряя внимание на том, что с нею «производил опыты знаменитый Крукс, английский ученый, перешедший в лагерь спиритов»[127]. Именно при
