Портреты в колючей раме - Вадим Делоне

Я закончил писанину и размашисто, не без злорадства расписался.

В комнату ввалился старшина с вахты, как бы ненароком опоздав на 2 часа. Ругаясь по адресу моей персоны и сибирского мороза, он повел меня в холодный карцер. Но утром меня выпустили. В отсутствие замполита никто не решался квалифицировать мое новое преступление. А замполит вернулся, на мое счастье, лишь через 2 недели, когда страсти уже поутихли, а подавать неоперативный доклад наверх для него было, в свою очередь, небезопасно. Меня, правда, вызывали, грозились отправить к белым медведям, но разбирательства так и не начали.

По всей зоне был издан поистине изумительный приказ: Делоне, политика, во время каких-либо культурных мероприятий в столовую-клуб не допускать. Меня вытаскивали из строя, даже когда в клубе просто крутили кино, без всякого концерта. Мои возражения, что не могу же я святым духом очутиться на экране, в учет не принимались…

Весна не принесла облегчения. Вместо леса пошла погрузка шпального бруса. От реки, от барж таскали мы в гору к вагонам бревна весом от 80 до 120 кг. По бревну на человека, по скользкому трапу на верх вагона. Даже видавшие виды сибирские мужики падали без сил на землю. Подоспевшие бригадиры били их ногами, заставляя подняться.

Однажды, когда фургоны, как обычно, подвезли нас к воротам лесобазы, мы увидели дым. В рабочую зону нас не запускали. Замелькали машины с начальством. Горели бесчисленные штабеля шпал и леса, каждый высотой с пятиэтажный дом. Стояла ранняя весна, и было уму непостижимо, как все это могло загореться. Наконец нас повели в зону. Гроза лагеря, начальник по режиму майор Мичков был вне себя. Путая все на свете, даже свои излюбленные матерные выражения, он угрожал расстрелом всем сразу, если пожар не потушат. Заключенные бросились тушить. Горящие балки и бревна растаскивали железными крюками, сталкивали на эстакаду. Штабеля скрипели и катились вниз к реке лавиной. Троих зэков, изрядно покалеченных, полуживых, отнесли к вахте. Штурм штабелей продолжался.

Не испытывая особого энтузиазма, я воспользовался общей суматохой и отправился покурить. Но нe успел я выбраться из опасной зоны, как столкнулся со всем синклитом высшего начальства, в том числе с майором Мичковым. Огромная лысая голова майора покрылась красными пятнами. Он даже не прохрипел, а прошептал: «Что, мать твою, разгуливаешь, доволен, диверсант. Не волнуйся, живым отсюда не выйдешь. Мы знаем, это твоих рук дело». Мне оставалось промолчать и поспешить на линию огня.

Следствие по поводу пожара тянулось долго, вызывали всех, ходили туманные слухи. До малейших деталей вызнавали все обо мне и моей реакции на случившееся. Я ожидал самого худшего – долго ли вообще состряпать дело. Был бы человек, а статья всегда найдется, тем более в лагерной зоне, да еще и уголовной. Но спасла меня моя неожиданная дружба с Лешей Соловьем, бывшим королем зоны.

Меня всегда удивляло, каким образом этот щуплый парень с летучей походкой умудрялся внушать страх и уважение не только блатным и активистам, но и лагерному начальству. Однако дело обстояло именно так. О нашей дружбе с Соловьем знала вся зона, и ни один заключенный, даже за существенные блага, не решился в те дни, да и много раз позже дать на меня липовый протокол.

История с поджогом забывалась. Лес, разумеется, списали, заключенных на другой объект не перевели. И мы еще долго таскали с места на место обугленные бревна, возвращаясь в барак черными от копоти. И только потом лагерные друзья сказали мне, что красную зарю устроил Маркузе, уже давно гулявший по Тюмени. Я тогда не придал значения этому разговору. Откуда было мне знать, что с Маркузе я еще встречусь…

Прошло четыре года, и в дверь московской квартиры, где я жил у друзей, раздался звонок. На пороге стоял Маркузе. Начались расспросы, воспоминания, бросились в «Гастроном», который вот-вот должен был закрыться. В шумной очереди за водкой мне неожиданно вспомнилась горящая лесобаза, и я весело спросил: «Не ты ли им тогда петуха пустил?» Маркузе вздрогнул и самодовольно сказал: «Да откуда тебе знать».

Вернулись в квартиру, пошли застольные разговоры. Оказалось, что мой лагерный знакомый исповедует все ту же идеологию. Он совал мне единственную изданную по этому поводу в СССР книгу «Третий путь Маркузе». Более того, он поведал мне, что стоит перед дилеммой – бороться в России или уезжать для этого на Запад, что, мол, у него и здесь дел достаточно. О делах этих я его, разумеется, не расспрашивал. Я водил его по московским компаниям, крутил ему пленки бардов и даже ухитрился достать для него билет на «Гамлета» в театр на Таганке. То есть развлекал его по первому разряду.

Он тоже немного поразвлек меня на прощанье. Как-то вернувшись домой, я не обнаружил там Маркузе, который должен был меня дожидаться. Не обнаружил я и наличных денег. Кроме того, исчезли все магнитофонные ленты с записями и часы. Меня поразила исключительная наглость Маркузе: ведь жил он недалеко от мест, где мы вместе сидели, и дойди до Тюмени слух о его поступке, ему бы не поздоровилось. Своровать у своего в лагере называется крысятничеством, и за подобные дела по меньшей мере бьют до полусмерти. Но чего не сделаешь для нужд революции!

Так или иначе, но Маркузе исчез. Прошел еще год. Мне неожиданно принесли повестку с требованием немедленно выехать для допросов в прокуратуру Смоленской области. Никаких знакомых у меня там отродясь не было, и я долго ломал голову, что бы это могло означать. Время для меня было тревожное. Товарищи из досточтимых органов мягко, через повестки в психиатрическую лечебницу, намекали, что пора бы покинуть пределы вверенного им государства. И я не ожидал от этого Смоленска ничего хорошего. Повестки шли одна за другой. В дверь ломились милиционеры. Я наотрез отказывался ехать. Наконец, звонком на работу я был вызван в московскую прокуратуру. Вежливый молодой следователь записал в протокол мои данные, а затем задал вопрос: «Знаете ли Вы Михаила Каменева?» – «А в чем, собственно, дело?» – спросил я. Первое, что пришло мне в голову: Маркузе арестовали за какую-нибудь кражу, и он для чистосердечности раскаяния сообщил, что и меня немного обчистил. Но ответ следователя был неожиданным: «Видите ли, он арестован за убийство кассира и ограбление магазина в селе таком-то Смоленской области. Но дело не в этом. К Вам другой вопрос: что Вам известно о поджоге лесобазы, на которой работали заключенные Тюменского лагеря весной 1969 года?» Признаться, мне стало не по себе. Я ответил: «По этому делу велось следствие. Больше ничего добавить не могу. Насколько знаю, даже не установлено, имел ли место в действительности поджог». Следователь молча протянул мне выдержки из показаний Маркузе: «В 1969 году я устроил поджог лесобазы на реке Тура. О поджоге прекрасно знал Вадим Делоне, который отнесся к этому положительно, сказав: хорошего петуха ты им пустил».