1941. Время кровавых псов - Александр Золотько

Капитан стрелял справа налево, очередь повела ствол автомата вверх, водителям пули попали в животы, пробили грудь бойцам и прошили лейтенанту плечо. Одна пуля попала в голову, по касательной, опрокинула лейтенанта на пожухлую прошлогоднюю листву.

— Вот так, — сказал Сличенко, опуская автомат. — Извините, ребята…

— Что… что вы делаете?.. — хриплым от боли голосом спросил Егоров. — Я…

— Я вас не очень сильно? — Сличенко тронул военинженера за плечо, но тот оттолкнул его руку. — У меня не было выхода…

— Выхода… — Егоров, держась левой рукой за бок, выпрямился, его правая рука лихорадочно шарила по кобуре. — Я тебе… Я…

— Успокойтесь, Артем Егорович. — Капитан вытащил пистолет из кобуры Егорова, отстегнул ремешок и сунул пистолет себе за ремень. — Придите в себя!

— Мерзавец! Сволочь!

— Да-да, и сволочь, и мерзавец… — кивнул Сличенко. — И я еще и не такое сделаю… Вы же знаете, что я задумал. Знаете ведь, я вам говорил. Говорил…

— Можете пристрелить и меня, — выкрикнул Егоров. — Можете стрелять в спину, а я… я ухожу!

Военинженер повернулся и пошел прочь.

«Пусть стреляет, — бормотал Егоров. — Он сошел с ума. Он…»

— Артем Егорович! — повысил голос Сличенко. — Стойте.

— Идите вы!.. — Егоров даже не смог с ходу придумать, куда следовало отправляться этому безумцу. — Будьте вы прокляты!

«Сейчас он выстрелит, — подумал Егоров. — Вскинет автомат и нажмет на спусковой крючок. И все останется позади». Больше не будет так жгуче стыдно перед собой и теми людьми, которых Егоров обрек на смерть. Сейчас…

Выстрел.

Егоров замер, втянув голову в плечи.

Это был пистолет. Не автомат — пистолет. И пуля не ударила Егорова в спину, не пробила затылок.

Сзади послышался невнятный выкрик, потом ударил автомат. Длинная очередь. Патронов на десять.

Егоров обернулся. Капитан держал автомат в одной руке, на земле извивалось тело лейтенанта. Лейтенант все еще держал в руке пистолет, еще сучил ногами и хрипел, но уже был мертв.

Сличенко выронил автомат, оглянулся на Егорова, застонал и опустился на колени.

Егоров выругался и бросился к нему.

Старший сержант Малышев не признавал чудес с самого детства. И только в июне сорок первого в них поверил. Или даже не поверил, а просто принял к сведению, что чудеса вполне могут случаться. И даже не один раз подряд.

Его, например, утром двадцать второго июня взрывом вышвырнуло в окно казармы в тот самый момент, когда он отчитывал дневального, обнаружив грязную тряпку прямо перед канцелярией.

Стараясь не сорваться на крик, Малышев подробно разъяснил дневальному свое мнение по поводу близких родственников того по отцовской и материнской линиям и обрисовал печальные перспективы дневального на ближайшие трое суток. Как минимум.

И тут рвануло.

Снаряд пробил крышу казармы и взорвался в канцелярии батальона. Малышев пришел в себя к вечеру, выбрался из-под обломков, посмотрел на остатки казармы, на тела красноармейцев и командиров и заподозрил, что чудеса не чудеса, но что-то такое на свете существует.

Ровно через неделю, во время рукопашной, Малышев получил в упор очередь из автомата. Одна пуля разорвала рукав гимнастерки, вторая распорола ремень, а третья сшибла с головы пилотку, не оставив на теле старшего сержанта даже царапины.

Когда остатки роты, к которой прибился Малышев, накрыло минометным огнем и из четверых бойцов, спрятавшихся в воронке, выжил только один — старший сержант Малышев, вера в чудо и даже в собственную неуязвимость стала для сержанта привычкой, что ли…

Нет, он не вставал под пулеметным обстрелом в полный рост, он падал на землю, заслышав свист приближающегося снаряда, но при этом знал, что останется живым. Не верил, не надеялся, а точно знал.

Когда бомбардировщик высыпал утром на просыпающийся лагерь десяток бомб, Малышев как раз менял дозорных у дороги. А когда немцы пошли в атаку, старший сержант выносил по приказу капитана Фролова раненого комдива в безопасное место.

Когда к вечеру немцы ушли, а он, старший сержант Малышев, остался жив, не было ни радости, ни облегчения. Он остался жив. А как иначе?

Живым остался комдив, так и не пришедший за целый день в сознание, живыми остались четыре бойца из комендантского взвода, несших носилки с полковником, и еще шесть красноармейцев, натолкнувшихся на группу Малышева уже почти перед самым закатом.

Они вернулись на место разгромленного лагеря, чтобы собрать боеприпасы и продовольствие. Еще повезло найти чистые бинты для полковника и для одного легкораненого. А потом Малышева кто-то окликнул:

— Здравствуй, сержант!

Малышев, не вставая, оглянулся через плечо. Вздохнул и встал. Отдал честь.

— Таки снова свиделись, — сказал старший лейтенант. — Я же тебе говорил, Сева, что кто-нибудь обязательно уцелеет.

Младший политрук, с которым Малышев разговаривал сегодня утром, не ответил. Он махнул рукой Малышеву и сел возле дерева.

— А мы даже толком отойти не успели. — Старший лейтенант подошел к Малышеву и хлопнул его по плечу. — Ты молодец! Оставаться в живых — полезная привычка. Сколько с тобой бойцов?

— Десять, — ответил Малышев. — И комдив.

— Где? — спросил Орлов, подошел к лежащему под деревом полковнику и быстро осмотрел перевязку. — Кто бинтовал?

— Кто-то утром, — ответил сержант. — Я когда прибежал, комдив уже был перевязан…

— Руки повырывать… — буркнул Орлов. — Бинты есть?

— Нашли. — Один из бойцов подал старшему лейтенанту только что подобранные бинты. — Помочь?

— А и помоги… Только осторожно. И воды кто-нибудь найдите, руки сполоснуть. — Орлов стал закатывать рукава на гимнастерке, стоя на коленях возле полковника. — И ты поставь кого-нибудь часовым со стороны дороги, сержант.

«И никто не спросил, где именно прятались командиры во время боя», — подумал Севка. Мысли в его голове перекатывались тяжело, вязкие волны равнодушия плескались от виска к виску, вызывая легкую тошноту.

В горле першило. Севка время от времени покашливал, но это не помогало. И саднила кожа на кадыке. Орлов душил от всего сердца, не стесняясь. Интересно, как все это выглядит со стороны? Есть синяк вокруг шеи? Ссадина на горле есть, ее Севка нащупал, а вот синяк… Как там, в детективах, называется след от петли? Какая-то там борозда.

Кто-то пытался повесить младшего политрука. Если кто спросит… ну, хоть тот же старший сержант, что отвечать? Просто послать на фиг? Или рассказать, как сошелся врукопашную с немецким пехотинцем? И тот вместо того, чтобы душить руками, оставив синяки от пальцев, отчего-то решил воспользоваться удавкой. Бред.

Севка застегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке и крючок.

Было бы это его последней заботой.

Интересно, что остановило Орлова?

…— Извини, — сказал он и приставил дуло ко лбу.

Взвел курок.

Севка закрыл глаза, чувствуя, как тело покрывается потом, как бешено колотится сердце, как холод от пистолетного ствола растекается по лицу, переползает на плечи, леденит все тело…

И вдруг…

— Ладно, — сказал Орлов. — Живи. Выйдем к нашим… К нашим, — с нажимом на слово «наши» произнес старший лейтенант. — Там ты все расскажешь. И пытаться бежать тебе не стоит.

— Я… я не побегу… — прошептал Севка. — Мне некуда бежать.

— И незачем, — добавил Орлов.

Они выбрались из пещеры и натолкнулись на тело красноармейца, лежащее на дне овражка. Гимнастерка на спине была крест-накрест перечеркнута двумя автоматными очередями. Винтовка убитого лежала рядом.

— Вооружайся, — приказал Орлов, сам снял с убитого ремень с подсумками и помог надеть Севке. — Пользоваться трехлинейкой умеешь? Смотри.

Старший лейтенант открыл затвор, показал Севке, как вставляется обойма, и заставил несколько раз передернуть затвор. Патроны, вылетевшие из винтовки, Орлов подобрал и, обтерев рукой, вставил обратно в магазин винтовки.

Когда они двинулись через лес, Севка даже не поинтересовался, куда именно они идут, просто шел следом за Орловым, тупо глядя себе под ноги. Еще несколько раз они натыкались на убитых красноармейцев, старший лейтенант забирал с тел патроны, обыскивал вещмешки, перекладывая к себе запасные обоймы, три пригоршни патронов россыпью, половину буханки хлеба и две банки консервов.

Севка стоял в стороне, даже не снимая винтовку с плеча, ждал, пока Орлов закончит, и снова шагал за ним следом, механически переставляя ноги.

Теперь сидел и снова ждал, когда старший лейтенант решит, что делать дальше.

Закончив перевязку полковника, тот приказал всем построиться, Севка тоже стал в строй, на правом фланге короткой шеренги.

— Значит, так, — сказал Орлов. — Здесь оставаться нельзя. Пока дорогу не перекрыли — нужно уходить. Двигаться будем всю ночь, без остановки. Нам нужно преодолеть тридцать километров до того, как взойдет солнце. Нести полковника будем по очереди. Я — в голове отряда, старший сержант — в арьергарде. Сигнал о появлении противника — хлопок в ладоши…