Всем смертям назло - Вадим Давыдов

Когда офицеры, закуривая и переговариваясь, разошлись, а Матюшин и Осоргин принялись помогать Тэдди сворачивать карту, священник приблизился к Гурьеву:

— Могу ли я рассчитывать, что возникшее между нами недоразумение прекращено, Яков Кириллович?

— Да какое там ещё недоразумение, что вы такое говорите, отче, — широко улыбнулся Гурьев, протягивая священнику руку. — Это я совершенно утратил самоконтроль и наговорил неведомо чего, так что не вам, а мне впору прощения просить. Спасибо вам за выступление, вы меня не просто выручили, а… — Гурьев вздохнул и, закатив глаза, покачал головой.

— Ох, и артист же вы, Яков Кириллович, — грустно улыбнулся отец Даниил, пожимая протянутую ладонь. — Тем не менее, прошу вас на меня ни в коем случае не сердиться, если такое возможно. Я ведь…

Священник, не выпуская руки Гурьева из своей, чуть наклонился к нему, заглядывая снизу в глаза, — отец Даниил принадлежал к числу очень немногих, кто не боялся этого делать, — и тихо проговорил:

— Что бы там ни было, Яков Кириллович, только об одном вас прошу: оставайтесь, Бога ради, человеком. Никакие идеи, никакие царства даже одного-единственного расчеловечивания человека не стоят. Ради этого мальчика, ради женщины, которую, как я прекрасно вижу, вы всею душою полюбили – прошу вас, помните о том, о чём нас Господь наш даже на Кресте заклинал: оставайтесь, пожалуйста, людьми. Слышите?!

— Слышу, отче, — Гурьев с силой ответил на рукопожатие. — Слышу. И честно вам обещаю – я попробую.

Лондон. Август 1934 г

Гурьев подошёл к скамейке, где сидел, ожидая его, «гонец» от Городецкого, с которым удалось установить – восстановить – надёжную связь, и вежливо осведомился:

— Я не помешаю?

— Нет, что вы, — с готовностью откликнулся сидящий. — Прошу вас.

По скупой, экономной мимике «гонца», хорошо маскирующей для посторонних его истинные намерения и ощущения, Гурьев понял, что узнан. И с удовлетворением отметил – Варяг хорошо владеет искусством подбора кадров: «гонец» обладал ничем не примечательной внешностью, был одет подчёркнуто стандартно, хотя со вкусом и знанием предмета. Гурьев достал портсигар, вытянул папиросу и предложил «гонцу»:

— Курите.

— Благодарю покорно.

Условная фраза соответствовала. Далее, как тоже было условлено, «гонец» обмял гильзу – тем самым способом, каким когда-то проделывал это Вавилов – и сказал, поворачиваясь к Гурьеву:

— Здравствуйте, товарищ Наставник. Рад вас видеть.

— Взаимно, — Гурьев достал папиросу и себе. Закурив и с силой выпустив дым через ноздри, кивнул: – Я вас внимательно слушаю.

— Товарищ Варяг просил кланяться – всё ваши подарки он получил. Велел передать, что слов, какими можно его благодарность и признательность передать, ни в одном языке не существует.

— Вот так и велел?

— Так и велел, товарищ Наставник. И ещё – отдельное спасибо за Петра Леонидовича. Товарищ Варяг его принял, они всё решили к обоюдному согласию. Сейчас они составляют план работы. Сами понимаете, там – просто море разливанное дел.

— Понимаю. Так он не вернётся?

— Нет. Это невозможно.

— Жаль.

— Вы можете не менее успешно сотрудничать с Гамовым. Он отличный специалист.

— Ну, ладно. Спасибо за подсказку. Ещё что?

— Товарищ Варяг просил передать буквально следующее: ваше отсутствие, товарищ Наставник, становится просто непереносимым.

— Передайте Варягу, что целый ряд задач с наивысшим приоритетом требуют моего присутствия здесь и сейчас. Одной из таких задач является моё личное душевное равновесие и психофизиологическая адекватность. Запомнили?

— Так точно, товарищ Наставник, — от Гурьева не смогло укрыться удивление, прозвучавшее в голосе «гонца».

Я сам буду решать, когда и где требуется моё присутствие. И определять как сроки, так и формат присутствия буду тоже я сам. Надеюсь, Сан Саныч, ты это поймёшь, подумал Гурьев. Тебе придётся научиться понимать меня с полуслова. Или не понимать совсем.

— Пожалуйста, предайте именно это – слово в слово. Это важно.

— Будет исполнено, товарищ Наставник. Не извольте волноваться.

— Хорошо. Теперь вот что. У меня есть несколько вопросов, которые я хотел бы задать товарищу из Коминтерна.

— Задавайте, товарищ Наставник. Никаких возражений с нашей стороны нет и не будет.

— Мне бы не хотелось тратить время на подходы к нему, у вас, вероятно, имеются о нём достоверные сведения.

— Вы получите их немедленно, как только это будет возможно. Способ связи стандартный.

— Спасибо. Может, однако, оказаться, что мои вопросы произведут на него неизгладимое впечатление.

— На ваше усмотрение, товарищ Наставник.

Щедро, подумал Гурьев. Щедро. Покупаешь меня, Варяг?

— Мне бы не хотелось, чтобы у Варяга возникли в связи с этим какие-нибудь сложности.

— Не волнуйтесь, товарищ Наставник. У товарища Варяга не будет никаких неприятностей.

— Хорошо. Тогда мне нужны те самые материалы по коллективизации и подавлению рабочего и профсоюзного движения, с которыми я уже частично ознакомился. Я не хочу отбрасывать людей, которые могут нам серьёзно пригодиться. И побольше фотодокументов, если это возможно.

— Будет сделано, товарищ Наставник.

— Мне кажется, вы как-то излишне налегаете на слово «товарищ», — улыбнулся Гурьев.

— Прошу прощения. Привычка.

— Избавляйтесь, — на этот раз голос Гурьева прозвучал резко, как пощёчина.

— Слушаюсь. Господин Наставник.

— Вот. Это лучше, — он снова улыбнулся и добавил мягко, обезоруживающе: – Не обижайтесь. Слово «товарищ» очень хорошее. Правильное, нужное слово. Но от чрезмерного употребления стирается и выцветает. «Господин» же совершенно нейтрально и ни к чему никого не обязывает. У вас есть какие-то просьбы, личные дела? Если нужны деньги, не стесняйтесь. Я понимаю – с валютой у Варяга не так хорошо обстоят дела, как хотелось бы. А я совершенно свободен в средствах.

— Спасибо, господин Наставник. Не беспокойтесь, я полностью обеспечен всем необходимым.

— Ну, тогда – не смею задерживать. Берегите себя и привет Варягу. От товарища, — Гурьев наклонил голову к левому плечу и улыбнулся.

Мероув Парк. Август 1934 г

Гурьеву давно уже не давала покоя мысль о кольце. Интуиция прямо-таки вопила: найди его! Найди! Сделай хоть что-нибудь! Он поделился своими соображениями с Ладягиным, который сразу же высказал удивительно простую и здравую мысль, — Гурьев даже удивился, отчего она не пришла ему в голову без посторонней помощи:

— А почему бы вам не изготовить парочку копий, Яков Кириллович? Можно было бы, имея их перед глазами, что-нибудь интересное себе вообразить.

— Всё-таки я начинаю хотя и медленно, но верно осознавать разницу между гением и эрудитом, — вздохнул Гурьев. — Набитая сведениями голова – это одно, а способность расположить в нужном порядке знания и умения, пусть даже вовсе и не всеобъемлющие – это нечто совершенно иное. Как я вам завидую, Владимир Иванович, вы бы только знали!

— А мне кажется, ничего особенно сложного в этом нет, — возразил Ладягин. — Я ведь, решая задачу, думая над усовершенствованиями той или иной идеи, мыслю по определённому методу, алгоритму. Нужно просто этот алгоритм чётко определить и расписать по шагам. Вот и получится, что каждый, кто захочет, сможет изобрести что-то, о чём размышляет. Да ведь и у вас всё точно так же происходит. Просто времени как следует подумать об этом не находится.

— Вы думайте, Владимир Иванович, думайте, — согласился Гурьев. — Думайте – а остальное мы вам обеспечим. Средства, производственный потенциал. А изобретения, творчество – это не по моей части. Вот и мысль о возможности выработки теории изобретательства отнюдь для меня неочевидна. А ведь вы, безусловно, правы – возможен и метод, и алгоритм, особенно в том, что касается техники.

— Ну-ну, не скромничайте, — Ладягин посмотрел на Гурьева и хмыкнул. — А признайтесь, одному было бы скучно делать всё на свете?

— Ещё бы, — Гурьев покладисто кивнул.

Ни простые торговцы, ни златокузнецы-скороделы его не интересовали. Не откладывая реализацию ладягинской идеи в долгий ящик, Гурьев обратился к Рэйчел и получил – как всегда – точный совет и не менее точную исчерпывающую характеристику:

— Милрайс. Один из старейших домов, ему никак не меньше полутора столетий. Это на Хаттон Гарденс, совсем рядом с Марбл Арч. Ты легко отыщешь его. Не только ювелир, но и настоящий часовых дел мастер. Конечно же, он немного сумасшедший, но исключительно добрый и порядочный человек. По-моему, он легко нашёл бы общий язык с Владимиром Ивановичем. Мистер Джереми Милрайс – совершенно чудный старик, и тебе он непременно понравится.