Жребий брошен - Александр Прозоров

На берегу только-только поднимался шум, охотники за сокровищами сгрудились на отмели, выкрикивая проклятия вслед «угонщикам», кто-то пытался столкнуть на воду оставшуюся лодку. Перед Олегом поднялся еще один моряк, но, увидев обнаженный клинок, предпочел сам выпрыгнуть прочь.

На носу с громким воем кинулся на Любовода какой-то парень с расплющенным носом. Купец резко наклонился, уходя от удара веслом, выбросил вперед меч и пробил бедолагу насквозь. Остальные моряки, оценив решительность захватчиков, тут же попрыгали в стороны, подняв фонтаны брызг — и лодка осталась в полном распоряжении путников.

— Колдун, давай с Будутой на весла садись, — попросил кормчий. — Тяжело совсем без хода править. Хозяин, глянь там, как мачта поднимается. Может, милостью Господа парус поставить удастся.

— А мне чего делать? — поинтересовалась Урсула, зябко похлопывая себя по плечам.

— Пошарь по трюмам, че у нас тут есть по хозяйству…

— Ага.

Трюмами на суденышке можно было назвать только носовую и кормовую надстройки, и девушка решительно отодвинула щеколду передней дверцы. Заглянуть туда вместе с ней Середин не смог. Подобрав лежавшее на передней скамье весло, он сел на нее ближе к левому борту. Рядом в уключину правого борта просунул весло холоп.

— И-и… р-раз! — скомандовал Олег. — И-и… р-раз!

Снаружи еле слышно зажурчала вода.

— Пошла, родимая… — кивнул кормчий, поправляя весло. — Хорошая лодка. Быстрая, послушная, верткая. На ушкуй похожа. Жаль только, маленькая.

— И лучники в ней не страшны, — поддакнул холоп. — Голову пригнул и за борт спрятался. Доска, он, в три пальца. Коли дальше ста саженей, то ничем не пробить. Хошь луком, хошь рогачом.

— Здесь хлеб! — закричала невольница. — Лепешки! Совсем мягкие еще.

Пройдя по лодке, Урсула раздала каждому по хлебцу, похожему на толстый блин, с коричневыми пятнами на корочке, сама уселась позади рядом с Ксандром и принялась рвать добычу зубами.

— Сто лет лепешек не ела!

— А чего еще там есть? — поинтересовался кормчий, прежде чем откусить от своего хлебца.

— Корзина с яблоками сушеными, веревки два больших мотка, рубахи полотняные в другой корзине, да свертки из мешковины. На ощупь — клинки в них упрятаны, али мечи.

— Слыхал, хозяин?! — окликнул Любовода кормчий. — Нашли мы твое добро.

— Кабы все, — без особой радости откликнулся купец. — На эту лохань и трети добра из моего трюма не влезет.

— Да ладно тебе, друже, — крикнул через плечо ведун. — Хоть что-то спасли, и то дело. Ныне судно у нас есть. Зеркала с потайного места заберем, да и домой своим ходом возвернемся. Ты же сказывал, с них одних сам десять прибыток получится!

— С зеркал прибыток, с мечей краденых убыток, — буркнул в ответ купец. — Прибыток — хорошо, но без убытка — лучше… Ксандр, тут узел скользящий и петля. Коли отпустить, мачта поднимется и ванты натянет. С твоей стороны тянуть надобно.

— Я не могу, хозяин. Излучина тут, камни у берега. Выскочим, коли без руля плыть.

— И-эх, все самому делать приходится… — Любовод, перебираясь через скамьи, пошел на корму, там порылся в собранных в пучок веревках, выбрал одну: — По-оберегись!

Купец начал перебирать канат — мачта совершенно по-человечески крякнула, поползла вверх. Лицо новгородца налилось краснотой:

— Ой, мама, кто же ее такую тяжелую сделал…

— Сейчас я… Я подсоблю! — подпрыгнула невольница.

— Петля… — натужно простонал Любовод. — Петля там под рукой… Крюк на носу… Зацепи…

— Ага! — Девушка нашла на веревке узел, дернула его вперед, наклонилась на носу, за что-то зацепила. — Готово!

— Уф… — бессильно упал на заднюю скамью купец, отер со лба пот. Отпер заднюю дверцу, заглянул. Через мгновение голос его повеселел: — И тут клинки лежат! Это добре. Стало быть, почитай, половину мы от татей спасли. Тут уж и вертаться не стыдно. Коли с погодой и временем успеем, тюркам можно продать. Они завсегда воюют с кем-то, наш булат с большой охотой берут. Где еще такой найдешь? Та-ак, где тут парус?

Пройдя к мачте, он опытным глазом нашел нужный тюк, распустил тесемки, потом поплевал себе на руки и рванул покрытый узелками канат. Из тюка наверх полезла ткань, заполоскалась на ветру, а когда угол паруса дополз до верхушки мачты — то и натянулась, с гордостью демонстрируя четырехконечный крест на белом круге.

— Уродство какое-то, а не парус, — недовольно поморщился Любовод и закрепил конец каната на деревянном штыре. Полотнище было треугольным, острый его конец поднимался вверх, два других — крепились веревками к бортам.

— Уж лучше такой, чем веслами махать. — Ведун с явным облегчением вытянул деревянную лопасть, кинул возле борта и перебрался со скамьи к Урсуле. — Как, управишься с таким, Ксандр?

— Со всяким добром управляться приходилось, — пожал плечами кормчий. — Коли поможете, то управлюсь.

— А чего помогать-то?

— При поворотах концы нижние либо отпускать, либо подтягивать потребно, дабы ветер лучше захватывался.

— Ну, это мы легко, — согласился Олег. — Будута, слышал, чего делать надобно?

— Опять я? — обиделся холоп. — Знал бы, в Муроме лучше бы остался.

— Поздновато сообразил, — поморщился ведун. — Лучше бы ты остался в Муроме. Возвращаться бы не пришлось.

Будута набычился, но спорить не посмел. А может, призадумался о том, что ждет его по возвращении к князю. Мысли эти радости ему не доставляли, а вода журчала и журчала за бортом, сокращая расстояние между путниками и желанной Русью.

Благодаря ветру и течению, судно мчалось со скоростью, чуть не втрое большей, нежели пеший человек. А потому, несмотря на петляние русла, уже через день путники промчались мимо того места, где строили плот, а еще через несколько часов — мимо наволока, с которого их обстреливали лучники.

— Видать, не проведали на сей раз, — предположил купец. — Давай, Ксандр, к тайнику нашему поворачивай. Глянем, не прознали ли немцы здешние про зеркала.

Сундуки оказались на месте, все три. Хозяйственный новгородец пожадничал оставлять даже потрепанный и поржавевший плотницкий инструмент, а потому в гору пришлось лазать дважды: кормчий караулил судно, и груз таскали втроем. Урсула была не в счет.

— Вот теперь, — упрятав сокровища в носовой надстройке, вальяжно развалился купец, — ныне я до земель русских на берег более не сойду. Отчаливай, Ксандр, отчаливай. К дому родному правь. Соскучился!

— Тогда парус поднимай, хозяин, — усмехнулся кормчий в ответ. — И, коли хочешь, крепить можешь наглухо, дабы не останавливаться.