Клятва вечности - Лайла Джеймс

Я жаждала услышать ее маленький плач.

Но она никогда не заплакала.

Я жаждала почувствовать ее тепло.

Но она была слишком тихой.

Я плакала до тех пор, пока не почувствовала, что мое горло истекает кровью изнутри. Разрушение моей души было болезненным, но меня сломило то, что мой сильный, уверенный в себе и высокомерный муж сломался.

— Киллиан, — дрожащим голосом прошептала я, осторожно обхватив его руку одной рукой. Наши пальцы переплелись вместе, и мы отчаянно держались. Он поднял голову, глядя на меня со слезами на глазах. Его лицо было красным и мокрым, а его мучительные крики наполняли мои уши.

Я поглаживаю костяшками пальцев мягкую щеку нашей дочери. 

— Бог дал нам маленького ангела.

На его лице была написана агония; выражение его несчастное и темная мука в его глазах. Я никогда раньше не чувствовала себя такой безнадежной, но мне пришлось признать, что наша малышка действительно ушла.

Я крепче сжала его руку. 

— Держи нас, Киллиан.

Его грудь затрещала от резкого вдоха, и мне не пришлось дважды спрашивать его. Он сел на край кровати, обняв меня за плечи одной рукой. 

— Не отпускай, — срывающимся голосом умоляла я.

— Не буду, — прохрипел он, в его словах сквозило опустошение. — Я держу тебя, принцесса. Я держу нас.

Я прижалась губами к крошечной головке дочери. 

— Алина, — сказала я тихим голосом. — Это значит "светлая" или "яркая". Она - наш свет. Наш маленький Ангел. Ее зовут Алина.

Киллиан опустил голову, прижавшись нежным поцелуем к ножкам нашей дочери. 

— Алина, — грубо прошептал он. — Идеально.

Я еще немного подержала нашу дочь, прежде чем, наконец, прошептала ей на ушко прощание и вернула ее медсестре. Мое сердце сжалось, когда я расставалась с ней, зная, что это будет последний раз, когда я держу свою дочь на руках.

Я повернулась к Киллиану, уткнувшись лицом ему в горло и издав беззвучный крик. Я не знала, как долго мы так сидели, но в конце концов у меня не осталось больше слез, чтобы плакать. У меня болела голова и сильно болело тело; в то время как мое тяжелое сердце носило невидимые шрамы сегодняшнего дня.

— Я х-хочу увидеть сестер Алины, — наконец, сказала я.

Тридцать минут спустя меня отвезли в отделение интенсивной терапии, где находились мои дочери. Они находились в двух разных инкубаторах, к их маленьким телам были прикреплены трубки и провода.

— Они крошечные. — Мой голос сорвался, когда я положила руку на внешнюю часть инкубатора. — Они в порядке, верно? Здоровые? В безопасности? Есть ли осложнения?

— Оба младенца на самом деле чувствуют себя неплохо для недоношенных детей, — объявил доктор с доброй улыбкой. — Их дыхательная система еще не полностью развита, поэтому им нужна помощь в дыхании. И у них нет способности координировать такие рефлексы, как сосание и глотание, поэтому они будут получать большую часть питания и жидкостей через капельницу или зонд для кормления. Тем не менее, вы сможете кормить их грудью через несколько недель. Может быть, даже раньше, если они хорошо развиваются. Конечно, им нужно набрать еще несколько фунтов, прежде чем они смогут вернуться домой.

Он указал на инкубатор слева от меня. 

— Первый малыш весит всего три фунта и три унции. — Затем он указал на ближайший ко мне инкубатор. — Второй малыш весит три фунта и пять унций.

Они были такими крошечными; такими хрупкими в этих инкубаторах с подгузниками, которые казались слишком большими для их маленьких тел.

— Мы можем их подержать? — спросил Киллиан, глядя на наших дочерей одновременно с удивлением и страхом.

— Абсолютно, — чирикнул доктор. — Мы настоятельно рекомендуем использовать метод "кенгуру", то есть "кожа к коже". А поскольку здесь находятся и мать, и отец, вы можете подержать обоих малышей.

Медсестры бережно достали наших дочерей из соответствующих инкубаторов и принесли одну мне, а другую Киллиану. Они помогли мне спустить мою больничную рубашку, а затем поместили моего ребенка между моими голыми грудями, с ее трубками и всем остальным.

Она тихонько вскрикнула, и я нежно провела пальцем по ее щеке. 

— Все в порядке, малышка. Ты в порядке, — напевала я ей. Она была теплая и живая, полная противоположность Алине. Как бы я ни была благодарна за это, это все равно было больно.

Мой взгляд метнулся к Киллиану, который сидел в кресле, прижимая нашу вторую дочь к своей голой груди. Она выглядела такой крошечной и уязвимой на фоне его широкой груди. Но я без сомнения знала, что именно там наша дочь была в наибольшей безопасности. Было похоже, что мы как-то связаны; он поднял глаза одновременно, и наши взгляды встретились. 

— Она такая идеальная, — прошептал он.

Я со слезами на глазах кивнула. Он нежно баюкал ее, поглаживая пальцем вверх и вниз по ее спине в успокаивающей манере.

Слеза скатилась по моей покрытой шрамами щеке, когда я гладила пушистую головку своего ребенка. 

— Ты Грейслин, — сказала я ей. — Ты наше благословение и названа в честь самой чистой души, которую я знала.

— А ты — Лидия, — прошептал Киллиан достаточно громко, чтобы я услышала. Он смотрел на нашу дочь, совершенно пораженный ее крошечной личностью. — Наша прекрасная, благородная.

Через секунду глаза моего мужа встретились с моими, и мое сердце замерло.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я люблю тебя, — выдохнула я.

***

Неделю спустя

Как только Кэмерон крепко заснул, я быстро поцеловала его в лоб и встала с кровати. Мой желудок заурчал, когда я пошла на кухню, чтобы найти себе что-нибудь поесть.

Киллиан скоро вернется домой, а потом мы вернемся к Грейслин и Лидии. Пока я выздоравливала в больнице, я могла проводить большую часть времени в отделении интенсивной терапии с моими дочерьми. Но когда им было всего шесть дней, меня официально признали полностью выздоровевшей и здоровой, поэтому меня выписали из больницы. Я ничего не хотела больше, чем остаться с ними, но я не могла.

Кэмерон нуждался во мне. А его сестрам придется провести в отделении интенсивной терапии почти два месяца, прежде чем они достаточно окрепнут, чтобы вернуться домой.

Оставить наших новых детей в больнице и вернуться домой без них было душераздирающим опытом. Я помню, как плакала всю ночь в первые два дня, когда мы вернулись домой. Я рыдала над потерянной Алиной. И я плакала из-за того, что не могу быть со своими детьми двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.