Андреевское братство - Василий Звягинцев

— Безусловно. Тем более что в технических моментах я ничего не понимаю, а ты у нас специалист…

Для себя же я решил, что лучше всего как можно быстрее разыскать Виктора Скуратова. Он тоже специалист, тем более нобелевский лауреат, и через него проще всего найти нужных и надежных партнеров. Или, может, все-таки сразу к Маркину? Там на моей стороне окажется вся мощь космической службы безопасности. И все же, пожалуй, к нему не стоит.

Адмирал — человек строгих принципов. Я даже представил себе его холодные римские формулы: «Dura lex — sed lex», «Pacta sunt servanda», и тому подобное.

— Я тебя, Игорь, уважаю, — скажет он, сверля душу своим ясным взором, — только давай, как положено… — и нажмет кнопку, вызывая… Кого? В лучшем случае, своего личного юрисконсульта, а может, и главного гарнизонного прокурора…

Так что данный вариант мы смело отметаем. Лекарство вполне свободно может оказаться хуже болезни.

— Отец Григорий, — сказал я, чтобы не молчать слишком долго, — предлагал мне остаться в монастыре и впоследствии принять постриг. Возможно, он был прав. Не пора ли действительно начать заботиться о душе, а не о теле?

Алла сделала озабоченное лицо.

— А мне куда? В соседний монастырь?

— А я, кстати, не очень-то шучу. Отец Григорий — человек не только приближенный к Богу, но и до чрезвычайности бывалый… В светских делах искушенный. Он сказал, что Артур — это знамение…

Мои слова подействовали на Аллу слишком буквально.

— А вдруг и правда? — по лицу ее мелькнула тень пережитого. — Эти его перемещения… Что если он уже ждет нас?

До сих пор, успокаивая друг друга, мы согласились считать, что угроза Артура на ближайшее время миновала. Тайфун просто должен был опрокинуть их катер. Какая там у него мореходность? Баллов на пять, от силы шесть. И как Вера с Артуром себя повели, оказавшись в бушующем океане? Вплавь до берега? Или пешком по дну?

— Да черт бы с ним! Пусть даже и ждет. Если уж на острове отбились, так на большой земле тем более. И что ему теперь с нас? Чисто спортивный интерес? Витализатора больше нет. Так что лучше выбрось из головы. Один знакомый сотрудник кладбища говорил: «Ты мертвых не бойся, ты живых остерегись…»

…Приземлились мы на маленьком тихом аэродроме для личных самолетов с двумя всего лишь взлетно-посадочными полосами.

И тут я постепенно начал понимать, что Панин — весьма богатый человек. Не то, что я или прочие ребята из нашей братии, даже получающие самые высокие из возможных оклады и гонорары. А по-настоящему. Конечно, и личный «Спейс шарк» стоит порядочных денег, но здесь его встретил роскошный бело-золотой кабриолет «Кроун империал» ручной сборки с шофером-телохранителем, а дальше — больше.

До сих пор я просто не задумывался на подобные темы. Да и некогда было. Встречались мы с ним в рабочей обстановке, жили в обычных, то лучше, то хуже, отелях, ходил он всегда в не слишком новой форме ооновских войск, видимые расходы ограничивались совместными ужинами в ресторанах да несколькими порциями виски или водки то за его, то за мой счет.

Тут же выходило на несколько порядков другое.

Погруженные в глубокие сафьяновые кресла, изолированные от горячего пыльного воздуха прохладной ароматизированной завесой, мы промчались десятка два миль, на перекрестке с указателем на Рейвуд-сити свернули влево, на узкую асфальтовую дорогу, и ехали еще полчаса, пока не пересекли границу, обозначенную рядом силовых стоек с покачивающимися головками лазерных визиров.

— Вот это уже моя земля, — сказал Майкл с непривычной в его устах гордостью.

— А раньше чья была? — не сразу понял я, решив, что он имеет в виду, так сказать, родную землю.

— То была федеральная, а это — лично моя. Прайвити. Сто двадцать квадратных миль! Лучше всего вкладывать деньги именно в землю. Прибыль почти условная, зато надежно. Акции, сертификаты, недвижимость, даже золото — преходящи. Депрессии, кризисы, войны — сам знаешь, а это — навсегда мое. Тут я любую заваруху переживу.

— Ну уж и любую? — усомнился я. — Что-то у тебя взгляды стали раннефеодальными. На дворе развитой посткапитализм, а ты…

Майкл с довольной улыбкой обратился не ко мне, а к Алле.

— Игорь сейчас раздолбает меня по шестнадцати позициям и будет совершенно прав. Беда лишь в том, что пользы от умных слов столько же, как и от всех прочих его идей. Я еще не встречал человека, который был бы способнее Ростокина, но, так сказать, умозрительно. Ей-богу. А на практике? Любой дурак и хам, наделенный даже тенью предприимчивости, давно миллионер, а наш друг до сих пор работает за разъездного репортера… Вас это не шокирует?

Ход, конечно, точный, высветивший Панина с совершенно новой для меня стороны. Ах ты, старый козел-перехватчик…

Большинство Майкловых квадратных миль представляли собой живописную, но пустынную местность. Когда мы вылетали на вершины холмов, слева проблескивал океан. Иногда виднелись заросли чаппареля и редкие сосны. Хоть бы скотоводством каким занялся…

Потом окрестные холмы стали повыше, и за очередным поворотом, на подъеме, мы увидели довольно массивные ворота из темного кованого металла под грубой каменной аркой. Но приличествующей воротам ограды в наличии не оказалось. Только когда шофер притормозил, ожидая, пока створки распахнутся, я обратил внимание на радужную словно бы паутину, протянувшуюся в обе стороны.

— О, это последняя новинка! — воодушевился Панин в ответ на мой недоуменный взгляд. — Раньше тут действительно был обычный забор, а теперь так. Нейтридный мономер. Толщина нити — две сотых миллиметра. Прочность на разрыв — что-то около полутонны. Причем самое интересное — приложить такое усилие практически невозможно. Ударишь палкой — разрежет, как лазером. Попробуешь перелезть — то же самое. Бывает, заяц с разбегу наткнется — крошит его, болезного, на спагетти…

Мне стало неприятно, когда вообразил, как сверхтонкая нить входит в тело. Еще противнее, чем бритвой. Аллу, кажется, тоже передернуло.

Дом себе Панин воздвиг не в старорусском, как можно было ожидать, а в каком-то индейском стиле. Нечто подобное я видел в книгах по истории Америки. Культура пуэбло? Похоже на огромный амбар из плит дикого камня с пристроенным сбоку усеченным конусом башни. И узкие, едва заметные щели-бойницы окон. Впрочем, здесь, в соответствующем ландшафте, такое сооружение смотрелось, конечно, уместнее, чем ампирный барский особняк с колоннами или боярский терем.

Парк же, роскошный, буйно-тропический, английского, с поправками на климат и эпоху, облика, тенистый из-за обилия фонтанов, ручьев и водопадов, прохладный, несмотря на тяжкую жару вокруг, размещался позади дома, в глубокой лощине, окруженной широким поясом калифорнийских красных кедров. И, глядя с фасада, нельзя было догадаться о его существовании. Но конечно же, к созданию этого великолепия сам Панин не имел никакого отношения. Судя по возрасту деревьев. А происходила здешняя ветвь рода Паниных из Новой Англии, так что на родовое гнездо поместье явно не тянуло.

Впрочем, парк мы изучили гораздо позже.

По длинным коридорам, украшенным индейскими божками и тотемами, ацтекской керамикой и испанскими гобеленами, по нарочито скрипучей деревянной лестнице Майкл провел нас в гостевые комнаты. Небольшие, полутемные после невыносимо яркого солнца снаружи, с окнами, выходящими на изумрудную лужайку, где успокоительно ворковал каскад водопадиков.

— Отдыхайте. Через три часа спускайтесь вниз, будем завтракать. А для вас, Аллочка, если позволите, маленький презент. — Извинившись, он отвел ее в сторону и что-то прошептал на ухо. Разулыбавшись, она несколько раз кивнула. Старый сатир ей явно польстил.

— Что он тебе там плел? — поинтересовался я как бы между прочим, когда дверь за Паниным закрылась.

— Так, пустяки. Потом увидишь, — отмахнулась она, стягивая через голову платье и бросаясь навзничь на широкую деревянную кровать, застеленную домотканым покрывалом причудливой раскраски. — Ох, как я устала, — томно протянула она.

Да, с учетом полета навстречу солнцу сутки вышли длинноватые, и попали мы практически во вчерашнее утро.

— А здесь так спокойно, прохладно… живут же люди…

Обойдя и осмотрев комнаты, я вернулся в спальню и залюбовался, остановившись на пороге.

Косой луч солнца, поднявшегося над кронами деревьев, упал прямо на кровать, высветив Аллу, словно лучом прожектора.

Бронзово-смуглая, в ореоле рассыпавшихся вокруг лица волос на желто-красно-сине-черных треугольниках и кругах покрывала, выглядела она фрагментом трехмерных натюрмортов Андросова. Только не в пример соблазнительнее. Жаль только, что не для одного меня.

— А Панин твой вполне мил… — ответила она на мою мысль. — Чувствуется порода.