Божества древних славян - Александр Сергеевич Фаминцын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подведя итоги всему сказанному относительно обрядов, сопровождавших жертвоприношения у восточных славян, находим в них, при естественной их простоте, большое сходство с таковыми же обрядами южных славян: жертвоприношению нередко предшествовало гадание относительно предмета жертвы; обрядом руководил князь со старцами и боярами, или вообще старший в роде (и у южных славян старцы руководят жертвенным обрядом, напр. в честь св. Георгия; в Краледв. рукоп. «отец давал богам яства»). Жертвенное животное закалали старцы же, творя при этом молитвы или заклинания («поют старцы старые», говорится в песне, кладут на смерть «проклятьице великое»), или же при звуке песен парней и девушек («добры молодцы, красны девицы — поют песни колядушки»); по внутренностям убитого животного гадали, чудодейственную кровь его пили или разбрызгивали, для отогнания злых демонов. (Ср. сходное значение жертвенной крови у южных и западных славян. Ср. о том же предмете, ниже, в ст.: «Животный мир».) Головы, внутренности, кости, перья и прочие несъедобные части жертвенного животного сжигались, зарывались или топились в воде; после жертвоприношения следовала общественная трапеза, за которой съедалось мясо жертвенных животных и пились чаши во славу богов, а затем толпа предавалась увеселениям и шумному разгулу, разнузданным пляскам и играм, при звуке песен и гудьбы. (Послежертвенный пир, попойка и разгульное веселье — черты общие праздничным обрядам и обычаям всех языческих славян.)
III. Основы религиозного мировоззрения древних ариев Ирана и Индии, древних греков и пелазгов, древних италийцев и народов литовского племени
Первым, главнейшим поводом к поэтически-музыкальному творчеству каждого народа, в особенности в младенческом периоде его развития, служат религиозные обряды, у всех народов с древних времен обыкновенно сопровождавшиеся пением, звуками инструментов и нередко плясками, и обнимавшие, так сказать, всю шкалу народного творчества. Религиозные обряды естественно возникали и складывались соответственно мировоззрению, религиозным понятиям и верованиям народа. Присматриваясь к явлениям окружающей его природы, первобытный человек не мог не заметить в ней чего-то могучего, постоянно влияющего на его собственное существование. «Отделив себя от остального мира, человек увидел всю слабость и ничтожность свою перед тою неодолимою силою, которая заставляла его испытывать свет и мрак, жар и холод, наделяла его насущною пищею или карала голодом, посылала ему беды и радости. Природа являлась то нежной матерью, готовой вскормить земных обитателей свою грудью, то злой мачехой, которая вместо хлеба подает твердый камень, и в обоих случаях всесильной властительницей, требующей полного и безотчетного подчинения. Поставленный в совершенную зависимость от внешних влияний, человек признал ее за высочайшую волю, за нечто божественное, и повергся перед ней со смиренным, младенческим благоговением». Он не ограничился, однако, поклонением стихийным силам и явлениям природы; в воображении своем он населял весь окружающий мир личными божествами, добрыми и злыми, как представителями наиболее выдающихся, наиболее влияющих на его жизнь, обусловливающих его существование явлений. К ним, этим стихийным и личным божествам, взывал он о помощи в молитвах и песнях, в честь их воспевал он благодарственные или хвалебные гимны, им приносил он благодарственные или умилостивительные жертвы; их же, с другой стороны, в наивном убеждении, что боги, подобно человеку, нуждаются в пище, подчиняются молитве людской, воодушевляются воспетыми им гимнами и исполненными в честь их обрядами, — он заклинал и сковывал силою молитвенного слова, силою религиозного обряда.
«Религиозное миросозерцание древних ариев, — говорит Дункер, — усматривало в благодетельных, благосклонных человеку явлениях природы силу добрых духов, в явлениях же, вредящих его благосостоянию, — силу злых духов: свет составлял для ариев радость и жизнь, мрак — страх и смерть»[172]. С другой стороны, опустошительному действию палящих лучей солнца, производящих засуху, противопоставлялась благодатная сила дождевой влаги. Основой религиозного мировоззрения древних ариев служила противоположность и борьба между добрыми богами света и влаги и злыми — мрака и засухи. Религиозный культ их заключался в испрашивании света и влаги, в ограждении себя от мрака и засухи. Но было время, еще более древнейшее, когда и засуха не могла страшить их, — время, когда прародители древних ариев обитали еще в той мрачной и холодной стране, воспоминания о которой сохранились в Авесте: «Десять было там зимних месяцев, — говорится в Авесте о первой, созданной Агурамаздой стране, — и два летних, и были они холодны водой, холодны землей, холодны деревьями… Когда же наступала зима, наступали и всякие бедствия»[173]. В этой стране мрака и стужи, разумеется, главнейшую божественную отраду составлял свет небесный, как благое начало, как победоносный поборник мрака и злых сил, олицетворившийся в образе единого верховного владыки вселенной, живущего на небесах.
В Риг-Веде встречается намек на существование, в древнейшие времена, бога Dуaus, имя которого означает небо и воздух, — бога, великого отца, ниспосылающего на землю лучи дневного света. От одного корня с Dyaus происходят названия бога: греческое — Θεός, Ζεύς, латинское — deus, литовское — diewas и т. д. Из этого можно заключить, что все названные народы, до их отделения от общеарийского корня, для обозначения своего небесного бога имели одно название. «Бог Dyaus был рано забыт, — замечает Велькер, — поэты и жрецы вводили, вместо него, новые имена: Агни, Индры, Митры и т. п. Признание этого факта внезапно озаряет лучом света темный мир древнейшей мифологической идеи, лежащей в основании верований арийских народов»[174].
Иранцы
Основная идея древнеарийского верховного бога, представителя небесного света, поборника тьмы и злых демонов, выразилась в Иране в лице бога Ормузда или Агурамазды, т. е. премудрого владыки, «величайшего из богов», как именует его древняя надпись[175]. Геродот, описывая религию персов, говорит, что они имеют обыкновение приносить Зевсу жертвы на высших вершинах гор, «причем призывают весь небесный круг»[176].
