Енот и Пума - Пит Рушо

Если скажет «да», любовь ее сохранится до того момента, пока она не скажет об этом вслух тому, кого любит. Стоит только ей признаться в любви, душа ее делается пустой и холодной. Колдун утверждал, что у некоторых девушек после этого на шее и на спине отрастает седая конская грива… И наговорил, как водится, всяких ужасов…

— Полноте, — сказала Лиса, — попробуйте лучше желе из абрикосов. Вы, конечно, правы. Волшебство лошадей, действительно, очень сильное. Есть предание о Водяной Лошади из Вашаго. Белая лошадь ранней весной выходит из воды. В том месте, где она отряхнется, три года подряд цветут фиалки. Я видела эти фиалки, росшие даже на стене охотничьего дома… Их аромат держался до октября.

Воспоминания о тепле и уюте гостеприимного жилища тетушки Быстрого Оленя не раз согревали путников в трудные минуты. Они продолжали двигаться на запад. За перевалом, вдали от теплых атлантических ветров, стояла зима. Последний день спуска в долину был солнечный и морозный. С высоты далеко были видны леса, засыпанные снегом и с огромного расстояния похожие на мягкий мох. Покрытые лесом холмы сменялись впадинами и застывшими озерами. Лед извилистых рек казался темным и сиял тусклым блеском. Излучины дальних берегов с голыми отвесными скалами, сменялись снежными полянами, в которых отражалось синее безоблачное небо.

Среди этого прекрасного и удивительного мира затерялась Принцесса Анна. И где-то здесь шайка озлобленных пиратов шла за ней неуклюжей морской походкой. Злоба и тупая жажда мести толкали их вперед, придавая силы и смысл их существованию. Во всех своих бедах, несчастьях и неудачах пираты винили принцессу и мечтали только об одном: поскорее ее убить.

Фон Вюртемберг, Пума, Черный Дрозд, Енот, палевый мул Трюфо и черная арабская лошадь уже вторую неделю медленно пробирались через леса, проваливаясь до плеч в снег, пересекали заснеженные луга, шли под обрывами вдоль рек, обдуваемые морозным ветром, брели по льду озер.

Иногда из наста или липкого снега им удавалось строить на ночь домики, разводить внутри костер и спать почти в тепле. Чаще путешественники сооружали берлогу из еловых лап. Один раз на берегу замерзшего болота они нарезали камыша и устроили большой шалаш. Но искра неудачно залетела под крышу так, что обитатели едва успели выбраться. В студеной черноте яркое пламя шалаша радовало глаз. Погорельцы стояли, смотрели на огонь, грелись. Сухие травинки подхватывало, уносило высоко вверх, и там, в темном небе зимнего вечера, они сгорали, спускаясь невесомым белым пеплом.

Пришлось отойти подальше, сделалось жарко. И тут за деревьями Черный Дрозд увидел стену большого каменного сооружения. Это был огромный квадратный дом тяжелой неприятной архитектуры.

Соблазн отогреться в настоящем жилище был очень велик, но Вюртемберга что-то насторожило. Он вдруг вспомнил свой кошмарный сон, который приснился, когда его, раненого, выхаживал Енот. Тогда ему снилось, что он находится в гадком квадратном каменном доме, и его хотят отравить.

— Что скажешь, Быстрый Олень? — спросил он Енота.

— Очень неприятное место, но я понять ничего не могу. Они нас не заметили, вот это можно сказать определенно.

— Оставайтесь поодаль, пойду разведаю, — но прежде чем пойти, рыцарь разыскал бурдюк с растительным маслом и сделал несколько глотков, затем вытащил из костра потухший кусок угля и съел.

— Разумно, — сказал Енот, — открытые части тела берегите. А то лечи вас потом…

Отряд залег в снегу под кустами. Рыцарь ушел и через несколько минут скрылся в высокой прямоугольной двери мрачного дома.

— А теперь, — Быстрый Олень протер лапой нос, — Пумочка, надевай на лук тетиву и пойдем, а ты, Черный Дрозд, со всей этой кавалерией прикроешь, если что. И будь готов помочь нам унести ноги.

Енот и Пума с длинным луком, прячась за деревьями и зарываясь в снег, двинулись к дому. Быстрому Оленю удалось найти низкое окно, и они забрались внутрь, никем не замеченные. Каменные стены поражали чудовищной толщиной, дом был выстроен с таким запасом прочности, что было непонятно, зачем такое сооружение понадобилось. Окно привело их в широченный проход, его ширина и высота не совпадали с размерами человека. По такому коридору могло свободно пройти стадо бизонов, а Пуме и Еноту в нем находиться было страшновато. Потолка в сумраке видно не было, он терялся в темной вышине здания. Дом был ужасный: никаких признаков человеческого существования, ни мебели, ни рисунков на стенах. Енот увидел на полу дохлую крысу и брезгливо шарахнулся. Крыса была раздавлена. Раздавлена и расплющена так, будто по ней в тяжелых сапогах пробежали десятки людей.

— Кошку бы завели, — проворчал Быстрый Олень.

— Ты это к чему?

— Сколько можно, Пума! Я имел в виду кошку!

— Ладно, не кипятись, идем.

По неудобной лестнице с очень высокими ступенями, на которые Енота приходилось подсаживать, лазутчики взобрались под самую крышу и оказались в галерее, окружавшей сверху весь дом. Небольшие квадратные отверстия позволяли видеть происходящее внизу.

Гранитный помост посередине высокого и просторного зала, напоминал стол с неудобными скамьями по краям. Енот молча указал лапой. За столом уже сидел Вюртемберг и дружелюбно беседовал с несколькими людьми. Один из них, судя по количеству перьев на голове, был либо вождем, либо шаманом.

— Гость, — говорил обладатель перьев, — по обычаям нашей земли, ты должен выпить священный напиток, — он протянул рыцарю чашку с мутной жидкостью. В это время стали появляться другие люди и расставлять на столе тарелки и подносы с едой.

Было видно, что все оживленно готовятся к какой-то торжественной ритуальной трапезе, но на Вюртемберга они не обращали внимания.

— Гостей так не встр-р-речают, — прошептала Пума.

— Если Вюртемберг упадет, стреляй в шамана, — посоветовал Енот.

Пум-Пум вложила стрелу и прицелилась.

Рыцарь тем временем допил свою чашку и принялся за угощение. Он ел с хорошим аппетитом и оживленно что-то говорил шаману. Шаман начинал нервничать, а среди присутствовавших нарастало замешательство. Воцарилась тишина. И тут весь дом содрогнулся. Шаман втянул голову в плечи. Раздался еще один мощный удар, и еще.

— Шаги… — сказал Енот вслух.

Из глубины дома шло что-то невообразимо страшное. И вот через большой проем в обеденный зал вошло оно. Диких размеров статуя лягушки из полированного черного гранита. Статуя вошла и остановилась. Она возвышалась над столом, и люди у ее ног казались не больше курицы.

— Где моя жертва? — спросила статуя и нефритовые глаза его уставились на шамана.

— О, Великая! — наш гость не исполнил священного танца смерти, выпив твой яд.

Он непригоден для жертвы! О, Великая, не гневайся! — жрец упал на колени и застонал.

— Жрец! Мой храм не может быть проходным двором. Ты не сумел принести мне в жертву внеболотного чужеземца. Теперь мне потребуется другой жрец. Ты мне больше не нужен.

В квадратные окна галереи потянуло жаром. Пума вдруг поняла, что сейчас будет, и голосом, который ее плохо слушался, прокричала:

— Сеньор-р Вюр-р-ртемберг, уходите!

Он услышал, встал из-за стола и беспрепятственно покинул зал, но Пума готова была выстрелить в любого, кто посмел бы его задержать.

Каменное чудовище раскалялось. Лягушка нагревалась от злости, от нее шел нестерпимый жар. Обжигающий воздух струями поднимался вверх. Окна галереи служили чем-то вроде дымохода в топке. Пасть статуи уже сделалась красной и светилась, когда она схватила шамана. Она потащила его прямо в рот, одежда шамана, перья на голове дымились и тлели.

— Бежим, — крикнула Пума Еноту, шерсть на котором уже начала пахнуть паленым.

Через полчаса все путешественники были уже далеко от квадратного каменного дома.

— Оставьте меня наедине с Вюртембергом, я над ним немного поколдую, — сказал Дрозд.

— Вот к чему может привести небрежность в выборе божества, — сетовал рыцарь после неприятных врачебных процедур Черного Дрозда.

— Интересно то, что мысли у этих чудаков были самые обыкновенные, ничего кровожадного, — Енот недоуменно развел лапами, — но какие же они мерзавцы!

В ту ночь спали под открытым небом, завернувшись в одеяла и согреваясь костром из трех бревен.

— Внеболотный Чужеземец, — спрашивал Енот, засыпая, — яд вкусный давали?

— Ничего особенного. Прокисшая цикута, почти не действующая. Они ее даже молоком не развели…

Еще через неделю им удалось набрести на маленький индейский поселок, вымыться, отдохнуть и узнать наконец, где находится принцесса.

— Даже как-то неловко, — удивлялся Вюртемберг, — после визита к адептам Большой Лягушки, так и тянет предложить: не угодно ли вам меня отравить? Или съесть?