Енот и Пума - Пит Рушо

За первую ночь в горах, поддерживая крошечный костер, путники сожгли столько топлива, что им стало не по себе.

— Зато идти легче, — сказал Дрозд.

Чем выше они поднимались, тем делалось холоднее. Усы и борода рыцаря покрылись инеем и сосульками. К вечеру они добрались до самой западни: тропинка заканчивалась круглой площадкой, окруженной со всех сторон отвесными скалами.

— Вот еще один грустный пример, — сказал сеньор Вюртемберг, указывая на человеческий череп, белевший на камнях.

Вероятно, бедняга погнался за горной козой. Коза, надо полагать, удрала. А возвращаться было далеко, — Вюртемберг отцепил от пояса Рептилию. Ящерица при такой погоде предпочитала быть просто кинжалом. Вюртемберг зажал ей пальцами нос.

Ящерица открыла один глаз, осмотрелась, закрыла глаз снова и стала дышать ртом.

— Я так не могу, — сказала ящерица через минуту, — у меня от мороза лапы застыли.

Надо чаю попить.

Развели костер, заварили чай и пообедали. Вюртемберг и Черный Дрозд засыпали кости несчастного охотника щебнем и камнями. Рептилия пришла в себя и спросила:

— Так, в чем дело?

— По скалам умеешь лазить только ты. Бери конец веревки в зубы и лезь наверх.

Если сумеешь добраться, обвяжешь ее вокруг чего-нибудь большого и прочного.

Ящерица закинула веревочную петлю себе на шею и побежала по вертикальной каменной стене, цепляясь когтями за маленькие трещинки и выступы. Прошло совсем немного времени, и конец веревки три раза дернулся, это был знак, что все готово. Тогда рыцарь взвалил себе на плечи еще несколько мотков и полез вверх. Он держался руками за шнур, ногами упирался в скалу и поднимался. Когда Вюртемберг выбрался на широкую вершину, он был весь мокрый от пота, пальцы на руках не гнулись, колени дрожали.

Потом он заставил Пуму обвязаться и вытащил ее наверх. Вдвоем они вытянули Дрозда. Тянуть втроем палевого мула Вюртембергу показалось еще сложнее, чем карабкаться самому. Енот увязал его как следует и обвязал ослиную голову мешком, чтобы тот не боялся и не расшибся об камни во время подъема. Пума, рыцарь и Дрозд тянули на счет «три», а Рептилия накидывала освободившуюся веревку кольцами на огромный камень для страховки. Потом мула запрягли, и он вытянул лошадь. Подняли багаж: одежду, еду, дрова. Последним был легкий Енот.

Путники оказались на голой вершине горы. Спустилась ночь, мигая светили звезды, стоял лютый мороз. На плоском камне негде было укрыться от ветра, а разводить костер невозможно. Приняли решение обвязаться страховочным шнуром и цепочкой двигаться вниз по склону несмотря на темноту и опасность провалиться в трещину. Пум-Пум шла впереди отряда, потому что была самой легкой, если не считать Быстрого Оленя.

Ее легче было вытаскивать из пропасти. Она три раза срывалась куда-то вниз и повисала на веревках. Всякий раз мучительно замерзая, болтаясь во мраке, дожидаясь, когда друзья вытащат ее. Боялась же Пума больше всего, что черная лошадь упадет, покатится и утащит за собой всех.

Остановились уже под утро, когда внизу лысого склона стали попадаться нагромождения скал, давным-давно обрушившихся с вершины. Взошла луна, осветила камни и клочья снега, которые ветер не смог выдуть из трещин и впадин. Пума оглядела своих товарищей: голова Вюртемберга заиндевела вся, он был страшен. Шкуры лошадей покрылись растрескавшейся коркой льда, на мордах у них висели сосульки. У Черного Дрозда оказалось разбитым лицо, вероятно, он тоже падал в пропасть. Один Енот радовал глаз и производил респектабельное впечатление благополучного баловня судьбы.

— А не вздремнуть ли нам немного? — зевнул он, останавливаясь с подветренной стороны кучи камней.

И все просто попадали, кто где стоял. Но через несколько минут уже собрались с силами, соорудили из камней что-то вроде стены и очага, развели костер, придвинулись к нему вплотную и, задремывая, стали дожидаться утра.

Во время Пуминого дежурства ей померещилось, что одно пятно снега, неясно шевелясь, бесшумно приближается к спящим. Пуме показалось, что оно передвигается только тогда, когда она отворачивается. Решила проверить: отметила, что между пятном снега и выщерблиной в скале расстояние около десяти шагов. Пума отвернулась, а когда взглянула снова, снег лежал уже около очага. «Не иначе, я сплю!» — Пума стала тереть глаза, в это время снеговая дрянь метнулась и накрыла сеньора Вюртемберга. Пума вскочила и распорола белое пятно ножом. Кровь брызнула во все стороны. «Я убила Джошуа!» — с ужасом подумала она. Окровавленный Вюртемберг проснулся, стряхивая с себя две половины мертвого снежного бугра.

— Поздравляю, — сказал Дрозд, — Пумочка, ты добыла зимнюю пиявку. Мне в детстве о них рассказывали. Я думал, их уже не осталось. Ты добыла крупную зимнюю пиявку.

— Ты пр-редупр-редить не м-м-м? Не м-мог? — спросила Пума, которую трясло.

— Я же говорю, они очень редкие. Наверное, только в горах и сохранились. От сугроба их отличить почти невозможно. Зимние пиявки охотятся в основном на спящих баранов. Они их обволакивают и переваривают целиком…

— Спасибо, — проворчал Вюртемберг, кое-как пытаясь отчиститься, — по-твоему я похож на барана?

— Хватит, хватит, — вмешался Енот, — Черному Дрозду в детстве не рассказали про зимних пиявок самого главного: их запекают в золе, нарезав тонкими ломтиками. До появления хрустящей корочки. Едят с тертым хреном со сметаной, но лучше с моченой брусникой.

— Перца много не клади, — деловито отозвался Вюртемберг, — банка с брусникой во вьючном мешке.

Спускаться намного сложнее, чем идти вверх. Но это не означает, что вверх идти легко. Весь следующий день они шли вниз, проваливаясь в снег, скользя по льду и падая в расселины. Топливо закончилось днем. Ноги путешественников болели и подгибались от усталости. Они шли весь день до вечера, спускаясь ниже и ниже. Снег лежал кругом.

Скалы и снег. Снег, скалы и камни. Никакого укрытия, ни одного деревца, ни кустика.

«Не успели, — думал фон Вюртемберг, — вот и все, мы замерзнем и пропадем, жаль ребят». Глаза его слипались. Ему мерещились гнезда ласточек на освещенных солнцем белых городских стенах, рев верблюдов, плеск теплой морской волны…

«Тетушка, здравствуй!» — услышал рыцарь сквозь дрему.

В крайнем случае дядюшка, — отозвался он, просыпаясь уже с обнаженным мечом в руке.

В наступающих ледяных сумерках Енот разговаривал с огненно-рыжей лисой.

Лиса стояла около зеленого можжевелового куста, покрытого синими ягодами. Ее черные лапы и белый кончик хвоста завершали этот шедевр изящества. Она излучала царственное великолепие и радость по случаю встречи с Енотом и его друзьями.

— Милости прошу, — проворковала она низким бархатным голосом и указала на вход в нору. Но среди голубого снега разлом в нежно-розовом мраморе скорее напоминал вход во дворец. Лошадям дали овса из дорожных запасов, укутали попонами. И Лиса еще раз пригласила всех заходить. Они прошли по широкому мраморному коридору, длинными ступенями спускающемуся куда-то в глубину, и вдруг оказались в комнате устланной горностаевыми и мышиными шкурами. В углу горел огонь, заливая все кругом светом и блаженным теплом.

— На ужин паштет из дикого гуся, жареные каштаны, горные перепела на вертеле, каша с цукатами. Милый племянник, тебе повезло: сегодня на десерт груши. А сейчас вам всем просто необходим горячий вишневый морс.

— Тетка, ты прекрасна! — Енот упал и тут же заснул на ворохе горностаев.

Пума старалась не думать о том, что бы произошло, если бы им не повстречалась тетка Быстрого Оленя. Пума просто грелась у огня. Сухие дубовые поленья давали ровный приятный жар.

— Сеньор-р Вюр-ртембер-р-рг, — спросила Пум-Пум, когда рыцарь проснулся, — не знаете ли вы случайно, что такое «Пр-роклятие лошади Плантагенетов»?

— Интересно, что о нем еще кто-то помнит! Откуда ты о нем знаешь?

— Я не знаю. Как раз, хотела узнать. А упомянул о нем садовник Бингель, когда мы р-разговаривали… Мы р-разговаривали, и он вскользь упомянул о Лошади…

— Он говорил о Лошади в связи с Анной?

— Да, — ответила Пума.

— Бингель, конечно, никаких подробностей не сообщил?

— Нет.

— Не хочу тебя пугать, но история неприятная.

— Лучше замерзнуть, чем жить с проклятием Анжуйской лошади, — прошептали кустарники на плече рыцаря.

— Так, что это за история? — спросил Енот.

— Это старая история, — Вюртемберг вздохнул, — иногда в полнолуние на перекрестке дорог можно встретить мертвую лошадь короля Ричарда. Она мстит девушкам, хотя бы отдаленно связанным родством со своим хозяином. Гийом ле Марешаль убил копьем эту лошадь под Ричардом, вместо того чтобы убить самого короля. Мне эту легенду рассказывал старый колдун из Аквитании, уже совершенно безвредный по причине дряхлости. Он объяснял долго и путанно. Вроде бы произошло вот что. Лошадь всю жизнь считала, что очень любит своего хозяина, но когда копьем проткнули ее саму, а не Ричарда, когда дело дошло до жизни и смерти, поняла, что все не так просто… Теперь она мстит людям, способным любить. Мертвая Лошадь Анжуйской династии встречает на перекрестке дорог девушку и спрашивает: «Есть ли любовь в сердце твоем?» Если девушка отвечает «нет», она никогда не сможет никого полюбить.