Стальное крыло ангела - Сергей Иванович Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полковнику Мостовому недавно стукнуло 58. На юг России его перевели два года назад – с неплохой должности на Литейном. Здесь ему тоже доверили неплохую должность – но только по зарплате. По грузу ответственности и продолжительности рабочего дня эта должность была отвратительной. Игорь Борисович заметно обрюзг, сделался каким-то язвительным, раздражительным.
– Садись, – кивнул он на свободный стул, – мне уже доложили, что ты не дезертировал из рядов, а просто был временно недоступен. Это все объясняет. Я примерно в курсе. Теперь докладывай подробно. Чаю хочешь?
– Нет.
– Как хочешь. Излагай.
Он слушал доклад, недоверчиво покачивая седой головой.
– Ну, ты дал, майор… Расскажи кто другой – не поверил бы. Знаешь, Томилин, есть дельное предложение, – Игорь Борисович посмотрел на часы, – гадать можно долго, и это ничего не даст, кроме ряда гипотез. Ты уже готов – через десять минут просто свалишься мне под ноги. Я тоже сутки не спал. Время поджимает, но неспавшие мы ни хрена не наработаем. К тому же люди майора Рябова должны подготовить клиента к продуктивной беседе… Ты понял, о ком я. Это твой парнишка-диверсант.
Я поморщился. Мостовой рассмеялся.
– Да, мы все хотим остаться чистыми, даже майор Рябов. Успокойся, майор, его не будут пытать током и вбивать клинья под ногти. Мы действуем исключительно законными методами. Есть другие, более действенные способы получения информации. Психология, брат. Кое-кому придется посидеть этой ночью… Не забывай про медицинский аспект. Ты его отделал – мама не горюй, а потом еще и замочил в холодной воде. И после этого будешь мне рассказывать о недопустимости… определенных методов воздействия?
– Мне кажется, это разные вещи, Игорь Борисович…
– А мне кажется, что у медали две стороны. Так вот, нам не о чем говорить, пока мы его не допросим. Вернее, ты его допросишь, будучи человеком, осведомленным хоть как-то. Ложись в общежитии, спи, пока не выспишься. К утру подтянутся твои ребята и клиент созреет. Допрос зафиксировать, можно записать на диктофон. А уже после этого – будем иметь долгий и неприятный разговор. Вопросы?
– Как насчет поехать домой, товарищ полковник?
– Прости, – мой руководитель вдруг смутился, – ей-богу, неловко, Томилин, я же не фашист и все понимаю. Ты пахал, как трактор. Но давай начистоту – сколько раз тебя сегодня пытались убить? Сколько раз ты получал по голове? Сбился со счета? Вот и я о том же. Так что радуйся, что тебе есть где с комфортом расположиться, что нет семьи, близких людей, ну и так далее. Не хочу психовать и ждать тебя часами. Пока у нас нет уверенности, что предупреждение Ломаря и твоя парочка на яхте – звенья одной цепи…
– Думаете, после допроса появится уверенность? – Я устало улыбнулся.
– Ладно, иди, – отмахнулся полковник, – и не зли меня раньше времени. И придумай, во что переодеться. Не могу смотреть на тебя без слез…
В местном общежитии у меня имелась своя каморка с кроватью и шкаф со сменной одеждой. Все, что было на мне в этот день, пришлось отнести в мусорный бак. Душ работал – и даже маленький телевизор, пультом от которого я бессмысленно прощелкал полночи, обнаружив, что сон улетучился.
И все же утром я был относительно свеж, накормлен и готов тащить на себе весь этот воз. Отражение в зеркале уверяло, что все могло быть гораздо хуже. Неоднократно битая голова тупо побаливала, но следов избиения на лице не было. Со всем остальным можно было существовать.
Наши «апартаменты» располагались на втором этаже штаба – длинная кушетка, четыре компьютера в ряд, огромный экран на всю стену, стол, стулья – а главное, маленький холодильник, в котором всегда можно было отыскать что-нибудь освежающее.
Мои ребята уже сидели на месте. Борька Галкин разглядывал картинки в Интернете, Серега Викулов курил, отвернувшись к окну. Роман Соколовский сидел за моим столом, просматривал вчерашние отчеты в папке, любезно предоставленные аналитиками, трудящимися за стенкой. Даже не смутился, обнаружив меня над душой, но все-таки поднялся, уступил место.
Все трое дослужились до капитанских званий, но форму надевали редко. «Дресс-код» нашего предприятия состоял из двух пунктов: 1. Строгий черный костюм, светло-серая рубашка и галстук. 2. Что хочешь. Предпочитали последнее – обычную гражданскую одежду, без ярких мотивов и других примечательностей.
– Всем привет, – буркнул я, падая за стол и начиная перелистывать те же отчеты. Я просмотрел их бегло, там не было ничего тревожного.
– И тебе привет, добрый человек, – согласился Борис, отворачиваясь от монитора с картинками. – Плохо выглядишь, командир. Ты уверен, что у тебя вчера был выходной день?
Остальные помалкивали. Я отложил папку и хмуро воззрился на свою ватагу «лучших в этом здании специалистов». Галкин в компании был самый молодой. Большинству коллег этот смешливый паренек казался легкомысленным и не вполне соответствующим занимаемой должности. Но я давно его раскусил. У Борьки был живой ум, яркое воображение и четкое понимание, что он делает. Порой его нарочитая несерьезность сбивала с толку, но это тоже был метод добиться желаемого и выполнить задачу. Было в нем нечто магнетическое и располагающее. Поэтому Борьке многое прощалось. Сам из Воронежа, где сына ждала пожилая мама, окончил технический вуз, но четыре года назад карьера дала резкий крен, что в итоге и привело на этот стул (который он иногда в шутку называл электрическим).
Роман Соколовский был высок, плечист, в меру саркастичен, любил хорошо одеваться и впечатлять дам – хотя в Перми его ждали жена и восьмилетний сын, которого он дико обожал и считал самым гениальным ребенком на свете. Иногда за глаза его называли высоким блондином в черном ботинке, и это была вполне исчерпывающая характеристика.
Сергей Викулов затушил окурок в пепельнице, сел на подоконник и скрестил руки на груди. Он был постарше остальных, нормально сложен, среднего роста, русоволос. Кожа постоянно бледная – загар не прилипал. Всегда спокойный, безучастный, какой-то даже далекий от всего происходящего. Но и это впечатление было обманчивое. Человека, не умеющего работать, никто бы не держал на этой должности.
– У меня не было выходного дня, – отрезал я. – Как не было его и в прошлое воскресенье, и в позапрошлое.
– Печально, – вздохнул Борис, – термин «выходной день» в наше время – исчезающий. Как белый носорог. Ты нам расскажешь, как провел седьмой рабочий день недели? А то земля слухами полнится.
– Обязательно расскажу, – пообещал я, – для того и собрал. Давайте краткие отчеты, мужики. Потом расставим приоритеты. Ромка, что такой мрачный? Родительских прав лишили?
Шутка была
