Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов

— К бабушке.

— Чертовой?

— Дурак. К моей бабушке.

— А-а… Н-н-неудобно, — ответил Бурик, стуча зубами от холода.

— Неудобно спать на потолке — одеяло сваливается, — парировал Добрыня, взяв Бурика за руку и увлекая за собой. — Бабушка все равно на даче. А у меня есть ключи от ее квартиры.

— Одного я, Сильвио, не пойму, хоть убей — за каким бесом ты этого водокачечника приплел?

— Ты глуп, старик. Чтобы боялись. Чтобы они шарахались каждого прохожего, чтобы вздрагивали от случайного шороха, чтобы пугались своего отражения в зеркале. Кончится тем, что они будут бояться друг друга…

— Хорошо, положим, детей мы напугали. А дальше-то?

— Нет, Джиппо, как ты не понимаешь! Мы их не пугали, мы просто открыли свои карты. Мы играем честно.

— Так и слышу медоточивый голос Магистра…

— Ну и что? Да, это слова Магистра! И нечего тут иронизировать. Магистр уверен: когда койво узнает, что мы за ним охотимся, он быстрее себя проявит.

— О, да! Тут Магистр может не сомневаться, койво себя проявит! Он так себя проявит, что Магистр еще десять раз пожалеет о том, что разбудил его, помяни мое слово.

— Ты еще порассуждай тут!.. Старый гном, ты должен радоваться, что тебе простили прежние вольности и доверили ответственное дело.

— Уж как я рад! Видишь, прямо пляшу от восторга. Так и передай Магистру — радость Джузеппе, мол, не имеет границ, он поет и танцует от счастья.

— Паяц! Ты плохо кончишь, Джиппо, теперь уж ты помяни мое слово…

Оставляя за собой цепочки мокрых следов, Бурик и Добрыня вошли в подъезд.

— Брр… Ну и погодка, — Добрыня надавил кнопку лифта и зябко передернул плечами.

Бурик молчал, мелко трясясь от пронизывающего холода и пережитого страха, который теперь накатил на него с новой силой.

Войдя в квартиру, Добрыня решительно снял промокшую футболку, обнажив худую конопатую спину.

— Чего стоишь? Снимай, а то простудишься.

Бурик нехотя стянул футболку.

— У меня и шорты промокли.

— Тоже снимай.

Добрыня снял влажные кроссовки, носки и босиком потопал в комнату.

— Заходи, располагайся.

Бурик вошел, еще раз поежился от начинающего уже отпускать холода. Посмотрел на мокрую одежду, подумал, что высохнет она нескоро. И тут ему в голову пришла идея.

— Слушай, а может, ее в стиральной машине отжать? Тут есть стиральная машина? — Пережитый полчаса назад стресс требовал от Бурика какого-нибудь конструктивного поступка.

Добрыня удивленно посмотрел на него. Потом сказал:

— Да, кажется есть. «Эврика-5». Еще прошлого века, но с этой… как ее… боковой загрузкой. В общем, с иллюминатором на боку. Бабушка называет ее «Еврейка-5». Пойдем, она на кухне стоит. Заодно чайник поставим.

— Почему еврейка? — спросил Бурик.

— А у нее характер противный, как у бабушкиной соседки, Берты Ароновны. Тетка она хорошая, но когда не в настроении, орет на всех, как больной ишак.

Пока Добрыня возился с электрическим чайником, Бурик деловито открыл крышку иллюминатора с концептуальной надписью: НЕ ОТКРЫВАТЬ ДО ПОЛНОЙ ОСТАНОВКИ БАРАБАНА! «Что, сама блокироваться не может?» — подумал Бурик, но ничего не сказал. Осмотрев внутренности барабана, он бросил туда свою футболку, шорты, носки и вопросительно посмотрел на Добрыню.

— Мои в коридоре остались. Принеси, будь другом. А я пока чай заварю.

Когда Бурик вернулся на кухню, Добрыня в одних трусах колдовал над чайником. Бурик положил в стиральную машину промокшие добрынины вещи, закрыл крышку и спросил:

— Что дальше?

— Дальше? Надо шланг подцепить.

— А она что, не автомат?

— Она? — Добрыня почесал левую щеку. — Как тебе сказать… Написано «квазиавтомат», но…

— Понятно, — сказал Бурик. — Давай подключать.

Добрыня открыл шкафчик под раковиной и вынул длинный резиновый шланг. Найдя сбоку машины штуцер с резьбой, он навинтил на него один конец шланга, а другой опустил в раковину. Бурик тем временем раскрутил электрический шнур и воткнул вилку в розетку.

— Может, лучше вручную выжмем? — неуверенно предложил Добрыня. — Она вообще-то так себе отжимает. Бабушка говорила…

— А техника на что? Все равно у нас так сухо не получится.

— Ну, давай…

Добрыня с видом капитана, берущегося за штурвал, схватился за ручку управления, лихо повернул ее до отметки «Отжим» и шарахнулся в сторону.

Машина прокашлялась, взвизгнула и заплясала по кухне шустрее балерины. Бурик испуганно отскочил.

— Что это с ней?

— Я же говорил… — растерянно ответил Добрыня.

Стиральный агрегат, пыхтя и подвывая, как Николай Басков на сцене, метался по кухне, пытаясь напрыгнуть то на Бурика, то на Добрыню. Сливной шланг выдернулся из раковины и извивался, словно кобра в белой горячке, отчаянно плюясь водой во все стороны.

— Держи ее!

— Ты что, я ее боюсь!

— Эх… — Добрыня поплевал на ладони. — Была не была.

Он примерился и запрыгнул на машину сверху, пытаясь своим тщедушным весом остановить бешеную скачку. В этом неравном поединке победила машина.

— Вилку из розетки тяни! — крикнул Добрыня, лежа на полу.

— Точно…

Машина охнула раненым зверем, дернулась последний раз и затихла. Бурик осмотрелся.

— Давай тряпку, — деловито потребовал он. — Всю кухню залили.

— Посмотри под раковиной. — Добрыня зажег газ и поставил на плиту сковородку.

После вынужденной влажной уборки Бурик открыл «иллюминатор». Белья не было! Барабан был на месте, но мальчишечье барахло словно просочилось через мелкие дырочки, которыми он был усеян.

В Бурике проснулся дух исследователя. Он просунул голову в барабан, и тут на него сверху свалился ворох полусухого белья.

— Есть контакт… — гулко объявил увешанный бельем Бурик из недр стиральной машины.

Он начал вынимать из барабана сносно отжатые вещи и развешивать их на веревке. При этом он так и не смог обнаружить одного носка. Тщательное обследование барабана успеха не принесло.

— Куда он мог деться? — сокрушался Бурик. — Мистика какая-то… Не могла же она его съесть.

— Она все могла, — невозмутимо ответил Добрыня, открывая холодильник. Оттуда он извлек пачку сливочного масла, отрезал ножом щедрый кусок и кинул его на сковородку. Сковородка недовольно зашипела.

Добрыня умело разбил четыре яйца.

— Глаза протыкать? — спросил он, повернувшись к Бурику.

— Что? — не понял тот, глядя на нож в руках Добрыни.