Избранная проза - Владимир Александрович Соллогуб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И точно, к утру конвульсии Шульца стали мало-помалу утихать, дыхание его сделалось реже. Студент держал его на своих руках. Наконец он сделался спокоен, голова его покатилась на грудь… Все было кончено; студент перекрестился и закрыл страдальцу глаза.
В эту минуту кто-то постучался в дверях.
— Кто там? — закричал студент.
В дверях просунулась фигура Мюллера с узелком в руках: он принес новые, блестящие калоши, взамен первых, о которых он подумать не смел. Узел выпал у него из рук.
— Боже мой! Что это такое? — закричал он.
— Судьба! — глухо промолвил студент.
Мюллер подошел к постели, упал на колени и поцеловал руку усопшего.
В комнате было долгое, глубокое, таинственное молчание.
Наконец Мюллер встал, отошел с студентом в сторону и спросил у него с участием:
— Что, вы тоже музыкант?
— Нет! Я хотел посвятить себя литературе, да…
— Да что же?
Молодой человек печально покачал головой и показал на покойника.
— Что ж вы хотите делать?..
— Я схороню его…
— А потом?
— А потом… уеду к матушке в Оренбург.
Большой свет
Повесть в двух танцах
Посвящение
Три звезды на небе,
Три звезды в душе
Сверкают и блещут
Отрадою нам.
То края родного
России звезда.
Звезда то поэзьи,
Звезда красоты.
Пусть ведает каждый,
Что их я лучом,
Гордясь, осеняю
Смиренный свой труд,
И каждый узнает
От сердца как раз,
Кому я с смущеньем
Свой труд посвятил.
Г р. В. Соллогуб
I
Попурри
Je te connais, beau masque.
(Bal masque)[20]
I
В Большом театре был маскарад. Бенуары красовались нарядными дамами в беретах и бархатных шляпках с перьями. Облокотившись к бенуарам, несколько генералов, поддерживая рукой венециянки, шутили и любезничали с молодыми красавицами.
В углублении гремела музыка при шумном говоре фонтана. В зале и по лестницам толпились фраки в круглых шляпах, мундиры с пестрыми султанами, а вокруг их вертелись и пищали маски всех цветов и видов.
Было шумно и весело.
Среди общего говора и смеха, среди буйных ликований веселой святочной ночи два человека казались довольно равнодушными к общему удовольствию. Один — высокого роста, уже не первой молодости, с пальцем, заложенным за жилет, в лондонском черном фраке; другой — в гусарском армейском мундире, с одной звездочкой на эполетах.
Первый, казалось, пренебрегал маскарадом оттого, что он всего насмотрелся досыта. В глазах его видно было, что он точно так же глядел на карнавал Венеции, на балы Большой оперы в Париже и что всякий напрасный шум казался ему привычным и скучным. На устах его выражалась колкая улыбка, от приближения его становилось холодно.
Товарищ его, в цвете молодости, скучал по другой причине. Он недавно только что был прикомандирован из армии к одному из гвардейских полков и, после шестимесячного пребывания в Петербурге, в первый раз был в маскараде. Все, что он видел, было ему незнакомо и дико.
Черное домино, уединенно гулявшее по зале, подошло к ним и, поклонившись, обратилось к старшему:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Я вас знаю.
— Мудреного нет.
— Вы г-н Сафьев.
— Отгадали.
Черное домино обратилось к младшему:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Я вас знаю.
— Быть может.
— Вы г-н Леонин.
— Так точно.
— А вы меня не узнали?
— Нет.
— Как? право, не узнали?
— Нет.
— Ну, право, так и не узнали?
— Да нет.
Сафьев расхохотался во все горло.
— Удивительно, как у нас, на севере, скоро постигают дух маскирования! Я воображаю, как всем этим господам и барыням должно быть весело: ходят, несчастные, будто по Невскому, да кланяются знакомым, называя каждого по имени.
— Что же веселого в маскарадах? — спросил простодушно Леонин.
— О юноша, юноша! — отвечал насмешливо Сафьез. — Как много еще для тебя сокрытого и непроницаемого на свете! Тайна маскарадов — тайна женская. Для женщин маскарад великое дело. Что ж ты на меня так смотришь? Слушай. Много здесь женщин и первого сословия, и второстепенных сословий, и таких, которые ни к какому сословию не принадлежат. Иные здесь вовсе без цели — это самые несносные; ты сейчас видел образчик подобных, большею частью добродетельных матерей семейств. Другие здесь с каким-нибудь любовным замыслом: та — чтоб побесить мужа, та — чтоб изобличить предательного капуцина или отмстить вероломной летучей мыши. Большею частью у них у всех есть какая»
нибудь зазноба. Они ищут здесь только тех, кого им надобно, а о нас, душа моя, они мало заботятся. Наконец, есть малое число таких, которые вертятся здесь из одних только честолюбивых видов.
— Как это? — спросил Леонин.
— Это самые знатные. У них, видишь, братец, у всех есть мужья. Они хоть мужей-то и не очень любят, да дело в том, что по мужьям и им почесть. Под маской можно сказать многое, чего с открытым лицом сказать нельзя. В маскараде острыми шутками, нежными намеками можно достигнуть покровительства какого-нибудь важного человека. Взгляни на этих черных атласных барынь, которые вцепились под руки этих вельмож и уверяют их в своей любви: поверь, что вся их любезность не что иное, как последствие их дальновидности. Ты еще не знаешь, о юноша мой скромный! о идиллический мой пастушок! сколько веса имеют женщины в образованном обществе и сколько расчета в их улыбках.
— Это грустно, — заметил Леонин.
— Что ж делать, везде так!
В эту минуту к ним подошла маска в прекрасном домино, обшитом черным кружевом, с букетом настоящих цветов в руке. Она погрозила Сафьеву.
— Здравствуй, Мефистофель, переложенный на русские нравы! Кого бранил ты теперь?
— Тебя, прекрасная маска.
— Ты не исправишься, Мефистофель, ты вечно останешься неумолимым, насмешливым, холодным. Всегда ли ты был таков, Мефистофель? не обманула ли тебя какая-нибудь женщина?
Сафьев закусил губу.
— Меня женщина обмануть не может, — сказал он.
— Не верьте ему, — продолжала маска, обращаясь к Леонину, — он сердитый человек, он обманет вас; он не позволит вам веровать во все хорошее. Побудьте с ним еще —
