Пленники Барсова ущелья - Вахтанг Ананян

Саркис ответил Асо презрительным взглядом, а остальным бросил:

- На мой труд заритесь? Туго пришлось? Нет уж, пускай каждый о себе заботится!

- Ах, значит, так? Ладно!

С минуту подумав и приняв какое-то решение, Ашот сказал Саркису:

- Там, под орехом, я приготовил дрова для костра. Принеси их, будем жечь ночью.

- Почему именно я должен идти?

- Во-первых, ты нажрался, а во-вторых, очередь твоя. Иди, а не то вышвырнем. На дворе останешься, замерзнешь…

Угроза подействовала. У Саркиса был характер отца: молодец среди овец, а против молодца - сам овца.

- Что же, я один пойду? - уже почти униженно, понурив голову, спросил он.

- Асо, выйди с Бойнахом наружу. Стойте у входа, чтобы он не боялся.

Когда Саркис, затаив в сердце злобу, вышел из пещеры, Ашот сказал:

- Топливо было поводом. Нам надо решить, как же вести себя с этим выродком.

- Ты очень суров и груб, Ашот, - мягко заметила Шушик. - Так человека не исправишь. Обиды заставят его только перечить нам, и он еще хуже станет.

- А ты что, Гагик, скажешь?

- Я? Я скажу так: горбатого могила исправит… Ясно?

- Значит, так и ставим? Не постараемся повлиять на него? - огорченно спросил Ашот.

- Повлиять? Но как? - спросил Гагик. - Дед мой, ты знаешь, очень любит прибаутки. И вот он часто говорит: “Посадили волчонка учиться грамоте. Скажи “к”, а он - “коза”. Скажи “я”, а он - “ягненок”… Впустую с ним возиться, вот что я вам скажу.

- Нет, не впустую! - возразил Ашот. - Этот паршивец должен будет или остаться тут, или выйти отсюда человеком. Говоришь - волчонок? Значит, надо обломать ему клыки.

Саркис все еще не возвращался, и Ашот, вдохновившись, разразился, по своему обыкновению, целой лекцией.

- Такие люди, - говорил он, - не замечают своих недостатков. Многие у нас в селе пресмыкаются перед его отцом и его самого балуют - сын Паруйра! Вот и получился себялюбец. Нужно все это объяснить ему, показать, кто он и кто его отец. Даже унизить надо. Только тогда, когда поймет, что он не лучше, а во многом хуже других, можно будет помочь ему подняться, выпрямиться. Это мое предложение. В том, что мягкое обращение не поможет, я убежден. Такой человек, если с ним мягко обращаться, пожалуй, и на голову сядет.

- Речь твоя хороша, да жаль - длинновата, - насмешливо выразил свое впечатление Гагик.

- Ты что, будешь каждое мое слово взвешивать и критиковать?

- Да, ты прав, буду. Давай, Ашот, попросту поговорим, К чему ты вечно эти лекции читаешь? Жаль мне тебя.

Ашот на мгновение окаменел. Неожиданное заявление Гагика очень смутило его. Ведь сейчас речь шла о Саркисе! Вспыхнув, он искоса посмотрел на Шушик.

- А разве руководитель не должен высказывать свои мысли? - наконец спросил он. - Разве…

Гагик спокойно смотрел на него. Легкая улыбка играла на губах мальчика. Ему нравилось, когда под действием его колючих слов Ашот выходил из равновесия.

- При чем здесь я? - после короткой паузы снова заговорил Ашот. - О чем тебя спрашивают, о том ты и говори. Ну? Как же нам быть с этим… с этим…

Но Гагик так и не успел ничего сказать. Его замечание, и впрямь не имевшее непосредственного отношения к поднятому Ашотом вопросу, увело их в сторону, и до возвращения Саркиса ребята так и не сумели договориться.

В пещеру вошел Асо, за ним - Саркис с охапкой хвороста. Он нес ее легко - жирные орешки из запасов бедной белочки, как видно, подкрепили его силы.

- Вот так. Теперь ты будешь работать наравне с нами. А то - на что это похоже? “К хлебу ближе, от дела подале”, как сказал бы мой дед. - На этот раз Гагик говорил необычайно серьезно. - А теперь садись-ка и слушай наши приветственные речи.

- О чем? - опасливо переводя взгляд с Гагика на Ашота, спросил Саркис.

Он, кажется, не на шутку испугался угрозы быть выброшенным из пещеры.

- О чем? О тебе, о твоем отце. Не так ли? - повернулся Гагик к Ашоту.

Это хорошо. Значит, и Гагик - сторонник его “метода”. А Шушик? Ашот вопросительно посмотрел на девочку и, приняв ее молчание за знак согласия, удовлетворенно кивнул головой.

- Саркис, - начал он, - вот ты гордишься своим отцом и собой. Но тут есть одно недоразумение, и мы хотим его выяснить, чтобы ты понял, как обстоит дело в действительности. Мы хотим, чтобы ты убедился в том, например, что Асо на несколько голов выше тебя.

Саркиса эти слова взбесили.

- Асо? - сдавленным голосом переспросил он. - Ох, пусть только мы выйдем отсюда, из этого проклятого ущелья…

Он крепко сжал кулаки, но, поймав горящий взгляд Ашота, сразу сник и опустил глаза.

- Да-да! Вот послушай и убедись. Асо, расскажи, пожалуйста, почему в последнее время вы так плохо живете? Ведь твоя мать - доярка на ферме, ты - пастух, а отец - знатный скотовод. Почему же у вас такая бедность, а?

Вопрос был задан неожиданно. Асо в смятении смотрел то на Ашота, то на Гагика, и во взгляде его читалось: “Не надо, не будем говорить об этом…”

- Говори, говори! Некого тебе стыдиться! Видел же ты, как он спрятал орехи? Ты бы ведь этого не сделал?

- Я? - Асо улыбнулся, показав свои белые зубы. - Я бы умер в тот же день, если бы сделал это, - сказал он с достоинством.

- Понял, чем он выше тебя? - спросил Ашот. - А ты еще считал обидным сравнивать его с собой! А теперь послушай. Тебе это полезно. Рассказывай, Асо.

Мог ли Асо не подчиниться Ашоту? И он начал свой рассказ. Смущаясь и не глядя на Саркиса, он говорил:

- Ну, что сказать? Все село это знает. Не так давно заведующий фермой позвал моего отца и велел отвести в село овец. Сказал: “Авдал, отведи, передай Паруйру, пусть зачислит и на заготпункт отдаст”. Отец пошел, и я с ним. Отвели мы овец и - небо свидетель - полностью Паруйру сдали. Ровно сто семьдесят три штуки. Получили расписку и вернулись на ферму. А на другой день Паруйр прислал записку: “Почему не присылаете остальных овец - пятьдесят пять штук?”

Заведующий фермой прочитал расписку, которую принес отец. “Паруйр прав: где же остальные? Ведь я тебе сто семьдесят три головы поручил?” Отец окаменел, понял, что Паруйр обманул его и умышленно прописью, а не цифрами поставил в расписке неверное количество овец. Мы ведь не прочитали, не умеем читать по-армянски. Да и вообще, как можно не верить человеку? Ну, пошли мы - сердце не на месте - в село, к Паруйру. Думали, увидит нас, постыдится сказать неправду в лицо. А он посмотрел нам прямо в глаза и наотрез отказался. Сказал: “Написано в бумажке, что я принял сто восемнадцать, значит - столько”. Отец взмолился, но ничего не вышло. Занялся делом суд. Сгубила нас эта расписка. Бумажке поварили, нам - нет.

Асо замолчал. На глазах его выступили слезы.

- Продолжай.

- Что же тут продолжать? Паруйр все подстроил, “свидетелей” нашел. Показали, что отец, мол, по дороге с фермы часть овец продал кочевникам-азербайджанцам. Отца чуть в тюрьму не посадили. Хорошо, вступился секретарь партийной организации, да и ваши отцы помогли, - Асо с выражением сердечной признательности посмотрел на Ашота и Гагика. - Ну, и решили, что делать нечего, придется возместить “недочет” этот - пятьдесят пять овец. Вот и трудимся, трудимся и никак пока не можем от этого долга избавиться. Где же совесть тут? - неожиданно повысил голос пастушок. Он весь побелел от негодования, глаза метали искры. - Но ничего, - сказал Асо, и в голосе его прозвучала угроза, - умные люди научили нас: помогли написать в какой-то там пленум. Пленум этот, говорят, не даст пастуха в обиду.

- Ну, Саркис, понял, на чьи деньги вы кормитесь? И где же твоя совесть, если ты трудом этого мальчика живешь? И в дождь, и в град, и в снежную метель Асо охраняет стадо от волков, а ты? Знаешь ли ты, что он живет в сырой хижине? А на какие деньги построен ваш красивый дом?

Так говорил Ашот. Его большие черные глаза горели таким негодованием, таким гневом, что будь на месте Саркиса камень, и тот бы расплавился.

А Гагик смотрел на побледневшее от возбуждения и возмущения лицо товарища и думал: “Вот на этот раз, Ашот-джан, ты правильные речи говоришь. Бей его пудовыми словами, бей!”

Саркис сжался под этим внезапным натиском и слушал молча, опустив голову. Лицо его оставалось в тени, и трудно было понять, какое впечатление производят на него “пудовые слова” Ашота.

Ашот умолк, но губы его шевелились, словно он еще что-то хотел сказать Однако, махнув рукой, мальчик обратился к Шушик:

- А теперь ты скажи.

- Я ничего не знаю… я… мне… - забормотала девочка.

- Чего ты не знаешь? Расскажи, вместо кого пошел воевать твой отец.

Девочку точно громом удалило. Она побелела, потом сразу покраснела и, решившись, сказали резко и прямо:

- Вместо его отца. Мать моя и теперь плачет, когда об этом рассказывает. Отец мой рис для колхоза выращивал. С первых же дней, с посадки, он до самого жнивья из воды не вылезал. Вот и схватил острый ревматизм. В теплые дни мог работать, а как зима начиналась, в постель ложился. Какой из него солдат? Его и освободили от военной службы. А потом вдруг зовут в комиссариат. Не знаю я подробностей, меня ведь и на свете еще не было, знаю только, что председатель Арут и вот его отец какой-то подлог устроили. Паруйра освободили, а отца моего признали годным. Ушел он на фронт и… не вернулся больше.