Мы вдвоем - Нир Эльханан

Мика раздумывал, пригласить ли и артисток. Он не сомневался, что если попросит, то Майя Вайцман обязательно откликнется на его просьбу, придет и споет так, как только она одна может, поэтому позвонил Йонатану и спросил, прокатит ли такое с религиозными.

Йонатан, глядя сквозь оконную решетку на гол, забитый Бен-Цуром Москалю, и слушая раздающиеся радостные вопли, прошептал в трубку:

— Не сходи с ума, если ты позовешь петь артисток, то религиозные не смогут прийти, — и добавил: — И я тоже не приду.

— Я тебя умоляю, — отозвался Мика. — Наверняка же есть уже бритые и добрые раввины, которые позволяют, ты же знаешь.

На это Йонатан сказал, что все не так просто, да и те, кто позволяет, делают это только под давлением, да и вообще, нельзя полагаться на добрых, облегчающих правила раввинов.

— Эти что угодно позволят, если человеку хоть чуть-чуть тяжело, — заключил он презрительно.

Но Мика не позволил Йонатану остановить волну его возбуждения:

— Ладно, будем работать только с артистами-мужчинами.

Он оставил голосовое сообщение агенту пайтана[93] Эзры Баразани и агенту Мишаэля Даѓана, семнадцатилетнего мальчишки из Бейт-Шеана, что стал знаменитым, выиграв шоу талантов «Восходящая звезда». Затем Мика вырвал лист из тетради и большими буквами вывел: «Вот-вот Ханука, а дождей все нет», а буквами помельче приписал: «Приглашаем вас на молитву о дожде в зеленом саду на въезде в район Эйн-Карем при участии музыкантов: Дана Гадари, Михаэля и Моти Талей, Эзры Баразани и Мишаэля Даѓана. Молитва состоится в ближайший четверг в 16.30. Приглашаются все! Подробности у Мики Лехави по номеру 052-6074080».

После урока Йонатан вернулся домой и услышал голос Алисы, говорящей по телефону:

— Я не справляюсь, честно признаюсь, не справляюсь, — затем наступила короткая пауза.

Что-то внутри подсказывало ему подождать, отдышаться. Что-то другое требовало, чтобы он вошел. Силой удержавшись, он все же решил не входить и тайком послушать разговор, не предназначенный для его ушей.

Алиса сказала:

— Знаю. Это и правда сумасшествие, — затем надолго замолчала. Йонатан решил, что ее разговор окончен, и вошел. В мойке не было посуды, только плотный осадок набился в фильтр и не давал воде сойти. Он привычным жестом вытащил остатки овощей — послышался звук стекающей воды.

— Как дела, жена моя? — спросил он, глядя на нее и вытирая руки.

Алиса молчала, и Йонатан снова спросил:

— Как дела, жена моя? — и поискал ее миндальный взгляд. Алиса ответила:

— Мне гораздо лучше. Ты заметил дома что-то новое? — спросила она будто между прочим.

— Новое? — он насторожился и улыбнулся ей.

— Да, новое. Поищи, пока не найдешь, — сказала она с вызывающей загадочностью.

Он стал крутиться по квартире, а Алиса взволнованным детским голоском направляла его словами «горячо-холодно». Йонатана смущало собственное неумение обнаружить что-то новое.

— Правда ничего не вижу, — сдался он. — Подскажи.

— Открой дверь, — прошептала она.

Открыв входную дверь, он увидел, что она повесила полученную на свадьбу и до сих пор не использованную табличку «Йонатан и Алиса Лехави».

— Как здорово! — воскликнул Йонатан. — Скоро добавим к табличке и нашего малыша.

Он рассказал ей о молитве, которую устраивает Мика, и попросил ее прийти.

— Чтобы я пошла! — вырвался у нее полустон.

— Да, — подтвердил Йонатан. — Мика должен чувствовать, что у него в мире кто-то есть. Он ходит по миру один-одинешенек. Идо больше нет, папа в плену своих линз, мама вся погружена в свою ненормальную привязанность к Идо и кроме него уже никого не замечает, одни мы можем быть с ним.

— Слушай, Йонатан, ты такой цадик. Ладно, я приду, надеюсь, что меня там случайно не начнет тошнить. Будет довольно неприятно, если меня при всех вырвет, — весело ответила она. Йонатан подошел к Алисе и обнял ее. Он чувствовал, что ее согласие прийти — не что иное, как оправдание его собственной привязанности к Мике.

Потом Алиса спросила прямо, но мягко, совсем не пытаясь поссориться:

— Скажи, Йонатан, почему бы Мике не пригласить ее на эту молитву? Что такого, если раввинша Лехави на час, всего на часок оставит все свои мишны-Бавы-камы и придет? — даже в ее сарказме не слышалось язвительности и сохранялась мягкость.

— Он может ее позвать. — Йонатан понимал, что защищает мать, но одновременно недоволен необходимостью брать на себя такую роль. — Но это будет бессмысленная трата времени. Она не придет. Она просто решила посвятить свою жизнь большой несбывшейся мечте, которая без конца мучила нашу семью — мечте, что папа будет великим знатоком Торы, мечте, что я буду знатоком Торы, мечте, что Идо спасет семейство Лехави и станет тем великим знатоком в своем поколении, которого семья Лехави вписала на страницы религиозной истории еврейского народа. Теперь же, когда ничего из этого не вышло, мама убеждена, что миссия пала на ее плечи, и от нее требуется отдаться изучению Торы и стать ее великим знатоком от семейства Лехави.

Все следующие дни Мика развешивал объявления о предстоящей молитве где только можно и был чересчур беспокоен, даже не успевал побриться. Начали звонить журналисты. В прямом эфире радиостанции «Решет-Бет» Мика с впечатляющей уверенностью рассказал об общей молитве и пригласил на нее всех слушателей.

— Это не очередная молитва досов[94], а молитва для всех — религиозных и светских, мужчин и женщин, в общем, всего народа Израиля, — упорно повторял он, словно зачитывая с листа заранее приготовленное и выверенное сообщение.

Затем мероприятием заинтересовались и европейские съемочные группы, и Мика не сомневался, что это только начало. Он договорился с четырьмя каналами, один из которых был итальянский. Итальянцы выразили желание, чтобы он говорил на иврите ради аутентичного звучания, а Мика подумал, что, если бы его вынудили коверкать английский, дождя бы пришлось ждать еще не меньше года.

В день молитвы в небе виднелся лишь плоский лоскуток облака. «Какая удача, что зима не решила вдруг прийти и испортить мне всю молитву», — подумал Мика, пока ждал Йонатана и Алису у двери их дома. Если уж Алиса с ее уже заметным животиком, придававшая ему уверенности в успехе, — если уж она, не скрывающая неприязни к нему, согласилась прийти, значит, будет молитва, о которой заговорят все, подумал Мика, затем подошел к Алисе и подчеркнуто радостно произнес:

— Какая радость, что ты и малыш пришли, очень это ценю. И спасибо, Йонатан, что принес электрогитару, я думаю, там будет куча гитар, но уверен, что ты впишешься в круг знаменитых музыкантов. Не волнуйся.

Пока они катились на серебристой «мазде» по извилистой дороге, что под комплексом «Кармит», к саду у въезда в Эйн-Карем, Йонатан чувствовал, что застрял между скрытым скепсисом Алисы и, возможно, ее желанием доказать ему, что Мика живет фантазиями, и Микиным желанием доказать им, особенно Алисе, что все это всерьез, а не выдумки. Мика с важным видом припарковался на тротуаре у входа в сад, вышел из машины и заговорил с высоким мужчиной в светлом костюме.

— Познакомьтесь, это Меир, ответственный за связи с общественностью на молитве, — сказал он им, все еще сидящим в машине. Йонатан приветственно кивнул и услышал, как Меир шепчет Мике: «Мика, побрейся».

— Меир, только что со мной договорились об интервью с итальянского канала RAI, неудобно опаздывать из-за бритья, — нетерпеливо отрезал Мика.

— Но с щетиной нельзя давать интервью, — не уступал Меир с укоризной. — Это просто невозможно. Поверь, не хочу тебя обидеть, но ты выглядишь как штукатур, а не как лидер революционной молитвы на государственном уровне.

Бросив еще один взгляд на Меира, Мика вернулся в машину и повторил Алисе:

— Здорово, что ты пришла; ты не представляешь, как я рад. Теперь только побреюсь, и сразу начнем, — с пылом добавил он, вынимая из бардачка электробритву и принимаясь за основательное бритье, преувеличенно кривя губы, чем рассмешил Йонатана.