Секундант одиннадцатого - Хаим Калин

За такой осмотрительностью стоял, ему казалось, неудачный опыт, бывшим, скорее всего, продуктом самовнушения. Ибо одна из основных черт Алекса – одержимость своим суверенитетом и, как ее производное – чистоплюйство.

Поскольку его текущая проблема – из регистра экстремального, то присутствие женщины в том клубке противоречий, по аналогии с корабельным уставом, он находил неприемлемым. В особенности женщины, которая, презрев весьма нетривиальные инструкции, теряет контроль над своими пристрастиями. То, что за знаками вниманиями в его адрес, по большей мере улавливаемыми интуитивно, может крыться заурядная ловушка, он не то чтобы не предполагал – отвергал как лишенную очевидных признаков. И здесь был верен себе, доверяя своему чутью, пусть и нередко дававшему сбои.

– Меньше всего хотелось бы обидеть… – заговорил Алекс, орудуя штопором.

– Вы это обо мне или о пробке? – перебила Марина, казалось, в некоем затмении. – Если о ней, то будто на фетишиста вы не похожи.

Алекс покрутил глазными яблоками, точно столкнулся с чем-то непостижимым или, того хуже, непреодолимым. Потупился и глухо изрек:

– Давайте лучше помолчим, а то я нагорожу такого…

– Меня устраивает. Задумчивым вы мне больше нравитесь, – чуть подумав, откликнулась Марина. – Не Сократ, но вполне ничего. Самец думающий. Ваш типаж мне прежде не встречался… И спохватилась: – Да и ваш легкий украинский акцент ухо резать не будет.

Алекс вновь уставился на Марину, но, будто вспомнив о своем предложении сыграть в молчанку, комментировать сентенции гостьи – то на грани, то за гранью фола – не стал. Растерявшись, не нашел ничего лучшего как разлить вино. К слову, не худшее из решений. Главное – объединяющее, этнографически мотивированное.

Тем временем неповторимого фасада шовинистка ушла в себя, выказывая досаду, сомнения. И не напоминала лощеную аристократку, которой предстала перед Алексом на пути из «Тегеля» в Потсдам. Впрочем, ничего нового. За последние двое суток, полных страстей и подспудных коллизий, Марина зримо «обабилась», являя собой вполне приземленное, всегдашних мотивов существо.

Она подняла глаза, заметив, что Алекс галантно протягивает ей фужер, как бы снисходя к ее благоглупостям, недавно прозвучавшим. И вспыхнула в приливе благодарности и восхищения. Одной рукой подхватила фужер, а другой – чувственно приземлила ладонь на руку визави. Казалось, еще секунда-другая и разразятся токи возвышенного, сметая перегородки недоверия, условностей. Ведь Алекс от того прикосновения если не расцвел, то воспрянул.

Между тем Марина незаметно убрала ладонь и одним усилием мобилизовалась, будто прогоняя вольности души. Изящно имитировала чоканье и, дождавшись того же ритуала от визави, чуть пригубила. Улыбнулась с неким оттенком извинений: дескать, что с нас, слабых и путаных, возьмешь… Глуповато улыбнулся и Алекс, похоже, прощаясь с образом застегнутого на все пуговицы, придавленного судьбой отшельника.

– О чем будет ваш следующий роман? – с хрипотцой в голосе обратилась Марина.

Алекс застыл, будто встревоженный неким открытием, его посетившим. В его взоре засверкали искорки интереса, передавшие эстафету осмыслению и, наконец, цепь замкнулась – он поднял два пальца вверх. При этом, казалось, мысль столь свежа, что автор все еще ее обживает, приноравливаясь к ней – сомкнутые пальцы ритмично двигались вверх-вниз. Тем временем Марина, чуть приоткрыв рот, наблюдала за той пантомимой мыслей и чувств, похоже, сомневаясь, не сболтнула ли она снова лишнего. Наконец мим-сочинитель откинулся на спинку стула и изрек:

– Тема нового романа, можно сказать, на поверхности – моя развеселая история, разворачивающая второй месяц к ряду. Голая стенография с моей стороны, требующая только впрыскивания красок и минимум авторского вымысла. И, так или иначе, я этому просветлению обязан вам…

– Даже?

– Да, я не льщу.

– Муза?

– Не думаю. Я слишком стар, чтобы та мне благоволила. Да и муза, имейся такая, всего лишь благоприятный фон. Зарождение фабулы – это поцелуй бога, у которого может быть предтеча, но напрочь отсутствует логика, почему и как сюжет себя закольцевал. При этом автор не проводник замысла, он его главный бенефициар.

– Как это?

– Видите ли, Марина, действие любого наркотика несопоставимо с опьянением, которое дарует творение чего-то нового, сколько оно ни было второсортным или малозначимым. Это единственное, что придает жизни смысл. Да, там есть свои приливы и отливы, переосмысления и разочарования, но твое эго лишь этими прорывами и живет. Причем неважно, твой творческий вклад общепризнан или у него есть считанные поклонники....

– Подождите, какова моя роль в вашем озарении, раз вы на нее ссылаетесь?

– А бог его знает! Можно, конечно, пуститься в спекуляции: мол, удачный вопрос в удачное время, когда разум по максимуму мобилизован, или, дескать, сработал компенсационный механизм, выдавший психическое противоядие той гауптвахте, куда вами я был заключен…

– Саша, не заговаривайтесь! Уж позвольте мне вас называть, как в оригинале… Сюда вы прибыли добровольно, представляя яснее ясного, с кем предстоит иметь дело. Спрашивается, оправданно ли обвинять рекламщика, всеми правдами и не правдами склонившего вас к спорной покупке, или, скажем, руководство компании, уволившее вас как сотрудника, не пришедшегося ко двору? Да и что это за гауптвахта меньше двух суток? Так, рутинная проверка безопасности, как в аэропорту. А с учетом того, чем вы «порадовали», едва приехав, и вовсе щадящая диета…

«Так кто здесь главный – австрийка или Марина?» – озадачился Алекс. – «И вообще, что этой секс-бомбе, меняющей свои амплуа, как перчатки, от меня нужно?»

– Но не будем о грустном, – продолжила Марина с загадочной интонацией. – В ваших книгах, плотно заселенных сомнительными героями, спивающимися, без меры рискующими и потому женской аудитории чужими, безупречно лишь одно – хорошего вкуса эротика, зашкаливающая порой воображение. Диссонанса здесь не находите?

– Вопрос на вопрос, – чуть подумав, откликнулся Алекс, – кем находите себя вы, кадровый сотрудник спецслужбы? Отталкиваясь от того, что мои шпионские романы ваше ремесло – с позиций нравственности – не привечают. Уточняю: принадлежите ли вы к элите или к пестрому сословию маргиналов?

– Если хотели меня обидеть, то у вас получилось, – гранд-дама густо покраснела, голос ее дрожал. – Вас в чем угодно можно было заподозрить, только не в хамстве. Не ожидала…

Тут Алекс уразумел: к закружившей его стихии присовокупился некий «сквозняк», на первый взгляд безобидный, но чей вектор, с учетом обстоятельств дела, угрожающе опасен. В том, что Марина, вразрез правилам разведки, на него запала, он уже не сомневался. А поскольку его стартап с СВР держался на соплях, то любое не просчитываемое потрясение его могло обрушить, хороня слабое звено. Ведь сфера интима – феномен нерациональный, нередко граничащий с одержимостью, а то и безумием. Сумасшествия в его истории с лихвой хватало и без экзальтированной гранд-дамы, ломящейся в жилище подопечного в полуночный час. Стало быть, пока не поздно, придумай