И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Когда до Пронина всё это дошло, он свалился с лавки и стал, как рыба ртом хлебать воздух. Поздно. Только это слово и билось в голове.

– Что же ты наделал, отрок?! – просипел он.

– А что не так? – не понял Пожарский.

И дьяк видел, что и вправду не понимает, да и он старый дурак ещё пару минут назад не понимал. Когда Пронин объяснил этому сопляку, чего же он наворотил, княжич скис.

– И что делать?

– Уже ничего сделать нельзя, уже поздно, – застонал Фёдор Фёдорович.

– А если сказать крестьянам, что я всех не приму, у меня и землицы, то столько нету, – сделал плохую попытку найти выход Пётр.

– Только хуже, будет. Сразу бунты начнутся. Народ будет кричать, что это плохие царёвы слуги не пускают их к хорошему хозяину и хотят Юрьев день отменить, нужно к царю за правдой идти, – предсказал последствия государев дьяк.

– Посоветуй, что ни будь, Фёдор Фёдорович, – видно было, что мальчишку проняло.

Событие двадцать шестое

Пётр Дмитриевич Пожарский сидел в лавке ювелира и в упор разглядывал того. Это был уже третий ювелир, к которому он зашёл. Два предыдущих ему не понравились. Они были евреями, но дело не антисемитизме. Они откровенно пытались его надуть, то ли из-за того, что он молодой, то ли из-за того, что богатый, то ли из-за того, что русский. Он так им обоим и сказал, дружелюбно улыбнулся и пошёл к третьему. Звали его Лукаш и был он чех. Причём Лукаш полностью соответствовал своему имени, то есть был очень светлый блондин.

– Пан Лукаш, вы давно покинули Богемию, и где вы там жили? – начал с неожиданного вопроса Пётр.

– Давно. Мне сейчас сорок лет, а выехали мы из Праги, когда мне было двадцать, – ювелир ностальгически закатил глаза.

– Да, Прага красивый город. Астрономические часы. Староместская площадь вообще шедевр. Как же вы променяли такой красивый город на Нижний Новгород?

– Судьбе так было угодно, господин князь. А вы были в Праге? – в глазах ювелира блеснула слезинка.

– Был, – сказал старый генерал и понял, что ляпнул ерунду, Пётр Пожарский там быть просто не мог.

– Пан Лукаш, а вы не собираетесь вернуться туда? – сменил тему княжич.

– Если бы у меня было много денег, я бы подумал. Но к чему это, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы поговорить со мной о Праге, – слезинка высохла.

– Я придумал пару вещичек. И хочу, чтобы вы их сделали. Есть, правда, проблема. Когда вы их сделаете, то на них возникнет такой спрос, что вы сможете стать самым богатым человеком в мире.

– Вы придумали волшебную палочку? – успехнулся ювелир.

– Вы правильно догадались пан Лукаш. Я придумал палочку, но не волшебную, а пишущую. И ещё чернильницу из которой не проливаются чернила.

– Вы шутите, господин князь. Это невозможно без волшебства, – ювелир решил, что перед ним всё же мечтательный подросток и поскучнел.

– Подождите расстраиваться, пан Лукаш, – уловил смену настроения Пётр, – Просто поверьте на слово. Будет ли спрос на чернильницу непроливайку?

– Чернила не будут проливаться даже если чернильницу перевернуть? – решился подыграть мальчику ювелир.

– Ни при каких переворотах не прольётся ни капли, и, предвидя ваш следующий вопрос, отвечу, на ней нет крышки.

– Пока я это не увижу, я не могу сказать, будет ли на неё спрос, – ушёл в оборону чех.

– Вот. Тут начинаются сложности. Вы сделаете, предположим, сто чернильниц и очень выгодно их продадите, но об этом узнают другие ювелиры и так как она очень простая, наделают их тысячами. А вы и я останемся с носом.

– Очень вероятное развитие событий, если ваша чернильница так хороша и проста.

– Ещё лучше и ещё проще, чем вы думаете пан Лукаш. Смотрите. А если их сразу наделать тысячу. И начать продавать и в Европе и в России одновременно? – предложил боярич.

– Из чего можно делать эти чернильницы? – заинтересовался снова ювелир.

– Из золота для принцев и богатых купцов. Из золота с драгоценными камнями для королей и папы Римского. Из серебра для богатых людей и из меди для студентов. А потом и из прозрачного стекла, ну для очень богатых людей – поднял глаза к потолку Пётр.

– А вы не глупый человек, господин князь. Боюсь, только что у меня не хватит денег, чтобы провернуть такое грандиозное дело, – развёл руками ювелир.

– Денег я дам. Хотелось бы узнать мою часть прибыли?

– Но я ведь не видел ещё чернильницы и не могу сказать, насколько велик на неё будет спрос, – чех всё же не совсем поверил Пожарскому.

– Сначала моя прибыль в процентах от общей прибыли, потом письменный договор, потом рисунок чернильницы. И учтите, что если чернильницы будут пользоваться колоссальным спросом, то палочки для письма через несколько лет будут у всех, кто умеет писать. Сотни тысяч палочек для письма, а может и миллионы.

– Миллион палочек для письма. Ценой, скажем, в один талер. Итого миллион талеров. Столько денег нет во всей Европе, – засмеялся пан Лукаш.

– Палочки тоже будем делать разные, для богатых и для бедных и даже для студентов.

– И какой же процент от прибыли вы хотите, господин князь? – сдался, наконец, чех.

– Я даю деньги на расширения вашей мастерской и на открытие через полгода мастерской в Москве. Эту сумму потом вычтем из прибыли. А процент самый простой 50.

– Ого!

– Материалы мои, деньги мои, идея моя, ваша только работа. Я могу найти другого ювелира. А вот вы, уважаемый пан Лукаш, не найдёте второго придумщика чернильниц.

– Это правда, – махнул рукой ювелир, – Давайте ваш договор я его подпишу.

– Вот договор. А вот рисунок чернильницы, – Пётр протяну чеху листок с изображением непроливайки в разрезе и рядом в аксонометрии. Такой чернильницей Афанасий Иванович пользовался всё детство.

– Это поразительно! – воскликнул ювелир, только посмотрев на чертёж.

– Я же говорил, – надулся от гордости княжич.

– Я не о чернильнице, господин князь, чернильница, наверное, тоже хороша, но ваш рисунок. Это шедевр. Так никто не может. Кто вас учил так рисовать. Как сразу становится понятна идея. Боже мой, я считал Московию отсталой страной. Это вся Европа вместе с великим Леонардо отстала от вас.

– Ну, уж, – смутился бывший генерал, – Да Винчи тоже рисовал в аксонометрии.

– Хотелось бы взглянуть на вашу палочку для письма, – не услышал его ювелир, заворожённо разглядывающий чертёж.

Пётр достал второй лист. Там было нарисовано тоже в нескольких проекциях простое перо из детства генерала.

– Значит, в этой прорези и в этом отверстии скапливаются чернила, а потом при письме его начинают отдавать, – сразу ухватил суть изобретения ювелир.

– Точно, – Петру понравилось, с какой скоростью врубился в идею чех.

– И оно прикрепляется к палочке для удобства письма, деревянной палочке, можно даже украсить верх палочки золотом или серебром, или даже камнем в оправе.

– Точно, – снова повторил Пожарский.

– А чернила в чернильнице при перевороте будут затекать в эти плечики, и не будут вытекать. На самом деле, как всё просто. Почему до этого не додумались раньше, – вдруг уставился он на княжича.

– Изобретали мушкеты и пушки, не до того было, – улыбнулся Пожарский.

Они просидели с паном Лукашем до вечера, обсуждая различные варианты ручек и чернильниц. Уже стемнело, когда Пётр Пожарский постучал в ворота дома государева дьяка.

Пронин обрадовал Пожарского, что часть денег тому менять у менял не надо будет. Сейчас готовятся для отправки в Москву налоги и подати, все они в основном в мелкой монете, вот их государев дьяк с удовольствием поменяет на золото и гривны, да ещё и без всяких процентов.

По поводу Юрьева дня они тоже почти договорились. Пётр в этом году не берёт чужих крестьян себе. Ну, а дальше? Дальше видно будет.

Событие двадцать седьмое

Онисим Зотов нервничал. Позавчера вечером к нему прибежал парнишка от государева дьяка Фёдор Фёдоровича Пронина и сказал, что Фёдор Фёдорович велел купцу подойти к нему утром на двор. Зотов всю ночь не спал, соображая, где он провинился. Торговлю он сейчас не вёл. Все, что было нажито за двадцать лет, он вложил в ту поездку и в результате остался голый и босый. Что же могло понадобиться от него государеву дьяку?