Чувства навыворот - Людмила Сладкова

Тишина. Мучительная тишина.

Лишь спустя некоторое время Вячеслав удостоил ее ответом:

— Трудно не знать человека, с которым тренируешься бок о бок — на одном ринге, у одного тренера — почти восемь лет! Которого считаешь… другом!

«Ой, нет! Как же это…»

Больше на Ирину он не смотрел.

Отступил на шаг, столь сильно стискивая кулаки, что хрустнули пальцы.

А после и вовсе решительно зашагал в сторону выхода.

— Эй! Ты куда собрался?

— Домой!

— Но Мосолов сказал русским языком…

— Мне плевать!

— Считаешь себя главнее директора?

Красницкий остановился у самой двери.

Резко развернулся, и Ирина испуганно отшатнулась.

Ведь таким свирепым видела его впервые.

Его трясло. Сильно. Прямо лихорадило.

— Нет! — рявкнул он вдруг. — Считаю, что растерзаю тебя, сучку, голыми руками, если не уйду! Прямо здесь и сейчас! Придушу, и дело с концом! Ты этого хочешь? Да?

— Но… за что? — глаза нещадно жгло от подступивших слез, готовых пролиться в любую секунду. — Я ведь ничего по-настоящему плохого тебе не сделала!

— Я знаю! — глухо отозвался молодой человек, с жутким отчаянием в голосе. — Знаю, что ты подарила ему на его совершеннолетие! Он… во всех подробностях поведал мне, какой «сюрприз» ты организовала для него! Молодец, Синичка! Хорошо на нем порхаешь! Твой парень от тебя без ума!

Глава 11

«Трясет! Дьявол, как же трясет!»

Нужно уходить. Убираться. Как можно быстрее. Как можно дальше.

Отсюда. От нее. От этой маниакальной нездоровой зависимости.

От безумного желания стиснуть пальцами ее беззащитное горло, полностью перекрывая доступ кислорода. От странной потребности намотать на кулак рыжие волосы и резко дернуть вверх, вынуждая ее инстинктивно приподняться на носочках и громко взвизгнуть. Зачем? Да просто все!

Чтобы наказать мерзавку! Чтобы собственное нутро остыло.

Не жгло. И не заходилось в болезненных судорогах при одной лишь мысли о… о ней. О Синичке, самозабвенно ласкающей Юрку.

«Как посмела? Как ты посмела, дрянь?»

Судорожный вздох. Глубокий. Рваный. Точно огнем опаляющий легкие.

«Успокойся! — твердил он себе, в который раз взывая к последним крохам самообладания. — Вы друг другу никто! Она ничего тебе не должна! Или…»

Мышцы мгновенно превратились в сталь.

Ладони сжались в кулаки столь сильно, что онемели.

А зубы… он чудом не стер их в порошок, сдерживая рвущийся наружу вопль: «Должна! Конечно, должна!»

Красницкий буквально прирос к полу, опасаясь лишний раз шевельнуться.

Опасаясь рвануть к ней и…

Нет. Он не мог с уверенностью сказать, чего хочет больше.

Убить пучеглазую на месте или заставить ее вновь прикоснуться к нему.

Приласкать. Успокоить. Угомонить. И удержать от ошибок.

А она смогла бы. Непременно смогла бы. Если бы только… захотела.

Раздираемый противоречиями, Вячеслав продолжал стоять на месте, будто пришибленный, и таранить девушку убийственным взглядом, с замиранием сердца ожидая ее ответа. Ответа, которого все не было.

Кровь устремилась к вискам, вскипая прямо в венах. Сознание помутилось.

«Давай, сука! Не стой столбом. Где твоя злость? Где негодование? Оправдывайся! Возмущайся! Ори! Опровергай мои слова! Скажи, что я неправ! Скажи, что ошибаюсь на твой счет… ошибаюсь в том, в чем уверен абсолютно! Соври мне! Только не молчи! Не бледней! И не смотри таким испуганным виноватым взглядом! Бл*дь! Не прожигай бездонную дыру в моей груди! Иначе сама утонешь! Захлебнешься! Уж я об этом позабочусь!»

Вопреки его внутренним мольбам и проклятиям, Синичка молчала.

Нервно переминалась с ноги на ногу и дышала. Дышала. Дышала.

Громко. Жадно. Практически всхлипывала. Не плакала, но глаза ее отчего-то сильно покраснели. Видимо, собиралась. В любой момент.

И от подобного зрелища стало дурно. Нервы сдали окончательно.

Не сдерживаясь более, Красницкий гневно зарычал и яростно впечатал кулак в ближайшую стену. Руку обожгло знакомым болезненным пламенем, временно заглушая странную внутреннюю агонию.

«Идиот. Опять костяшки сбил. Заживать не успевают».

Теперь, прислонившись лбом к той же стене, надрывно дышал уже он.

— Как же так получилось? — пробормотал еле слышно. Пересохшая глотка саднила, причиняя жуткий дискомфорт. — Как? Я не понимаю…

За спиной послышались ее неуверенные осторожные шаги.

— Что получилось, Слав? — тихо, взволнованно. — О чем ты?

«Дура! Не подходи! Не сейчас!»

— О том, что мне, оказывается… какого-то хрена… не все равно! — шумно сглотнул. — Совсем не все равно!

— Чт-то?

— Ничего!

«Идиотка недалекая!»

— Послушай, я должна, — затараторила она сбивчиво, — хоть и не обязана, ведь ты по факту не имеешь никакого права лезть в мою личную жизнь, но…

— Имею!

— А?

Красницкий медленно развернулся, буквально сатанея от ее слов.

— Имею! — повторил с нажимом, наградив Синичку взглядом из серии «заткнись и сдохни». — Всегда имел! Всегда буду!

Ирина инстинктивно попятилась, даже не пытаясь скрыть первобытного ужаса, отразившегося на лице.

— С чего ты взял? — проблеяла он дрожащим голоском. — Кем себя…

— Ты — моя игрушка! — демонстративно облизнулся Слава, намеренно пугая пучеглазую своим неадекватным поведением. Плевать! Ему нужно было раскаяние. Ее немедленное раскаяние. — Мой любимый школьный зверек! Моя девочка для забав! Моя, понимаешь? Моя! Не его.

— Да ты… ненормальный! — гордо выпятила подбородок пучеглазая, воинственно упирая кулачки в бока. — Я же не игрушка! Я — человек!

— Все эти годы никто не мог приблизиться к тебе без моего одобрения! — продолжил он, игнорируя ее гневный