Могучая крепость - Дэвид Вебер

Дачарн был самым слабым из «Группы Четырёх». Возможно, он был гораздо умнее — и принципиальнее — чем Аллайн Мейгвайр, но в конечном счёте неполноценнее. Не желающим сталкиваться с тем, что должно было быть сделано ради поддержания авторитета Матери-Церкви. Он был из тех людей, что готовы смотреть в другую сторону, соглашаться, когда кто-то другой был готов сделать то, что должно быть сделано, до тех пор, пока этого не требовали от него.

Большая часть Канцлера по-прежнему так думала. Но не весь он… не что-то внутри него, что когда-то имело убеждения.

«Может быть, он по-прежнему такой, — подумал он. — Может быть, вся эта его „возрождённая вера“ — всего лишь ещё один способ избежать участия в неприятных делах. Но я не думаю что это так. Не по-настоящему. Если бы всё дело было только в этом, он не стал бы настраивать таким образом Жаспера против себя. И он уверен, что Шань-вэй не стала бы настраивать против меня, когда я единственный потенциальный союзник против Жаспера, которого он может надеяться найти!»

— Если Жаспер когда-нибудь услышит, как ты говоришь что-то подобное, — услышал Трайнейр свой собственный голос, говорящий почти непринужденно, — то тот факт, что ты член «Группы Четырёх», тебя не спасет. Ты ведь понимаешь это, да? Что ты с таким же успехом можешь зайти дальше, и открыто выступить против него?

— Я мог бы оказаться и в гораздо худшей компании, — спокойно ответил Дачарн.

— Но не в более мёртвой компании.

— Вероятно, нет. Вот почему ты единственный, кому я это сказал. Конечно, ты всегда можешь пойти и сказать ему, что я сказал, так ведь? С другой стороны, если ты сделаешь это, и он сделает со мной то, что он уже сделал со многими другими мужчинами и женщинами, которых мы знали всю нашу жизнь, тогда ты останешься совсем один с ним и Аллайном, не так ли? Как долго, по-твоему, ты продержишься — особенно когда ты тот, к кому прислушивается Великий Викарий, единственный человек с источником власти, который может соперничать с Инквизицией — когда он начнёт беспокоиться о предателях в наших собственных рядах?

Трайнейр почувствовал, как его челюсть сделала попытку отвалиться. Он сдержал свой порыв, опираясь на опыт десятилетий политической борьбы, но острота того, что только что сказал Дачарн, потрясла его.

«А ведь он прав, чёрт бы его побрал. Я не могу позволить, чтобы Жаспер так думал. И я так же не могу позволить себе позволить Робейру погибнуть. Потому что, пока он всё ещё здесь, я всегда могу отвлечь Жаспера, чтобы он занялся им, если ему понадоблюсь я. А вот когда его не станет…»

— Ладно. Я не буду отрицать — не могу отрицать — твою точку зрения, — признался Трайнейр вслух. — Я не хочу остаться единственным потенциальным голосом оппозиции, теперь, когда он закусил удила. Но это не поможет тебе остаться живым и невредимым, если ты достаточно сильно настроишь его против себя. У меня могут быть эгоистичные причины не хотеть, чтобы с тобой… что-нибудь случилось. Но тебе тоже не принесёт никакой пользы, если я уйду на дно вместе с тобой, а я не хочу этого делать.

Настала очередь Дачарна задумчиво смотреть на Трайнейра. Это было самое откровенное признание, которое он когда-либо слышал от Канцлера.

— Скажи мне, Замсин, — сказал наконец Церковный Казначей, — ты действительно веришь хоть одному из представленных свидетельств? Будь честен — по крайней мере, со мной. Ты знаешь, как Инквизиция добивается «признаний», так что скажи мне. Ты действительно думаешь, что Сэмил и Ховерд Уилсинны — Сэмил и Ховерд, из всех на кого можно подумать — растлевали детей? Что они поклонялись Шань-вэй прямо здесь, в Храме? Что они были в предательской связи с Церковью Черис? Что ни планировали сотрудничать с черисийцами, признать «законность» раскола в обмен на поддержку Черис в том, чтобы посадить одного из них на трон Великого Викария здесь, в Храме?

Трайнейр отвёл взгляд. Он почти целую минуту стоял, невидящим взглядом уставившись на мозаику на стене, а затем глубоко вздохнул и снова посмотрел на Дачарна.

— Нет, — тихо сказал он. — Нет, я не верю в это. Но я верю, что они плели заговор против Жаспера. И, как следствие, это означает, что и против нас с тобой тоже. Ты может быть достаточно уверен в своей вере, чтобы спокойно отнестись к чему-то подобному. Я нет. Я признаю это — я не такой. Но я думаю не только о своей собственной безопасности, своей собственной власти и комфорте. Планировали ли они вступить в сговор с черисийцами или нет, это, на самом деле, в некотором смысле, не имеет значения. Если бы им удалось свергнуть Жаспера, это создало бы огромный вакуум власти в Храме и викариате. Одному Богу известно, чтобы из этого получилось, чтобы это значило для сплочённости Матери-Церкви в данный момент. Но что ещё хуже, они могли попытаться свалить его… и потерпеть неудачу.

— Ты думаешь, то, что сейчас происходит, ужасно? Что ж, я действительно не могу с этим не согласиться. Но насколько хуже было бы, если бы им удалось спровоцировать настоящее восстание против Жаспера? Удалось расшевелить достаточно викариата, чтобы поддержать их? Удалось расколоть Мать-Церковь… расколоть викариев Матери-Церкви со всеми последствиями, которые это имело бы для веры и поддержки простых людей? Неужели ты думаешь, что это не открыло бы черисийцам дверь настежь, независимо от того, хотели они этого или нет? И неужели ты думаешь, хоть на мгновение, что другие, отобранные и назначенные Рейно и Жаспером в Инквизиции и иерархии Шуляритов не остались бы ему верны? Как ты думаешь, что бы произошло, если бы Уилсинны развязали настоящую гражданскую войну внутри самых высокопоставленных викариев Матери-Церкви? Ты думаешь, что цена не была бы намного хуже, даже чем то, что мы уже видим?

— Я думал об этом, — признался Дачарн. — Я не уверен, что это могло быть «намного хуже». Если уж на то пошло, я вообще не уверен, что могло быть хуже. Но я так же не могу знать, что этого не было бы. И я должен признаться, что в данный момент я не вижу никого, кто мог бы противостоять Инквизиции и той истерии, которую создал Жаспер. Без чего-то, чего угодно, с реальной надеждой на то, чтобы действительно остановить его — а мы оба знаем,