Елизавета I - Маргарет Джордж

С тех пор как Чарльз отбыл в Ирландию, мне тут одиноко. Элизабет Вернон с мужем уехали к себе в Друри-хаус. Разумеется, когда в доме полным-полно детей, тихо не бывает, но едва ли их можно назвать подходящими собеседниками.

Детей у нее было девятеро, от тринадцати лет до младенца, так что она знала, о чем говорит. Дети значили много, однако далеко не всё.

– Ты плодовита, как сады Нормандии, – сказала я. – И столь же неизменно прелестна. Сколько бы лет яблоня ни плодоносила, ее цветы каждую весну соперничают с более молодыми деревцами. Как и ты, дочь моя.

Я гордилась ею, любуясь ее красотой, как и все остальные. Она, казалось, готова была выйти из терпения, раздраженная тем, что кто-то снова отметил самую выдающуюся ее черту.

– Идемте, я покажу вам ваши комнаты.

Изнутри дом оказался больше, чем можно было предположить. Комнаты первого этажа, длинные и узкие, залитые солнечным светом из боковых окошек, тянулись вдоль коридора, ведущего в небольшой укромный сад; наверху тоже было множество комнат – одни просторные, другие крошечные под скатами крыши. Тут царила атмосфера солнечной радости. Дом лорда Рича был куда роскошней, но там Пенелопа жила вообще без радости. Я сложила мои пожитки на кровать с явственным чувством облегчения оттого, что нахожусь в месте, где царит простой, понятный уклад и в каждом углу не подстерегают призраки прошлого.

Вечером, после ужина, мы вполголоса затеяли беседу. Все дети наконец-то были уложены по кроватям.

Пенелопа со вздохом пригубила вино.

– Ах, первый честно заслуженный после долгого дня, полного забот о малышах, глоток вина – лучший в мире напиток. Вам, матушка, это известно, как никому другому, – произнесла она, чуть ли не подмигнув мне.

– В этом состязании ты оставила меня далеко позади, – отозвалась я. – Но согласна, первые несколько мгновений после того, как с делами покончено, всегда самые драгоценные. Наслаждайся ими.

Человек непосвященный позавидовал бы лицам, отражавшимся в блестящем темном дереве столешницы, – первая красавица Лондона; еще одна женщина, дважды графиня и родственница самой королевы; отважный солдат; и третья женщина, побывавшая замужем за двумя самыми выдающимися мужчинами ее времени. Мои длинные серьги вспыхивали в свете свечей и отражались в зеркальной поверхности стола; густые кудри Пенелопы почти достигали столешницы. И тем не менее лица наши были угрюмы, как у приговоренных к смерти пленников.

– От Чарльза что-нибудь слышно? – спросил Кристофер.

– Только из вторых рук – от тех, кто возвращается из Ирландии. Он совсем недавно туда прибыл; это только кажется, что давно.

Пенелопа побарабанила пальцами с длинными холеными ногтями по столешнице.

– И что они говорят? – настаивал Кристофер.

– Что боевой дух наших войск был настолько низок, что он поднял его одним только своим прибытием.

– Боевой дух – это хорошо. Но никаких ожиданий на его месте я бы не питала.

– Думаю, сейчас ни у кого уже не осталось никаких ожиданий от Ирландии. Все надежды разбиты в прах, – сказала Фрэнсис.

– А что… королева? У нее есть какие-то надежды… или ожидания? – вслух задалась вопросом Пенелопа.

– Что у нее в голове, никто не знает, – ответила я. – И никогда не знал. И не узнает. Но, полагаю, она полна угрюмой решимости продираться дальше. Она никогда не признает своих поражений.

– Пока что у нее и не возникало такой необходимости. На сей раз может получиться по-иному, – заметил Кристофер.

Может получиться. А может и не получиться. Меня это не волновало. Единственное, что меня волновало, – это чтобы Роберта пощадили и выпустили на свободу. Да простит меня Бог, меня не волновало даже, что будет с Англией. Вот до чего я дошла.

– Если Чарльз сможет переломить положение в Ирландии, она будет более склонна простить Роберта. Если же у него ничего не выйдет, то Роберта, без сомнения, назначат ответственным за поражение. Поэтому мы обязаны надеяться. Мы просто обязаны, – сказала Пенелопа.

В гостиную вошел рослый слуга с оловянным блюдом, нагруженным ломтями свинины, а следом за ним еще один, с вываренными в меду пастернаком и морковью. Третий наполнил наши опустевшие кубки кларетом. На время все разговоры прекратились – но не течение мысли.

– За ним назначен надзирать сэр Ричард Беркли, – сказал Кристофер, когда слуги вернулись к себе на кухню. – У него мышь не проскочит.

Он сунул в рот кусок мяса.

– Мы хотя бы знаем, что он не сторонник пыток, – вздохнула Пенелопа. – По крайней мере, не был таковым, когда заведовал Тауэром.

Она поковыряла еду у себя на тарелке, но есть ничего не стала.

– Для Роберта заключение – пытка. В одиночку в нашем разоренном доме, без суда и следствия! – воскликнула Фрэнсис.

– Я бы на вашем месте не желал суда, – предостерег ее Кристофер. – Вы знаете хоть одного обвиненного в тяжком преступлении, которого суд признал невиновным и отпустил на свободу? Лучше уж обойтись без суда.

– Суд – это всего лишь спектакль, на котором судья провозглашает то, что было решено заранее, – согласилась Пенелопа. – Единственная его надежда – избежать суда.

Она надолго приложилась к своему кубку.

– И что это говорит о нашей хваленой английской системе правосудия? – спросила я с горечью.

– Что она ущербна, как трехногий осьминог, – сказал Кристофер. – Но три ноги все равно лучше, чем ни одной.

Для тех, кто не обременен заботами и тревогами, жизнь в этом каменном доме с тенистым садом на чистенькой улочке, где располагались мастерские ювелиров и башмачников, а также лавки цирюльников, вышивальщиц, галантерейщиков вперемежку с маленькими типографиями и пивными, была весьма приятной. Район был оживленный, а респектабельные ремесла его обитателей не принадлежали к числу тех, что предполагают зловонные запахи и горы мусора.

Но нас одолевали заботы и тревоги, и безмятежное окружение не успокаивало. Оно лишь служило обрамлением наших терзаний.

Шли дни, а Роберт по-прежнему находился в заточении в Эссекс-хаусе без возможности подышать свежим воздухом и повидаться с родными. Фрэнсис писала жалобные письма королеве, но все они оставались без ответа. Наконец до нас дошли вести о том, что Чарльз Блаунт принял пост наместника Ирландии в Дублине и оттуда без промедления выдвинулся на юг, где хозяйничал О’Нил. Хотя армия Чарльза на треть уступала в численности армии Роберта, у него было то, чего никогда у Роберта не было, – безоговорочная поддержка королевы и совета. Его требования относительно средств и припасов своевременно удовлетворялись, и в результате О’Нилу пришлось поспешно ретироваться на север, бросив свои недавние завоевания.

Пенелопа была на седьмом небе от радости, но в то же самое время не хотела сыпать соль на наши раны