Избранные творения - Григорий Нисский

Итак, тому, кто именует себя именем Христовым, прежде необходимо стать тем, чего имя требует, а потом уже усваивать себе это звание. И как, если кто захочет отличить собственно «человека» от называемого тем же словом изображения его, тот проведет границу на основании свойства того и другого (ибо первым назовет он живое существо, разумное и мыслящее, а вторым — вещество бездушное, принявшее вид человека при помощи подражания). Точно так и христианина — кто подлинный, а кто [только] кажущийся — распознаем из открывающихся в каждом характерных особенностей. Свойства подлинного христианина — все те, какие мы нашли во Христе; из них доступным для нас подражаем, а те, подражание которым недоступно нашему естеству, чтим и поклоняемся им. Стало быть, все значения, изъясняющие [смысл] имени Христова, должны высвечиваться в жизни христианина, одни чрез подражание, другие чрез поклонение, если «человек Божий» хочет быть «совершенным», по слову апостола (2 Тим. 2:17), никак не искажая совершенства пороком. И как те, кто словесным или живописным искусством создает мифических чудовищ, людей с бычьими головами, иппокентавров или змееногих [гигантов], или составляет иное что подобное из различных животных, — [все они] подражают не какому–либо природному образцу, но, посредством столь безрассудного вымысла выходя за пределы' естества, создают нечто иное, а не человека, изображая по своему произволу то, чего нет. И как никто не назовет человеком изображение, созданное с помощью этого противоестественного сочленения, хотя бы часть его и была подобна какой–либо части человеческого тела, так не может быть назван христианином в точном смысле слова ни тот, кто имеет главу без разума (αλογον), то есть во главу всего, которая есть Слово [Разум] (Λογος), не верует, ни тот, кто, имея главу веры, не являет соответственного ей тела, образа жизни, когда или отличаясь раздражительностью, свойственной змеям, беснуется наподобие этих пресмыкающихся, или к свойствам человеческим присоединяет женонеистовство коней и становится каким–то иппокентавром, составленным из двух природ: разумной и неразумной. Много можно видеть таких людей: одни, имея голову тельца, то есть признавая учение идолопоклонства, проводят благовидную жизнь (они изображают как бы Минотавра); другие, имея лицо христианина, своею жизнью звероподобное присоединяют к нему тело (они представляют собою как бы кентавров и чудовищ со змеевидными ногами). Итак, чтобы христианин узнавался по телу целиком человеческому, нужно, чтобы верующий в своей жизни являл черты всех совершенств, разумеемых во Христе. Ибо в одном быть тем, чего требует это имя, а в другом скатываться к противоположному, значит не что иное, как внутри самого себя выстраивать враждебную рать и, возбуждая брань между добродетелью и пороком, в отношении самого себя являть вероломство и не заслуживать доверия. «Ибо кое общение свету ко тме?» — говорит апостол (2 Кор. 6:14).

Итак, поскольку мрак противоположен свету, не смешивается с ним и не допускает посредства, то держащийся того и другого и не удаляющийся от одного из них по необходимости и сам разделяется при взаимной борьбе этих противоположных начал, становясь в то же время и светом, и тьмою в своей смешанной жизни; вера привносит озарение, а темная жизнь помрачает сияние Слова. Поскольку же немыслима и недопустима общность между светом и тьмою, то держащийся той и другой из противоположностей делается врагом самому себе, разделившись надвое и противопоставив в себе, подобно враждебным войскам, добродетель и порок. И как при борьбе двух врагов невозможно, чтобы оба были победителями друг друга (так как победа одного неизбежно означает смерть другого), так и в этой междоусобной борьбе, происходящей в смешанной жизни, невозможно победить сильнейший строй иначе, как наголову разбив и уничтожив другой. Ибо каким образом войско благочестия одолеет порок, когда выступает против него фаланга лукавых его противников? Если сильнейшее хочет победить, то, безусловно, противостоящее будет истреблено. Добродетель, таким образом, тогда [лишь] будет торжествовать победу над пороком, когда все враждебное ей, при союзническом содействии разума, обратится в ничто. И тогда исполнится сказанное пророком от лица Божьего: «Аз убию и жити сотворю» (Втор. 32:39); ибо благое во мне не иначе может жить, как будучи оживотворено смертью противника. А до тех пор, пока мы будем держаться обоих, одной рукой придерживаясь одного, Другой другого противника, невозможно будет в то же время быть на стороне того и другого; ибо кто объемлет порок у того из рук ускользает добродетель.

Итак, возвратимся опять к сказанному сначала, что для любящих добродетель один есть путь к чистой и божественной жизни: знать, что значит имя Христос, с коим должно сообразовать и нашу жизнь, стройно направляя ее к добродетели в соответствии со значением прочих имен. Итак, предложив в предстоящем нам исследовании те собранные нами в предисловии речения и имена, посредством которых святые уста Павла изъясняют значение слова «Христос», мы дадим самое незыблемое руководство для добродетельной жизни, подражая, как сказано выше, одним, поклоняясь и почитая другие. Будем говорить о них по тому порядку, как они исчислены нами. Итак, начнем с первых.

Христос, говорит [апостол], есть «Божия сила и Божия премудрость» (1 Кор. 1:24). Эти слова указывают нам, во–первых, на означаемые именем «Христос» боголепные понятия, которые внушают нам благоговение перед этим именем. Поскольку вся тварь, как познаваемая чувственно, так и превышающая чувственное уразумение, чрез Него произошла и в Нем получила бытие, то необходимо для определения значения [имени] Христа, как «сотворившего вся» (Деян. 17:24), чтобы с силою сочеталась и премудрость. Сопряжение двух этих названий, премудрости и силы, дает нам разуметь, что великие и неизреченные чудеса творения не могли бы явиться, если бы премудрость не изобрела их бытия, а сила, которая осуществляет мысли в деле, не сопутствовала бы премудрости в совершении изобретенного ею.

Таким образом, [общий] смысл имени «Христос» делится на два различные значения: премудрости и силы, — дабы мы, обратив взор на величие устроения всего сущего, уразумели, при помощи созерцаемого нами, неизреченную Его силу, а размыслив о том, что в бытие явилось [нечто], не существовавшее прежде, что многообразное естество существ осуществлено божеским мановением — то поклонились бы непостижимой премудрости помыслившего сие, чьи помышления суть деяния. Отнюдь не праздной и не бесполезной для стяжания нами блага оказывается вера в то, что Христос является Силой и Премудростью. Ибо, что молящийся призывает и к чему обращает око души, то и привлекает к себе молитвою. И, таким образом, обращающий взор к Силе (а Сила есть Христос) «силою» утверждается «во внутреннем человеце», как говорит апостол (Еф. 3:16), а призывающий Премудрость (под которою опять–таки разумеется Господь) соделывается премудрым, как говорит книга Притчей (Притч. 2:3.5). Итак, соименник Христа, Он же есть Сила и Премудрость, должен также быть соименным силе, осилив грех, и являть в самом себе премудрость, избирая лучшее. А через проявление в нас премудрости и силы: первой — в выборе добра, а второй — в усилии, [с которым сохраняется] разумно [избраннное], достигается совершенство жизни, из обеих [составляющих] слагаемое.

Точно так и помыслив, что Христос «есть мир» (Еф. 2:14), мы покажем, что истинно называемся именем Христовым, когда чрез наше внутреннее умиротворение жизнью своей явим Христа. Он «вражду» убил, как говорит апостол (Еф. 2:16). Следовательно, и мы не станем оживлять в себе эту вражду, но жизнью нашей покажем, что она мертва, дабы нам ее, во благо и во спасение наше умерщвленную Богом, уже не воскрешать в себе, на гибель душ наших, гневом и памятозлобием, совершая пагубное воскрешение того, что, к счастью, умерло. Но если имеем Христа, который есть мир, то и мы будем умерщвлять в себе вражду, дабы то, что, как веруем, пребывает в Нем, хранить и в своей жизни. Ибо как Он, разорив «средостение ограды, обоя» создал «собою во единого новаго человека, творя мир» (Еф. 2:15), так и мы будем примирять с собою не только внешних врагов наших, но и тех, которые восстают в нас самих, так чтобы плоть уже не желала противного духу, а дух — противного плоти, но чтобы, подчинив плотяный образ мыслей божественному закону, мы имели мир сами с собою, восстановив себя «во единого новаго» и мирного «человека» (Еф. 2:15) и из двух став единым. Ибо «мир» можно определить как «согласие враждующих». Итак, когда уничтожится междоусобная брань в нашем естестве, тогда мы, примирившись с собой, станем «миром» и покажем, что истинно и действительно носим на себе сие имя Христово.

Помыслив же, что Христос есть «свет истинный» (Ин. 1:9) и для лжи «неприступный» (1 Тим. 6:16), мы учимся тому, что и наша жизнь должна быть озаряема лучами истинного света. Лучи же «солнца правды» (Мал. 3:20), истекающие для просвещения нашего, суть добродетели, посредством которых мы «отлагаем дела тьмы и яко во дни, благообразно ходим» (Рим. 13:12—13) и отвергаем «потаенные студные дела» (2 Кор. 4:2) и все совершаем во свете и сами становимся «светом», так что и другим делами светим (Мф. 5:15—16), как свойственно свету.