Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

К «закрытым зонам» относились и проблемы экологии. В главе 10 книги Горбачева ей посвящен особый раздел «Гласность и экология». Хотя экология и ранее не была полностью под запретом (при Хрущеве модной темой стала борьба против заболачивания и засоления почв; при Брежневе время от времени публиковались материалы об острых экологических проблемах: Байкал, Аральское и Ладожское озеро, Каспийское и Азовское моря и пр.), но при этом был установлен жесткий предел, который категорически запрещалось переступать. К читателям прорывались лишь скудные крохи информации, не дающие возможности представить реальный масштаб бедствий природы СССР в результате дикого, варварского отношения к ней, увидеть всю правду о том, что происходит с землей, лесами, водами, каким воздухом дышат города. Особый вопрос — запрет сообщать об экологическом вреде, связанном с деятельностью военных (в Тарту аэродром, хранение атомного оружия; в других местах — атомные станции, химические и металлургические производства и пр.). И эти пагубные изменения, в первую очередь, являлись результатом деятельности не отдельных людей, а общей экономической советской системы.

«Табу» в области литературы, искусства, гуманитарных наук. Не выпущенные в прокат «Полочные фильмы», книги, музыкальные произведения. Знакомство только с определенным кругом иностранной литературы, разрешенной к переводу. Советские и зарубежные читатели были знакомы с разными литературами (и русской, и иностранной, не только современной, но и классической).

Мы привели лишь некоторые факты, характеризующие деятельность Главлита. Осветить их полностью невозможно в рамках никакого спецкурса. Следует напомнить, что архивы Главлита за 22–35 гг. были уничтожены. Поэтому о множестве конкретных преследованиях и запрещениях ныне узнать невозможно. В какой-то степени могут помочь запретительные списки, которые сохранились не везде (В Тарту только послевоенное время), а также списки о реабилитации писателей и деятелей искусства, которые стали появляться после смерти Сталина, особенно с конца 80-х гг. Многое по теме уже напечатано. Тем не менее историкам советской цензуры предстоит еще огромная работа.

В заключение главы остановимся на некоторых фактах цензурных репрессий, относящихся к 20-м годам. Запрещена статья Вересаева о цензуре, предназначенная для «Литературной газеты», «Она выстрелила дважды… Об авторах и редакторах». Статью переслали в ЦК с сопроводительной запиской Фадеева: «Вересаев не может вслух сказать, что его ''угнетает'' контроль Главлита, политические требования наших журналов и издательств, и он прикрывается вопросами стиля и вообще художественной стороной дела. А общий тон статьи — вопрос о ''свободе печати'' в буржуазном смысле». По словам Фадеева, Вересаев хочет дискредитировать редакторов «как работников советского государства, как проводников политики нашего государства».

Циркуляр Главреперткома (3 апреля 25 г. Секретно) о контроле над деятельностью рабочих клубов: в них ставятся пьесы и устраиваются зрелища, «которым в рабочем клубе не должно быть места», а затем проводятся «танцы до утра». Репертком обращает внимание «на этот нездоровый уклон» (Бох 443). О чрезмерном увлечении в клубах западными танцами, как о вредном явлении, говорилось неоднократно, но всё же в итоге их полуразрешили. В ответ на многочисленные запросы появляется новый циркуляр Главлита (от 30 марта 26 г. Секретно). О разрешении танцев. Но в каждом конкретном случае предписано разрешение танцев согласовывать с Гублитами и местными Политпросветорганами (Бох 449).

Постановление ВЦИК от 21 апреля 25 г. «О цензуровании репертуара артистов академических театров». Решено сосредоточить цензуру этого репертуара в Главном репертуарном комитете при Главлите, где и ранее проходил цензуру репертуар театров неакадемических. Как серьезная льгота заслуженным и народным артистам предоставлено право выступлений без предварительной цензуры (Бох48).

В 26 г. в бумагах Реперткома появляется имя Булгакова, о цензурных мытарствах которого мы будем говорить в четвертой главе.

Письмо заместителя Наркомпроса РСФСР В. Яковлевой (от 16 июля 26 г.) в оргбюро ЦК ВКП (б) об организации цензуры художественных фильмов. По ее словам, задачей Художественного Совета по делам кино является художественное и идеологическое руководство работой кино-организаций: рассмотрение и утверждение производственных планов, сценариев, художественно-идеологическое руководство постановочной работой; Главрепертком, осуществляющий политическую цензуру, до сих пор ограничивался просмотром готовой продукции, запрещая или разрешая её выпуск. По мнению Яковлевой, этого недостаточно: так как фильм в среднем стоит 30–40 тыс. руб., каждое запрещение наносит существенный ущерб государству. Поэтому Главрепертком «справедливо выдвинул требование предоставления ему права предварительной цензуры сценариев». Но такая же задача Художественного Совета по делам кино. Наркомпрос предлагает не дублировать работу, а выделить Главлитом своего представителя в Художественный Совет по кино и не выпускать фильмы без разрешения этого представителя. К такому решению, по словам Яковлевой, присоединилась и Кино-Комиссия. Но Комиссия Политбюро, выделенная для обследования Главлита, пришла к выводу о необходимости предварительной цензуры сценариев Главреперткомом. Поэтому Наркомпрос просит Оргбюро ЦК… отменить решение Кино-Комиссии (Бох50-51). Как видим, вопрос решает множество инстанций. Противоречия между ними. Но всё сводится к тому, как бы получше запретить.

Уже в августе 23 г. появились репертуарные списки разрешенных и запрещенных кинокартин, в основном заграничных. В сопроводительной записке к списку № 4 сообщается о том, что производство картин в России только налаживается; большинство картин — старые или заграничные, «содержание которых переполнено обывательщиной и мещанским духом»; главная задача репертуарного комитета — выбросить из этих картин наиболее вредные места; разрешенные к демонстрации картины не следует считать рекомендуемыми, а лишь допустимыми. После сопроводительной записки следует список картин, с пометками: сперва — «Разрешается, но не для рабоче-крестьянской аудитории», потом — фильмы, «числившиеся в прежних списках запрещенных, но после исправления разрешенные». Далее — «временно разрешается только для центральных районов». Наконец — «Неразрешенные картины». В списке более 300 номеров (публикуются лишь некоторые) (Бох429-32).

Досталось и Луначарскому. На исходе своей многолетней деятельности на посту Наркома Просвещения (отставка в конце 29 г.) он тоже попал в цензурные тиски. Цензура отклонила его сценарий фильма «Комета», предназначенный для Совкино. 19 ноября 28 г. Луначарский отправляет письмо П. А. Бляхину, заместителю начальника Главреперткома: «Конфедециально. Лично». Он сообщает, что не будет продолжать переговоры с Совкино, но хочет реализовать свой сценарий через другие кино-организации; поэтому он крайне заинтересован в отзыве Бляхина. Отзыв Совкино, по мнению Луначарского, совершенно нелепый. Сценарий фильма «Комета» «бьет по самому царскому режиму и бюрократии». Его значительная часть посвящена министру типа Плеве, и другим, которых он хорошо знает. Совершенно невероятный взгляд Совкино, что следует щадить эсеров. Совершенно глупое требование во всем сценарии отдавать первое место положительным явлениям (вероятно, несоблюдение именно этого требования вызвало отрицательную реакцию Совкино — ПР). «Я смотрю таким образом на отзыв Совкино как на чрезвычайно тревожный, не с точки зрения моего сценария, а с точки зрения критериев, которые действительно могут усугубить сценарный голод».

Хотя Луначарский заявляет, что ему «не может в голову притти (так-ПР) воспользоваться своим служебным положением в деле, которое касается меня как автора», он не может удержаться от упоминаний о своих заслугах: «Подумайте, я все-таки не первый встречный автор. Во-первых, я старый коммунист, человек с довольно широким горизонтом, чего не станет отрицать и тов. Трайнин (мой бывший ученик, между прочим), человек, которому партия до сих пор доверяет руководящую роль в культурной области, а от моего экспозе отделываются одной строчкой глупости. Что же происходит с другими авторами…».

Луначарский просит совета, отзыва Бляхина, допускает, что, может быть, «действительно я ошибаюсь и сценарий не имеет никакой ценности». Но на самом деле он так не думает и считает, что Репертком «может сделать те или другие выводы общего характера», «указать Совкино и на проявленную им поразительную небрежность и странность политического подхода». Письмо Луначарского, довольно курьезное, сохранилось в его личном архиве, среди других жалоб на цензуру, посылаемых ему самому (Бох455-57,627).