Пыль Снов - Стивен Эриксон

К’чайн Че’малле живут в этой стране. Убийцы жены и детей. Их мерзкие масла пропитали пыльную почву; их чешуйки шепчутся, паря в сухом воздухе. Они рядом.

Ненависть умерла в Ритуале. Так считают, так верят все Т’лан Имассы. Даже война с Джагутами была холодной, размеренной казнью. Душа Кальта трепетала: он понял, что ненависть жива в нем. Обжигающая ненависть. Кажется, все кости сплавились в единый узловатый кулак, твердый как камень. Кулак, ожидающий встречи с жертвой.

Он их найдет.

Всё иное не важно. Первый Меч не связал его сородичей — ужасающая ошибка, ведь Кальт знает: гнев бушует в каждом из них. Он может ощутить водовороты враждующих желаний, пробуждение алчной нужды. Армия должна склоняться перед одним владыкой. Без покорности каждый воин остается один, связи рвутся; в первый же миг столкновения каждый пускается по особой тропе. Первый Меч, отказавшись от командования, потерял армию.

Он глуп. Забыл, что означает власть. Чего бы он ни искал, чего бы ни нашел… он обнаружит себя в одиночестве.

Первый Меч. Что за титул? Мастерство с оружием — никто не станет отрицать, что Онос Т’оолан им наделен, иначе как бы он завоевал титул? Но, разумеется, тут нечто большее. Сила, способность налагать волю. Качества истинного лидера. Дерзость изрекать приказы в ожидании, что их выполнят без колебаний. У Оноса Т’оолана нет таких черт. Разве не проиграл он в то время? А теперь проиграет во второй раз.

Кальт Урманел пойдет по следам Первого Меча, но не будет его последователем. «Джагуты игрались с нами. Изображали из себя богов. Развлекались. В нас родилось негодование, ставшее пожаром безжалостной решимости. Но мы избрали ему неверное приложение. Когда мы поняли эту игру, у них не осталось выбора, кроме отступления. Разоблаченный секрет делает игру бессмысленной. В войне не было нужды. Наше упорство стало навязчивым безумием, мы потеряли себя… навеки.

Джагуты — не тот враг. Ритуал должен был объявить войну К’чайн Че’малле. Вот они действительно охотились на нас. Ради пищи. Ради развлечения. Они видели в нас только мясо. Они нападали на стоянки, скользкие от масла жестокой, бесчувственной резни. Наши любимые умирали.

Негодование? Слишком слабое слово для моих чувств. Для чувств всех жертв К’чайн Че’малле.

Первый Меч, ты ведешь нас в никуда. Мы покончили с Джагутами. Нам не до них. Причина умерла, ее бесполезные кости видны всем и каждому. Мы разбросали их пинками, тропа чиста — но она уводит нас от сородичей. Так почему мы идем за тобой? Почему не отстаем? Ты ни о чем не рассказываешь. Ты даже не признаешь за нами право на существование. Мы хуже Джагутов».

Он знает про Олар Этиль, Гадающую по костям, обрекшую их на вечные страдания. И ничего не чувствует. Она так же глупа, как и остальные. Так же слепа, так же склонна к ошибкам, как все гадающие, вливавшие силу в Ритуал. «Убьешь ее, Первый Меч? Если так, то в одиночку. Мы для тебя никто, но и ты для нас никто.

Да не обманется глаз. Мы не армия.

Мы не армия».

Ном Кала заметила, что гадающий Улаг Тогтиль идет рядом. Он, вне всякого сомнения, величайший воин среди всех виденных ею Имассов. Кровь Треллей. Она гадала, каким он был во плоти. Хотя очевидно: устрашающим, с широким клыкастым ртом, глаза маленькие как у ледового кабана. Она мало что помнила о Треллях — в ее времена они почти пропали, оказавшись среди первых племен, истребленных людским родом. Нельзя даже быть уверенной, что это настоящие воспоминания — скорее они прокрались в нее от оршайнов.

Что за горькая кровь. Потоп гнусных чувств, спутанных желаний, бездна отчаяния и бесцельная ярость. Она словно под осадой. Оршайны воистину истерзаны, духовно сокрушены. Ни она, ни родичи не нашли защиты от бесконечного потопа. Они прежде ни с чем подобным не сталкивались.

Но от самого Первого Меча — ничего. Ни обрывка мыслей, ни намека на эмоции. Неужели он попросту лишен душевной жизни? Или его самоконтроль столь совершенен, что самые настойчивые ее атаки кажутся слабыми как дождь против камня? Загадка Оноса Т’оолана не давала ей покоя.

— Мера милосердия, — вторгся в ее раздумья Улаг.

— Что, Гадающий по костям?

— Ты тоже истекаешь кровью, Ном Кала. Все мы заблудшие. Кости трясутся, тьма кружится в провалах глаз. Мы считаем себя творцами мыслей и чувств, но я думаю иначе.

— Неужели?

Он кивнул: — Мы летим по его следу. Такое насилие, такая ярость. Она пожирает нас и принимает форму съеденного. А мы верим, будто сами принимаем решения. Очень тревожно, Ном Кала. Скоро ли мы накинемся друг на друга?

— Разве в этом мера милосердия? — удивилась она.

— Зависит…

— От чего?

— Насколько тонок Онос Т’оолан.

— Прошу, объясни.

— Ном Кала, он сказал, что не призовет нас к покорности. Не будет обычным Т’лан Имассом. Это важно. Знает ли он, какой ущерб причиняет, просто проходя мимо? Думаю, да.

— И ради чего всё это?

— Увидим.

— Ты веришь в него, не так ли?

— Вера — странная вещь. Для Т’лан Имассов она стала лишь бледным призраком памяти. Может быть, Ном Кала, Первый Меч желает вновь пробудить ее в нас. Сделать нас не просто Т’лан Имассами. Поэтому он нас не подчиняет себе. Наоборот, показывает свободу смертности, которую мы считаем давно утерянной. Как живые командуют сородичами? Как может действовать армия, если в каждом солдате гнездится хаос, бушуют несовместимые желания?

— К чему показывать нам такое? Мы не смертные. Мы Т’лан.

Он пожал плечами: — Пока у меня нет ответа. Но, думаю, он всё нам покажет.

— Пусть не ждет слишком долго, Гадающий.

— Ном Кала, — поглядел на нее Улаг Тогтиль, — мне кажется, некогда ты была красивой.

— Да. Была.

— Хотел бы я поглядеть на тебя тогда.

Она покачала головой: — Вообрази, как больно было бы тебе теперь.

— Ах, ты права. Мне жаль.

— И мне, Гадающий.

— Мы уже там? Ноги болят.

Драконус встал и обернулся, глядя на полукровку-Тоблакая. — Да, возможно, мы сможем передохнуть. Голоден?

Аблала кивнул: — И спать хочу. И доспехи плечи натерли. И топор тяжелый. И друзей я потерял.

— На поясе есть петля для секиры, — сказал Драконус. — Не нужно нести ее наготове. Как видишь, никто к нам незаметно не подберется.

— Лучше бы я заметил кролика или цыпленка. Побежал бы и поели.

— Зачем бы? Ты уже видел: я могу наколдовать пищу и воду.

Аблала сморщился: — Хочу внести свою долю.

— Понимаю. Уверен, внесешь и очень скоро.

— Заметил чего-то? — Аблала выпрямился и начал озираться. — Кролик? Корова? Вон те две женщины?

Драконус вздрогнул и тоже принялся оглядываться. Увидел две фигурки, идущие к ним. До них около трех сотен шагов. Идут с юга, пешие. — Мы подождем их, — сказал он вскоре. — Но, Аблала, не нужно драться.

— Да, секс лучше. Когда доходит до женщин. Я того мула никогда не трогал. Это нездорово и плевать что они говорят. Можно поесть?

— Разведи огонь. Используй вчера собранные дрова.

— Ладно. И где они?

Драконус сделал жест, и к ногам Аблалы шлепнулась небольшая вязанка сучьев.

— О, вот же они? Ладно, Драконус. Я нашел дерево.

Идущая первой женщина была молода, одета в дикарский наряд. Глаза блестели посреди черной полосы — возможно, означавшей горе — тогда как остальные части лица были вымазаны белой краской, создававшей образ черепа. Мускулистая незнакомка заплела длинные, ржавого оттенка волосы в косу. В трех шагах за ней брела старуха, босая, в грязной кожаной тунике. На почерневших пальцах сверкали кольца, весьма странно выглядевшие на такой оборванке.

Женщины встали в десятке шагов от Драконуса и Аблалы. Молодая заговорила.

Аблала поднял голову над разгорающимся костерком: — Торговое наречие — я понимаю. Драконус, они голодны и хотят пить.

— Знаю, Аблала. Ты найдешь еду в мешке. И кувшин эля.

— Неужели? В каком таком мешке… а, ладно. Скажи хорошенькой, что я хочу заняться с ней сексом, только повежливее…

— Аблала, мы с тобой часто говорим на торговом наречии. Как и сейчас. — Он сделал шаг навстречу: — Привет вам. Мы поделимся всем, что имеем.

Юная женщина (ее рука стиснула рукоять кинжала, едва Аблала объявил о своих желаниях) посмотрела на Драконуса. — Я Релата из Свежевательниц, из Белолицых Баргастов Акраты.

— Ты далеко от дома, Релата.

— Да.

Драконус поглядел на старуху. — А твоя спутница?

— Я нашла ее скитающейся. Это Секара, высокорожденная среди Белолицых. Но разум ее совсем помутился.

— У нее гангрена пальцев, — заметил Драконус. — Нужно их отрезать, иначе зараза распространится.

— Знаю. Но она отказывается от помощи. Думаю, из-за колец. Последнее напоминание о богатстве. — Свежевательница помедлила. — Мой народ пропал. Мертв. Белолицых Баргастов больше нет. Моего клана, клана Секары. Никого. Не знаю что стряслось…