На руинах империи - Брайан Стейвли

– Оружие, – шелестом камыша отозвалась она. – Уничтожитель… самое опасное… неббарим…

Режущий кашель оборвал ее речь. Женщина повернула голову, стошнила кровью, сплюнула и хотела еще что-то сказать, но только простонала.

– Что за оружие? – склонившись над ней, спросил Акйил.

Он чуял ее кровь, пот и еще что-то – неправильное, страшное, как гниль.

– Зимой… – выдавила она. – Дождись зимы.

– Зачем? Что будет зимой?

Женщина невидящими глазами уставилась сквозь него. Потом снова нашла его взглядом.

– Ты… откуда?

Акйил молчал, не зная, солгать или ответить правду.

– Аннур? – В голосе появилась настойчивость. – Ты из… Аннура?

– Я от императора, – наконец решился Акйил.

– Нет… – Она снова смотрела мимо него, будто видела за его спиной всю громаду Рассветного дворца.

– Да.

– Ей нельзя… – Женщина выкашляла большой сгусток крови, сплюнула, очищая рот, и снова начала. – Ей отдавать нельзя.

Он нерешительно кивнул. Видно, этого показалось мало. Женщина приподнялась на локте, ухватила его за грудки, притянула так близко, что видны были прострелившие белки глаз сосудики.

– Спрячь его. Хорошо спрячь. Если император узнает… – Она захлебнулась, давясь, разинула рот, булькнула: – Конец…

– Чему? – добивался Акйил. – Чему конец, если она узнает?

В глазах женщины ему почудилось удивление.

– Всему, – шепнула она. – Всему.

Ткань балахона выскользнула из ее пальцев. Голова упала, стукнув затылком о камень, в глазах стало пусто. Он пальцем пощупал ей горло – пульса не было. Вглядываясь в мертвое лицо, Акйил врезал в память сама-ан.

Эта женщина – кшештрим. Правда, как зажатый в его кулаке предмет, была невозможна и неоспорима.

Если верить Адер, императоры Малкенианской династии веками не допускали к кента горстку уцелевших кшештрим. Но когда империя в огне, когда сидящий на троне не умеет пройти через врата, кшештрим снова вольны ими пользоваться. Один вопрос: зачем?

Он занялся камнем, который женщина назвала «семенем», покатал его на ладони. На вид – словно уголь, а на ощупь – как вода. Акйил, и держа его в руке, не мог уложить в голове, что это настоящая вещь, обладающая плотностью и весом. Семя представлялось пустотой, отсутствием всего. Только сомкнув пальцы, скрыв камень от глаз, Акйил ощутил его реальность.

«Оружие… уничтожитель…»

«Если император узнает, всему конец…»

Слова чиркнули по спине ледяным лезвием.

Поколебавшись. Акйил уложил предмет в кармашек за подкладкой балахона. Семя уместилось между зубом и ожерельем. Выпрямляясь, он пощупал ткань пальцами. Толстая и грубая, она скрыла даже украденный в прошлый раз кинжал, а эти вещицы намного меньше. Адер до сих пор его не обыскивала, с чего бы ей теперь начинать? Однако она ждет его возвращения, и ждет скоро. Чем дольше он задержится, тем больше у нее появится вопросов, а ответов у него нет.

Мертвая женщина, мертвая кшештрим, смотрела в темноту. Мальчишкой он успел бы обшарить покойницу в десять ударов сердца. И сейчас потратил немногим больше. Однако нашел только поясной нож – из простой стали, а не из невиданной материи меча – и что-то вроде птичьей косточки на шнурке вокруг шеи. Странно, зачем бы бесчувственному созданию носить украшение, но задумываться об этом было недосуг. Акйил резко дернул, порвал шнурок и сунул косточку в тот же потайной кармашек.

В голове мелькнула мысль, что делать с телом, да только что он мог сделать? Ни похоронить, ни сжечь. Мог бы спустить труп в воду, если бы не насмотрелся когда-то разбухших, полусгнивших утопленников в квартале. Да и какой смысл? Она, должно быть, многие и многие тысячи лет ходила по свету, накапливая опыт, мысли, воспоминания. И все это вырвано из нее когтями чудовища. От бессмертного существа осталось то же, что остается от всякого: кости и плоть, слепые глаза, неподвижное сердце, а остальное пропало, испарилось – похищено, утекло. Вся жизнь за миг между вдохом и выдохом свелась к гниющему мясу.

53

Рану жгло.

Зуб габбья не перекусил ни связок, ни мышц, которые, хоть и подранные, терпеливо выдерживали ее вес. Кровь уже запеклась, и наутро после схватки Гвенна почувствовала, как затягивается кожа. Казалось бы, надо радоваться – тело исцеляет самое себя, как и раньше. Если бы не это обжигающее, как лед, жжение. Гвенна изучила рану, пошевелила лодыжкой, потянула поврежденную мышцу.

Мутный предрассветный проблеск залил восточные вершины, но в расщелине, по которой они поднимались, еще стояла промозглая тьма. Остальные спали, закутавшись в одеяла: Паттик свернулся, как малый ребенок, спрятал руку между коленями; Бхума Дхар приткнулся в щели между двумя валунами; Чо Лу закатился под уступ; Киль сидел, поджав скрещенные ноги, – как всегда, на него даже смотреть было неуютно, – и ровно, медленно дышал; Крыса, пристроившаяся совсем рядом, топорщилась тощими локтями и коленками.

После стычки с габбья Гвенна нещадно гнала остальных из лощины к обещанной Килем безопасной крепости. Джонон погиб, Чент и Лури погибли. И гнавшаяся за ними кошмарная тварь издохла, но какое-то нутряное чувство не давало ей покоя. Даже если до крепости не доберутся, чем дальше от зараженных лесистых низин, тем спокойнее. Во всяком случае, так она объясняла себе. Но при виде воспаленного, едва затянувшегося укуса у нее в животе зашевелилось муторное беспокойство. Того ли она боится? Не несет ли опасности в самой себе?

– Рана заражена.

Рывком обернувшись, Гвенна встретила взгляд сидевшего в той же позе Киля. Серые непроницаемые глаза.

– У кеттрал раны обычно не воспаляются.

– Это не обычное заражение.

Его слова холодными пальцами взяли Гвенну за горло. Она замерла, не смея дышать, будто стоило затаиться, и опасность пройдет мимо.

– Насколько все плохо? – спросила она наконец.

– Плохо.

– Это… – Слова пугали, но она принудила себя их выговорить. – Это сведет меня с ума? Превратит в… в то же, чем стал Джонон?

– Со временем.

– Как скоро?

– Вы сильнее адмирала. И упрямее.

– А еще я не дура. Яд и сильных убивает. И упрямых.

– Этиология этой болезни изменчива и непостоянна.

– В смысле?..

– Вода действует опосредованно, кровь – напрямую. Изменение может занять сутки. Двое. Вряд ли более трех. – Он склонил голову к плечу. – Как вы себя чувствуете?

Она послала историку долгий взгляд, затем осмотрела схватившуюся струпьями кожу и перенесла внимание внутрь себя, в сумятицу мыслей и чувств. От блаженного восторга, памятного по джунглям, не обнаружилось и следа, и от лихорадочного жара, и от голода. Но вот это… как темная лоза, обвившая все остальное, – оно странное, чужое, неправильное.

– Оно во мне, – тихо сказала Гвенна.

Киль кивнул.

– Но ведь есть… средство? Там, в крепости. Какое-то кшештримское зелье, чтобы это вылечить?