Дорога шамана - Робин Хобб

— Оставь его себе. Мне он больше не нужен. Это все, что ты хотел мне сказать? — Мои слова прозвучали несколько ядовито.

Воспоминания о самой безобразной и прекрасной женщине из другого, абсолютно чуждого мне мира вызывали ужас. И все же я ее любил. И ненавидел. И я ее убил.

Нижняя губа Колдера задрожала. На миг мне показалось, что он сейчас расплачется. Однако он взял себя в руки и заговорил сдавленным голосом, в котором тоска мешалась с гневом.

— Письмо я написал по приказу отца. Я признался ему, что солгал насчет того, кто меня напоил. И он велел отправить тебе приглашение, чтобы, когда ты придешь, я мог лично принести извинения. Так я и делаю. Приношу свои извинения, Невар Бурвиль.- Он с трудом втянул в себя воздух. Я не успел прийти в себя после его слов, а Колдер продолжал хриплым шепотом: — И я рассказал ему все остальное про Джариса и Ордо. О том, как они избили вашего толстяка, а затем подкараулили лейтенанта Тайбера. Я приношу извинения и за это. И хотя я пригласил тебя по распоряжению отца, мне действительно нужно было тебя увидеть, но совсем по другой причине. Я должен сказать еще кое-что.

Он смотрел на меня, пауза затягивалась. Возможно, он ждал от меня какой-то реакции. Наконец он собрался с силами и заговорил:

— Спасибо тебе за то, что ты послал меня назад… на мосту. Если бы не ты, я бы там остался. И умер. — Он вдруг обхватил себя руками и так затрясся, что едва не упал с дивана. — Я пытался поделиться этим с отцом, но он ужасно на меня рассердился. А я знаю… Это… — Он замолчал и оглядел комнату, словно хотел убедиться, что он все еще здесь. Колдера била крупная дрожь. — Что реально? То место, где мы живем, или то, куда я попал тогда? Неужели весь мир может исчезнуть и ты окажешься… Где ты окажешься? Я все время об этом думаю. И стал плохо спать по ночам. Доктор велел давать мне лекарство, чтобы мой мозг хоть иногда отдыхал, но ведь это совсем не то же самое, что настоящий сон, правда?

— Колдер, успокойся. Ты в безопасности.

— В самом деле? А ты? Как ты думаешь, она сможет дотянуться до нас и снова утащить к себе? — Он не выдержал и расплакался.

Я подошел к двери и выглянул в коридор, надеясь, что мальчику кто-нибудь поможет, но никого не было видно.

— Колдеру стало нехорошо! — громко крикнул я. — Нельзя ли кого-нибудь прислать, чтобы за ним присмотрели? — Я вернулся к мальчику и положил руку ему на плечо, не испытывая, правда, ни малейшей жалости. — Она ушла, Колдер. Навсегда. Успокойся. Кто-нибудь сейчас придет, и о тебе позаботятся.

— Нет! — завопил Колдер. — Нет. Они опять дадут мне лекарство. Невар, пожалуйста, не зови их. Я больше не буду плакать. — Он еще сильнее обхватил себя руками и задержал дыхание, чтобы побороть рыдания.

Где-то открылась и закрылась дверь, в коридоре послышались шаги. Они медленно приближались к нам. Я изо всех сил пытался придумать способ успокоить Колдера. Мне совсем не хотелось, чтобы меня обвинили в том, что я довел больного ребенка до истерики.

— Где вы теперь будете жить? — неловко спросил я. — В семейном поместье?

Это был неудачный вопрос.

— Да, мой отец, мать и сестры отправляются туда. Но меня он отсылает. Теперь от меня нет никакого проку. Отец меня ненавидит. Он говорит, что я трясусь, как маленькая паршивая собачонка, и всего боюсь. Сын-солдат, который никогда не станет солдатом. Какая от меня польза в этом мире? — Мальчик взял в руки камень и тут же положил обратно. — Отец пришел в ярость, когда узнал, что я его украл у тебя. Он думает, что накажет меня, навсегда отослав к дяде. Дядя Кар написал, что будет рад меня принять, ведь тогда у него будет сын, который сможет стать его наследником. И еще он говорит, что сын-ученый не должен быть сильным и смелым, ему достаточно быть умным. Но теперь я очень опасаюсь, что и ум свой весь растерял.

— Что все это значит? — резко спросил полковник Стит, входя в комнату. Правда, теперь его голос прозвучал лишь как слабое эхо прежнего грозного командирского тона. Он несколько дней не брился, седые волосы были всклокочены. Когда Стит меня узнал, он прорычал: — Я мог бы догадаться, что это ты. Ну, надеюсь, ты удовлетворен?

Я протянул ему письмо, которое мне прислал Колдер. Оно выскользнуло из моей руки — это произошло совершенно случайно — и упало у ног полковника.

— Ваш сын попросил меня прийти. Я пришел. Теперь я знаю, что это вы приказали ему пригласить меня.

Больше всего я был поражен не силой своего гнева, а холодным контролем над собственным голосом. Я произнес эти слова совершенно спокойно и, не дрогнув, встретил взгляд бывшего командира. Он отвернулся от меня и посмотрел на сына, и я увидел смесь ужаса и отвращения в его глазах.

— Ладно. Я вижу, что ты ему отомстил, — злобно проговорил полковник. — Надо полагать, ты получил удовольствие, пиная этого жалкого щенка. Наконец-то вы удовлетворены, сэр? — Он демонстративно перешел на «вы», словно желая мне показать, что на самом деле во всем виноват был я.

— Нет, сэр, не удовлетворен, — ответил я, четко выговаривая каждое слово. — Вы исключили меня из Академии с лишением всех прав и привилегий, основываясь на лживом навете. Бремя позора все еще лежит на моих плечах. Неужели оно навсегда останется в моих бумагах? И как вы намерены поступить с теми кадетами, которые отравили вашего сына дешевой выпивкой, а также избивали своих же товарищей?

Некоторое время он молчал. Тишину нарушало лишь хриплое дыхание Колдера. Потом я услышал, как полковник Стит сглотнул.

— Никаких документов о твоем исключении не сохранилось, — негромко сказал он. — Ты в любое время можешь вернуться в Академию, хотя мне неизвестно, когда возобновятся занятия. Это решит мой преемник. Сейчас он разыскивает новых наставников на замену тем, что умерли. Ты удовлетворен?

Всякий раз, когда полковник задавал этот вопрос, в его устах он звучал как обвинение. Неужели он так и не понял, что я стремлюсь к восстановлению попранной им же самим справедливости и, как любой нормальный человек, хочу вернуть себе доброе имя?

— Нет, сэр. Я не удовлетворен. Что будет с теми кадетами, кто на самом деле виновен в отравлении вашего сына? — повторил я свой вопрос все тем же твердым и холодным голосом.

— Это тебя не касается, кадет! — Он так разозлился, что даже закашлялся. Но когда приступ прошел, он все же снизошел до ответа: — Я считаю, что нельзя ничего добиться, оскверняя память мертвых. Их обоих унесла отвратительная болезнь. Теперь их будет судить добрый бог, а не ты, кадет Бурвиль. Тебя это удовлетворит?

Мой ответ был, как никогда, близок к богохульству.

— Пожалуй, да, сэр. Доброго вам дня, полковник Стит. Доброго дня, Колдер.

Я решительно зашагал мимо полковника к двери. И тут Колдер показал, что в его душе солдата, возможно, еще оставалась искра смелости. Дрогнувшим голосом мальчик крикнул мне вслед: