Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Ознакомившись с его помощью с так называемыми программами разных групп святых отцов, Андрей понял, что даже проживя здесь столько времени, церковную жизнь по-прежнему представлял себе весьма упрощённо. А тут перед ним вдруг открылась одна из тех глубинных, но скрываемых от обывателя граней, заставившая сразу же по-иному отнестись к людям в рясах.

Оказалось, что в церкви, кроме деления на иосифлян и нестяжателей, люди, как и в мирской жизни, делились на западников и, скажем так, славянофилов (хотя себя они так не называли, разумеется), которые стояли за сохранение исконных традиций, идущих ещё от той Руси, что жила до прихода "злого Батыги". И поддержка того или иного течения во многом зависела вовсе не от взглядов конкретного священника на церковные владения, а от совокупности самых различных причин.

Так, Андрей мало удивится, узнав, что большая часть священников, окормляющих приходы по западной границе страны, стояла на (назовём условно) латинофильском подходе. Для них окружающий мир представлял собой книгу, написанную Богом, и задачи наставника они видели в том, чтобы научить обучающегося читать эту книгу. При этом полноценное обучение отроков следовало осуществлять как на родном языке, так и на латинском с греческим.

Разумеется, подобный взгляд пришелся Андрею весьма по душе, потому как был в духе его взглядов, но…

Но, к сожалению, главным оппонентом ей был старец Вассиан и прислушивающийся к нему митрополит, сильно укрепивший за последние годы свои позиции, как при дворе, так и внутри церкви. И хотя их подход к обучению не столь сильно отличался от латинофильского, но кое-какие различия всё же имел.

Так Вассиан был согласен с тем, чтобы спудеи (ну вот так обзывали на Руси студентов) обучались на русском и греческом языках. А вот латинскому речению, по его мнению, обучать стоило только тех, кто с закатными странами по государскому делу общаться будет. Дабы не плодить "прелестей латынских". При этом он понимал, что одним богословием учён не будешь и соглашался, что изучать надобно как духовные, так и гражданские науки: грамматику, риторику, логику, физику, диалектику, философию, богословие и юриспруденцию. А вот к астрономии у старца был двоякий подход: с одной стороны, он считал её той самой "прелестью", с другой, соглашался, что в некоторых делах знание астрономии просто необходимо. К тому же многие оппоненты старца попытались урезонить того тем, что ещё его учитель, Нил Сорский, считал, что ведать законами, по которым ходят светила небесные, православным вовсе не зазорно. Да и в Царьграде, взятом за образец, астрономию вполне себе преподавали. Кстати, с учётом того, откуда брался образец для подражания, Андрей назвал взгляды старца условно ромейско-русскими. Но вернёмся к астрономии. Прижатые к стене столь большой доказательной базой, внятного решения по данной науке ромейцо-русичи принять пока что не смогли. Но обещали крепко подумать.

Зато Вассиан считал, что преподавать науки в русском университете должны только учёные греки и "мудрые люди" из православных (читай, южнорусских) земель, сохранившие древние знания и обычаи, с чем Андрей опять же не был полностью согласен. Ведь лучшие из византийцев давно уже преподавали в европейских университетах или служили при дворах султана, императора, королей да герцогов. А их самые видные ученики в большинстве своём были уже католиками.

Однако и это было решаемо, а вот то, что старец прямо говорил, что будущий университет должен стать инструментом для искоренения инакомыслящих, вот это уже было тревожным звоночком.

Третья-же сила, пусть и небольшая, но самая горластая, представляла собой ту самую породу священников, которую так высмеивали в советское время. Да-да, самые настоящие "дубы", считавшие, что "в той грамоте суть всё еретичество есть". Они осуждали приоритет мирских наук и призывали вовсе отказаться от греко-латинского образования, а молодых людей учить только богословию, дабы воспитывать умных и богобоязненных отроков.

И вот этот подход не устраивал Андрея полностью.

Ну а поскольку за столько лет священники никак не могли прийти к одному знаменателю, то решили, как это уже становилось обычаем, заручиться авторитетом великого князя. Но прежде чем государь задумался над поставленными вопросами, борьба теорий, как это обычно и бывает, постепенно выплеснулась за церковные стены на улицу. Имея перед глазами подвиг Иосифа Волоцкого, горластые и не лишённые ораторского обаяния ретрограды решили организовать людской марш в поддержку своих взглядов. Под влиянием их рассказов о предстоящем отступлении от веры православной в угоду проклятых латынян, недовольный народ забурлил и стал недобро посматривать в сторону митрополитских и государевых палат. При этом этим предшественникам попа Гапона даже в голову не пришло задуматься над вопросом, а что будет, если в этот раз государя не разобьёт паралич? Так что пришлось Андрею срочно вмешиваться в "работу с электоратом" самым грязным способом – натравив на самых активных крикунов городское дно. Да, организованной преступности, как таковой ещё не существовало, но объединение в группы по интересам, как, например, сотворили профессиональные нищие, уже было.

Андрееву безопаснику – Лукьяну – пришлось потратить немало сил и средств, чтобы выйти на верхушку подобной протоорганизации. Слава богу, никакие правозащитники, адвокаты и прочие ограничивающие розыск инструкции ему не мешали, так что множество нищих просто досрочно оставили московские улочки и паперти, переместившись на погост, но предварительно рассказав всё, что знали, а если чего не знали, то догадывались. Впрочем, знали они, на удивление, много. Вопросом безопасности их руководители не слишком-то и заморачивались.

Так, выяснилось, что нищих на родной для Андрея Никольской улице, как и ещё на трёх прилегающих "курировал" владелец вполне себе респектабельной корчмы, который, как вы понимаете, в скором времени продал своё доходное заведение и уехал в неизвестном направлении. Ну а корчма с той поры стала приносить доход в княжеский карман, но не напрямую, а через цепочку подставных лиц. Управлял же ею теперь доверенный человек Лукьяна, вполне сведующий в столь сложном деле. И при этом основной "профиль работы" им тоже не был забыт, ведь побороть преступность не удалось ещё никому в истории, а вот сами жители городского дна были бесценным кладезем информации для любой службы безопасности.

Вот этих-то нищих и натравили на самых лучших ораторов. У кого на выступлении потасовку устроить, да с кровавыми соплями, чтобы людям не до проповедей стало, а кого и прибить тихонько в подворотне. И священнический сан вовсе не помешал большинству нищих творить подобные деяния.

Разумеется, и власти не стали спускать подобное, и многие "творцы беспорядков" быстренько попали в лапы стражи, вот только новая система строилась по иным порядкам и те, кто знал чуть больше основной серой массы либо "счастливо" избежали ареста, либо пали от рук "разгневанных граждан". Так что все ниточки, ведущие наверх, были обрублены, и следствие изначально зашло в тупик. Нет, будь тут следователь из двадцать первого века, то, скорей всего, он бы эту цепочку раскрутил, но, как говорится: "маемо що маемо".

Главное, что взрыва народного гнева удалось избежать. Ни Кровавого воскресенья, ни Болотной не случилось. Но сами прения по поводу того, какой подход к обучению считать правильным, ещё долго сотрясали церковные стены. А Василий Иванович как-то не стремился примерять на себя в этом вопросе роль третейского судьи, чего-то старательно выжидая. Хотя мнения Думы и близких советников выслушивал со вниманием. И лишь к лету латинофилы и ромейцы, напуганные попыткой поднять народ, нашли, наконец, приемлемый для себя компромисс, создав таким образом единый фронт против ретроградов.

Как раз к тому времени здания университета были уже построены, но вопрос: а кого же приглашать на кафедры – был ещё весьма далёк до закрытия.