Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

Маркс терпеливо, подробно рассказал заокеанскому корреспонденту о многообразной помощи бастующим рабочим разных стран, о началах солидарности трудящихся, о деятельности профсоюзов, обществ взаимопомощи, кооперативной торговле и кооперативном производстве. Он сообщил о том, как расширяется влияние Интернационала в Европе. Две газеты пропагандировали взгляды Международного Товарищества Рабочих в Испании, три — в Германии, столько же — в Австрии и Голландии, шесть — в Бельгии и столько же в Швейцарии.

— А теперь, — закончил Маркс, усаживаясь против Ландора и протянув ему сигару, — когда я рассказал вам, что такое Интернационал, вы, пожалуй, сумеете сами составить себе мнение о его мнимых заговорах.

Наступило короткое молчание. По комнате плыл сизый дым сигар.

— А Мадзини тоже член вашей организации? — с любопытством и возрастающим интересом спросил Ландор.

— О нет! — весело рассмеялся Маркс. — Наши успехи были бы не очень-то велики, если бы мы не пошли дальше его идей.

— Вы меня удивляете. Я был уверен, что он является представителем самых передовых взглядов.

— Он представляет всего-навсего старую идею буржуазной республики. Мы же не хотим иметь ничего общего с буржуазией. Мадзини отстал от современного движения не меньше, чем немецкие профессора, которые, однако, до сих пор считаются в Европе апостолами развитой демократии будущего. Они были таковыми когда-то — может быть, до 1848 года, когда немецкая буржуазия, в английском понимании этого слова, едва достигла своего собственного развития. Но теперь эти профессора перешли целиком на сторону реакции, и пролетариат больше не желает их знать…

— Что вы скажете о Соединенных Штатах? — настойчиво спросил Ландор, видя, что Маркс намерен закончить беседу.

— Основные центры нашей деятельности находятся сейчас в старых европейских странах. Многие обстоятельства позволяли до сих пор думать, что рабочий вопрос не приобретет такого всепоглощающего значения в Соединенных Штатах. Но эти обстоятельства быстро исчезают, и рабочий вопрос быстро выдвигается там на первый план вместе с ростом, как и в Европе, рабочего класса, отличного от остальных слоев общества и отделенного от капитала.

Задав еще один вопрос, Ландор шумно поблагодарил Маркса и долго тряс его руку, приглашая грозного вождя мировых революций посетить далекую Америку.

Распрощавшись с Ландором, Маркс спустился в столовую. Дом был битком набит беженцами-коммунарами. Женнихен и Элеонора уступили им свои комнаты и переселились к Ленхен, гостиная в первом этаже напоминала наспех сооруженную палату в пору эпидемии. Так как в доме не хватало кроватей и диванов, Женни сдвинула несколько стульев и, покрыв их матрацами и одеялами, соорудила дополнительное ложе. В кухне Ленхен едва успевала стряпать для многочисленных обитателей дома. Все кастрюли и сковороды пошли в дело. На Риджентс-парк-род творилось то же самое, и Лицци сбилась с ног, стремясь накормить, подлечить и одеть глубоко потрясенных пережитым людей.

Когда Карл вошел, Женни и ее дочери раскладывали покупки для изгнанников, сделанные на собранные деньги. У большинства не было сменного белья, верхней одежды, обуви. Маркс и члены его семьи роздали все, что нашли в своем гардеробе, но этого было очень мало. Коммунары и их семьи, в которых были старики и дети, крайне нуждались в лечении и помощи. Ленхен приготовляла настои из липового цвета с лимоном и медом и поила ими страдающих лихорадкой.

Женни и ее мужу была издавна присуща, когда в их помощи нуждались близкие, способность действовать без устали. В то время как обрушившаяся лавина горя вызвала растерянность у некоторых деятелей Интернационала, Маркс, Энгельс и их жены проявили редкое спокойствие, самообладание и находчивость в изыскании средств для спасения революционеров.

— Итак, Мавр, все у нас складывается отлично, мы сможем сегодня же обуть наших постояльцев. Для детворы мы достали удобные сандалии и чулочки. Я вызвала врача. У маленькой Кло жар. Лишь бы не было скарлатины. Лесснер подыскал работу для двух портных и одного плотника в мастерской на Бэкер-стрит. Неправда ли, это хорошие новости?

— Еще бы, дорогая!

— А ты, верно, изрядно устал отбивать словесные мячи этого клещеобразного янки?

— Разговор оказался значительнее, нежели я предполагал. Если он не переврет того, что я ему продиктовал, читатели смогут получить некоторое подлинное представление о том, что же такое Интернационал.

— Да, буржуазные газеты только то и делали, что истязали своих подписчиков ужасами, порожденными бессовестным бредовым воображением.

— Но больше всего черной краски тратили эти мазилы, чтобы нарисовать портрет доктора Маркса, неистового вождя Интернационала и вдохновителя Коммуны, — сказала Женнихен, прислушивавшаяся к разговору родителей.

В тот же день к Марксу пришли два коммунара. Они чудом спаслись, благодаря самоотверженности товарищей. Их появление было встречено громкими изъявлениями радости, как только они назвали свои фамилии. Оба были хорошо знакомы Карлу по письмам и понаслышке, но видел он их впервые. Один, постарше, был худощавый высокий брюнет с продолговатым смуглым лицом, бородкой «под Генриха IV» и узкими стрельчатыми усами, мало походил на француза, каким был на самом деле. Он казался уроженцем Южной Испании, сошедшим с портретов знатных грандов кисти Веласкеса. Его звали Шарль Лонге. Он был журналистом и принимал видное участие в Парижской коммуне. И до этого, со времен студенчества, он боролся с цезаристским режимом. С ним вместе пришел Валерий Врублевский. Он значительно постарел. На усталом лице резче выделялись оспенные рябины, и в углах губ образовались новые складки. По-прежнему уверенно и бодро откидывал он назад мужественную голову, и непреклонная воля была во взоре. Женни Маркс с особым интересом и благожелательностью отнеслась к польскому революционеру. В течение нескольких часов говорил он с ней о Коммуне и ее защитниках. Женни, умевшая безошибочно чувствовать людей, была поглощена строгим, простым и вместе с тем глубоким рассказом Врублевского. Он невольно внушил ей не только симпатию, но и уважение.

После чая мужчины поднялись в кабинет хозяина дома. Маркс с наслаждением затянулся сигарой. Врублевский набил табаком трубку, а Лонге, отказавшись курить, подошел к окну. В саду он увидел Женнихен; с лейкой в руке она шла к своей тепличке. Бывший полководец Коммуны достал из кармана изрядно потрепанного пиджака мятый исписанный лист бумаги и протянул его Марксу. Тот внимательно прочел раз, другой и сказал, заметно пораженный: