Ожерелье королевы - Александр Дюма

Она еще колебалась. Она была бы рада отдать жизнь, чтобы Шарни сам изобрел какую-нибудь ложь; но он, рыцарь без страха и упрека, был на это неспособен, да и не пытался. В своей щепетильности он боялся даже подать вид, что готов вступиться за честь королевы.

Все, что заложено в этой изобилующей возможностями сцене, которую мы описываем, быть может, с излишним многословием, могли бы выразить и передать в полминуты трое актеров.

Впившись взглядом в губы короля, Мария Антуанетта напряженно ждала вопроса, и вопрос этот наконец прозвучал.

– Ну что ж, сударыня, какой милости тщетно добивался от вас господин де Шарни, так что ему пришлось даже опуститься перед вами на колени?

И, словно желая смягчить суровость, с которой он допытывался до правды, король добавил:

– Быть может, я окажусь более счастлив, чем вы, сударыня, и господину де Шарни не придется опускаться передо мной на колени.

– Государь, я сказала вам, что просьба господина де Шарни невыполнима.

– И все же в чем она состоит?

«О чем можно просить на коленях? – терялась в догадках королева. – О чем можно умолять? Чего я не в силах исполнить? Ну же? Ну?»

– Я жду, – произнес король.

– Видите ли, государь, просьба господина де Шарни касается семейной тайны.

– Ни у кого не может быть тайн от короля: он владыка своего королевства и отец, пекущийся о чести и безопасности всех своих подданных: все они его дети, даже те, – добавил Людовик XVI с царственной угрозой в голосе, – даже те изверги, которые покушаются на честь и безопасность своего отца.

От этих угрожающих слов королеву бросило в дрожь.

– Господин де Шарни, – воскликнула она в смятении и ужасе, – господин де Шарни испрашивал у меня…

– Что же, сударыня?

– Разрешения на брак.

– Вот как! – вскричал король, мгновенно удовлетворившись таким объяснением. Но тут же в нем снова заговорила ревность.

– Но в таком случае, – продолжал он, не замечая, каких мук стоило бедной женщине выговорить эти слова, как побледнел Шарни, от которого не укрылись ее страдания, – но в таком случае почему же господину де Шарни невозможно вступить в брак? Разве он не принадлежит к высшей знати? Разве он не обладает огромным состоянием? Разве он не отважен, не красив? Никто не откажется принять его в свою семью, ни одна женщина его не отвергнет – разве только принцесса крови или замужняя дама; кроме этих двух случаев, я не вижу никаких непреодолимых препятствий. Итак, сударыня, назовите мне имя той женщины, на которой желает жениться господин де Шарни, и, если она не принцесса крови и не замужем, ручаюсь вам, что преодолею все препоны… в угоду вам.

Королева, под угрозой все возрастающей опасности, вынужденная громоздить одну ложь на другую, горячо продолжала:

– Нет, сударь, нет, есть на свете препятствия, которых вы не в силах преодолеть. Та, о которой мы говорим, из их числа.

– Тем более я желаю знать, какие препятствия не по силам королю, – с глухой яростью перебил король.

Шарни взглянул на королеву: казалось, у нее подгибаются ноги. Он готов был уже подбежать к ней, но неподвижность короля пригвождала его к месту. По какому праву он, чужой человек, предложит руку женщине, которую оставляет без помощи ее король и супруг?

«Что же это за сила, – думала она, – над которой король не властен? Господи, помоги мне, вразуми меня!»

И вдруг ее осенило.

«Видно, сам Господь прислал мне помощь, – прошептала она. – Тех, кто принадлежит Богу, никто не может у него отнять, даже король».

И наконец она, выпрямившись, отвечала королю:

– Государь, та, на ком хочет жениться господин де Шарни, находится в монастыре.

– А, это дело серьезное, – воскликнул король. – В самом деле, нелегко отнять у Господа его добро и отдать человеку. Но мне странно, что господина де Шарни посетила столь внезапная любовь: никто никогда мне об этом не говорил ни слова, даже его дядюшка, которому я ничем не отказываю. Кто же та женщина, которую вы любите, господин де Шарни, скажите, прошу вас?

Королеву пронзила душераздирающая боль. Сейчас Оливье назовет имя, и его ложь обернется для нее пыткой. И кто знает, быть может, Шарни припомнит имя той, которую когда-то любил, воскресит доныне мучительный для него образ минувшего или назовет имя, с которым связана для него робкая, смутная надежда на грядущую любовь. Мария Антуанетта решила предвосхитить этот мучительный удар. Она воскликнула:

– Государь, та, на которой хочет жениться господин де Шарни, вам знакома: это… мадемуазель Андреа де Таверне.

Шарни испустил стон и закрыл лицо руками.

Королева прижала руку к груди и почти без чувств упала в кресло.

– Мадемуазель де Таверне! – повторил король. – Мадемуазель де Таверне… Это та, что удалилась в обитель Сен-Дени?

– Да, государь, – чуть слышно пролепетала королева.

– Насколько мне известно, она еще не дала обет?

– Вскоре она должна принять постриг.

– Мы в это вмешаемся, – объявил король. – А почему – спросил он, вновь поддавшись недоверчивости, – почему она решила постричься в монахини?

– Она бедна, – пояснила Мария Антуанетта. – Вы обогатили только ее отца, – с укором добавила она.

– Это мой промах, и я его исправлю, сударыня. Ее любит господин де Шарни…

Королева затрепетала и бросила на молодого человека умоляющий взгляд, словно призывая его опровергнуть слова короля. Шарни пристально взглянул на Марию Антуанетту и промолчал.

– Хорошо! – изрек король, который принял молчание как знак почтительного согласия. – А мадемуазель де Таверне, несомненно, любит господина де Шарни? Я дам мадемуазель де Таверне приданое; я подарю ей те самые пятьсот тысяч ливров, которые недавно не дал для вас господину де Калонну. Благодарите королеву, господин де Шарни, за то, что она соблаговолила рассказать мне о вашем деле и тем устроила счастье всей вашей жизни.

Шарни сделал шаг вперед и поклонился, бледный, как статуя, ожившая на миг по воле всевышнего.

– О, дело стоит того, чтобы вы еще раз преклонили колени, – заметил ему король с тем легким оттенком вульгарной насмешки, который слишком часто проскальзывал у него посреди унаследованного от предков обычного благородства.

Королева содрогнулась и, повинуясь порыву, протянула обе руки молодому человеку. Он стал перед нею на колени и запечатлел на ее прекрасных руках, холодных как лед, поцелуй, в который, казалось, вложил всю свою душу.

– Ну ладно, – сказал король, – предоставим ее величеству позаботиться о вашем деле; пойдемте, сударь, пойдемте.

И он быстро прошел вперед, так что Шарни успел обернуться на пороге и поймать горестный взгляд королевы, посылавшей ему вечное прощание.