Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

По возвращении моем на фрегат во 2-м часу по полудни, когда корабль «Эгль» начал уже завозами тянуться к гавани, из города показалась скачущая конница, потом артиллерия и, наконец, пехотная гвардия короля Сицилийского; на всех крепостях, чего прежде не делывали, подняли флаги. Множество экипажей стояли на Марино, окна и террасы домов, обращенных к гавани, покрыты были народом. Как фрегат стоял у оконечности Молы и мог быть атакован с левого борта, то мы, дабы закрыть корму, подтянулись ближе к пристани и, носом упираясь на корабль «Архимед», стали в таком положении, что корабль сей и за ним стоящие два неаполитанские фрегата при зажжении «Венуса» должны были вместе с нами лететь на воздух. Министр наш, воспользовавшись замедлением переговоров, успел спасти нас от алчности англичан. Он предложил королю фрегат наш взять лучше себе, нежели отдать его в своей гавани англичанам. Его Величество, объемлемый страхом и желая сохранить дружество с обоими своими могущественными союзниками, с благодарностью принял сие предложение г. Татищева. В третьем часу пополудни, когда корабль «Эгль» был уже от гавани на своем выстреле, прибыл к нам на фрегат уполномоченный от сицилийского министерства, полицеймейстер палермский кавалер Кастрони и вместе с ним от министра нашего секретарь посольства Александр Яковлевич Булгаков. Первый именем короля объявил: что фрегат со всеми принадлежностями, какие приняты будут, по заключении мира возвратится нашему правительству, офицеры и служители, когда согласятся сдаться без сражения, которое должно быть пагубно всему Палермскому порту, не будут почитаться пленными, а гостями, и при первом случае, по получении от императора Российского соизволения, или останутся до заключения мира с Англией в Палермо, или возвратятся в Россию; доставление и содержание по русскому штату король берет на себя. Секретарь посольства подтвердил, что Дмитрий Павлович исходатайствовал для нас сию капитуляцию и мы можем оной воспользоваться. Капитан, призвав всех офицеров и служителей на шканцы, объявил о предложении короля и требовал согласия. Матросы отвечали, что они согласны, если предложение будет принято капитаном и офицерами. Как условие было самое удовлетворительное, то капитан, по общему согласию, объявил полицеймейстеру, что фрегат на сбережение вручается королю Сицилийскому. Кавалер Кастрони призвал с корабля «Архимеда» 10 человек солдат, и в то самое время, когда английский корабль «Эгль» оборачивался бортом к «Венусу», дабы открыть огонь, вместо нашего поднят был на фрегате сицилийский флаг. Оставя на фрегате своем караул[105], мы переехали на Молу, взяли с собой флаг и отдали ему честь залпом из ружей и криком «ура!». Наследный принц Леопольд с герцогом Гессен-Филиппстальским первые подъехали к нашему фронту и благосклонно разговаривали с капитаном и офицерами, благодарили нас, что избавили короля от большого неудовольствия, и тотчас приказали бригадиру начальнику порта поместить матросов в упразднившемся монастыре, близ Молы находившемся, а для офицеров нанять дом в городе.

Англичане, видя себя так искусно обманутыми, все негодование свое обратили на сицилийский двор, а особливо на королеву, которую они называли душой русской партии. Друммонд, оскорбленный неудачей, жаловался Ее Величеству, но королева отвечала ему: «Мы поссорились за Англию с Россией и должны с сей сильной державой нести бремя войны; справедливость требует, чтобы мы пользовались и преимуществами, с вой ной сей сопряженными, а потому и требовали мы, чтоб фрегат „Венус“ сдался нам. Кто может у нас оспоривать сию добычу?»

Министр наш, возвратившись от короля и королевы в то самое время, когда на «Венусе» подняли сицилийский флаг, подал ноту маркизу Чирчелли, в коей между прочим было сказано, что предложение, сделанное сего утра капитану фрегата «Венуса» английским адмиралом, и две ноты от сицилийского двора служат доказательством, что он действует с Англией совокупно против нас; что сколь велика ни была бы храбрость русских, фрегат, не имеющий даже пороху, не может сразиться с пятью линейными кораблями и не может противостоять морским и сухопутным силам целого государства, что пролитие крови в сем случае было бы безрассудно и что по сим уважениям русский фрегат вручается Его Сицилийскому Величеству. Министр оканчивал ноту, что слагает с себя звание посланника, снимает с дома своего герб российский[106], оставаясь в Сицилии токмо до времени, как частное лицо.

Король искренне благодарил г. Татищева за то, что доставил Его Величеству средство дать государю императору довод своей нелицемерной преданности, не подвергая себя мщению англичан. «Что делать нам, островитянам, – сказал король, – где много воды, тут много и англичан!». Хотя чрез несколько дней, по настоянию г. Друммонда, прислали к монастырю, матросами нашими занимаемому, сицилийский караул и предложили ружья сложить в магазейн, тут же в казарме находившийся; но солдатам позволили носить тесаки, в инструкции же караульного сицилийского офицера было сказано: охранять нас от англичан, не допускать подозрительных людей в казармы и быть в полном распоряжении у дежурного российского офицера. Посему при сменах сицилийский офицер рапортовал нашему, а солдаты его, которые стояли на часах у ворот монастыря, повиновались нашим матросам, вместе с ними отправлявшим караул. Словом, с нами обходились как с друзьями и не почитали нас пленными. Таким образом кончилось к удовольствию обеих сторон дело, которое без присутствия духа российского министра и решительности капитана Андреянова могло бы иметь весьма невыгодные для нас последствия. За таковой подвиг тайный советник Татищев, при возобновлении дружественных сношений, был награжден от короля орденом Св. Фердинанда, а секретарю посольства А. Я. Булгакову пожалован орден Св. Константина.

До отъезда Дмитрия Павловича обходились с нами очень снисходительно; всеми удовольствиями, какие имели в продолжение пребывания нашего в Палермо, обязаны мы достопочтенному сему министру. Он представил нас королю и королеве, рекомендовал некоторым особам двора, которые в отсутствие его могли удовлетворять нуждам нашим, любил, чтобы мы чаще были у него, и старался доставить нам приятное времяпровождение. По отъезде министра мы сей час почувствовали, что лишились ходатая и защитника. Едва оставил он Палермо, людям уменьшили положенную порцию, потом временно стали удерживать и сию, так что матросы наши принуждены были искать работой пропитания. Дюку де Бельмонте, которого загородный дом находился близ казарм, русские оставили по себе памятник; ибо то, что предполагал он окончить в год, команда наша сделала ему в два месяца. Каменный утес был взорван, обделан и обращен в английский сад, долженствующий, по предполагаемому плану, служить наилучшим украшением окрестностей Палермо. Офицерам не давали никакого содержания и стороной подсылали подговаривать матросов в английскую службу. Неприятность следовала за неприятностью. 3-го морского полка рядовой Епифанов, по старому знакомству с английским сержантом зашед с ним в трактир, выпил лишнюю чарку. Англичанин, заметив, что товарищ его довольно весел, предложил ему принять английскую службу и в задаток давал ему несколько червонцев. Епифанов понял, для чего так усердно его потчевали. Приняв червонцы, бросил оные ему в глаза, вылил на голову изумленного сержанта остальное вино и вытолкал его из трактира на улицу. Английские наборщики, никакими хитростями не успевши подкупить ни одного из матросов наших, осмелились наконец брать их силой на корабли свои; и один раз, схвативши трех матросов, не успели увесть их, ибо караул, близ арсенала бывший, вступился за наших; англичане, получивши помощь со своего брига, прогнали было сицилийских солдат; но тут подоспели из казармы наши матросы, началась драка, которая, к счастью, кончилась только тем, что дерзких изрядно поколотили, принудили бежать и, отняв у них шлюпку, изломали оную в щепы. В другой раз в самом городе схватили было нашего матроса, но чернь отбила его, тут едва не дошло до кинжалов и каменьев; к счастью, полиция подоспела вовремя и до драки не допустила. Сии поступки не могли быть скрыты от короля; они возбудили в нем справедливое негодование. Его Величество приказал караул при казарме нашей удвоить и не пускать английских матросов далее арсенала.