О носах и замка́х - Владимир Торин

«Вот теперь конец…» - мелькнуло в голове Смолла.

И тут появился Уэсли. Он был один, без стаи – видимо, что-то почувствовал…

Маленькая крыса, увидев, что ее хозяин находится в опасном положении, побежала вверх по ступеням, намереваясь, видимо, укусить Ратца.

- Уэсли, стой!- крикнул Смолл, но Уэсли впервые его не послушался. Он продолжил карабкаться наверх.

Ратц перевел один из револьверов на грызуна и выстрелил. Уэсли дернулся в сторону. Пуля вонзилась в ступень.

Уэсли вскочил на площадку, но Ратц не дал ему второго шанса. Он выждал момент и с размаху наступил на него сапогом. Уэсли заверещал.

Смолл заревел:

- Отпусти его, ублюдок! Не трогай его!

Ратц лишь осклабился.

- Что тут у нас? Ручной крысенок?

Уэсли захрипел, и Смолл попытался подняться. И ему это даже удалось. Но он ничего не мог сделать – слишком далеко он был.

В следующее мгновение послышался жуткий хруст, и сапог Ратца превратил Уэсли в кровавую кашицу.

- Нет!- заревел Смолл, и выхватив из кармана «Смиритель», бросил его в Ратца. Сцепка из маленьких капканов раскрылась в полете и угодила агенту банка в бедро. Крошечные зубы впились в плоть, прокусив штанину, и он закричал. Ратц попытался оторвать их, но они крепко впились.

Это дало Смоллу время взбежать по ступеням. Удар кулака пришелся агенту банка в лицо, разбив его пенсне.

Из носа Ратца потекла кровь. Смолл замахнулся для второго удара. Но агент банка был быстрее. Он ударил в ответ. Смолл поначалу не заметил, как из рукава сюртука Ратца с легким шорохом выдвинулось лезвие. Агент банка вонзил клинок в прорезь пальто крысолова, проведя его точно между пуговицами. Смолл захрипел и отшвырнул от себя Ратца.

Они замерли друг против друга на расстоянии трех шагов. Смолл держался за живот, кровь текла на пол. Ратц с окровавленным лицом педантично снял разбитое пенсне и спрятал его в карман. Нос его был сломан. Он дышал тяжело и с присвистом.

Мгновение будто зависло. Они стояли и глядели друг на друга. Смолл – с ненавистью, а Ратц – испытывающе.

Где-то внизу ударили часы.

И в следующее мгновение крысолов и агент банка ринулись друг на друга. Началась настоящая схватка…

***

5 часов 25 минут (вечера).

Фредерик Фиш почесал нос. Когда раздалась сирена, он усмехнулся: все прошло по плану. «Ну что за дурачины дурачинские?!» - подумал он и взглянул на карманные часы, которые держал в руке. Осталось выждать еще немного…

Ускользнув от констеблей, Фиш ринулся на второй этаж и побежал в дальний его конец, в то время как крысы, которые гнались вовсе и не за ним, устремились выше, следуя зову хитрых крысоловов. Коридор не оканчивался тупиком – в темном углу, который с главной лестницы и не различишь, прятался узкий ход на заднюю лестницу, предназначенную для слуг. Прямо на лестничной площадке в стене располагались две ниши, в которых замерли самые уродливые и самые странные из статуй хозяина дома – не иначе их лепили, вдохновляясь жуткими недугами хроников из Больницы Странных Болезней. Выбрав одного из этих «хроников», толстяка-сома с рыбьим хвостом и тонко выполненной чешуей, Фиш забрался в нишу за ним и затаился.

Вскоре после того, как он занял свой пост, мимо прогрохотала грузная фигура. Автоматон-слуга! Голова механического человека вертелась по сторонам, а лучи двух глаз-ламп, вылезших из головы, словно черви из нор, на двух гибких трубках, ползали по стенам, явно кого-то выискивая. Фиш помрачнел: «Вы же должны быть выключены!».

Махина скрылась на задней лестнице, потопала вниз… Это было подозрительно и… не по плану. Доктор и его крысоловы должны были отключить всю прислугу – об этом они сразу условились со Смоллом, как только им стало известно о механическом персонале дома и о других некоторых привычках мистера Портера (человек доктора, Бикни, оказался пронырливее, чем казалось на первый взгляд). Но если они все сделали, то что тогда этот здесь делает?

Фиш насторожился. «Слишком рано расслабляться,- напомнил он себе.- К тому же нельзя забывать о Ратце».

Мистер Блохх особо акцентировал внимание на том, что этот тип – очень хитрый, умный и опасный. Сам консьерж преступного мира ничего не знал о происхождении старшего агента банка, а это говорило о многом…

Спустя короткое время после того, как скрылся автоматон, коридор и лестница погрузились в тишину. Фредерик Фиш достал из кармана часы и конфету. Лампы не горели, но, чтобы следить за временем, он использовал светящиеся окуляры, которые про себя именовал «гремлин-взглядом», готовясь выключить их, если вдруг заслышит чье-то приближение.

Фишу предстояло самое сложное – то, что он больше всего не любил, то, чему противилась вся его деятельная натура: просто сидеть и ждать. Ждать, когда крысы вызовут переполох. Ждать, когда крысоловы сделают то, что от них требуется. Ждать, когда доктор Доу попытается вскрыть сейф-комнату Портера, что ему, разумеется, не удастся…

На мгновение Фиша кольнула совесть, но он избавился от угрызений еще быстрее, чем соня, который не хочет просыпаться, избавляется от перышка в подушке. И в следующий миг его поглотило злорадство: вот бы увидеть выражение лица доктора, когда комбинация не сработает и завизжит тревога. Нет, доктор ему нравился. Даже очень. Весьма картинный тип, мистер Манерность и господин Мизантропия, чьи высокомерие и презрение ко всему сущему парадоксальным образом придают ему лишь еще больше шарма. В Льотомне со своим характером и тем, как он держится, доктор Доу непременно стал бы членом парламента на Пембрик-сквер, но здесь… эти трущобы, в которых он обитает, они хуже даже, чем окраины Кэттли, хуже, чем лабиринты Энда. Быть может, он просто не может перебраться куда-нибудь в другое место? Опасается, что его тайна не выдержит слишком пристальных взглядов? Одна из его тайн… Да, Блохх посвятил своего клиента в некоторые аспекты мрачного и таинственного прошлого Натаниэля Френсиса Доу, и, признаться, даже Фиш был впечатлен, поражен и чуть-чуть испуган. А Джаспер… он казался таким… обычным. И если бы Фиш не знал того, что он знает, он бы, возможно, даже предложил мальчишке отправиться с ним в путешествие, когда закончит дела в Габене. И мальчишка даже, возможно, согласился бы, ведь в нем живут дух авантюризма и