Анафем - Нил Стивенсон

Ала замотала головой, требуя, чтобы я её понял.

— Нельзя ли всё как-нибудь исправить? Отыграть назад?

— Нет! Я хочу сказать, что приняла ужасное решение в том же смысле, в каком Ороло принял ужасное решение перед воротами Орифены.

Только минуту спустя до меня дошло.

— Ужасное, — сказал я, — но правильное.

И тут слёзы хлынули так, что ей пришлось закрыть глаза и отвернуться. Она выпустила мою руку и засеменила прочь, сгорбившись, как будто ей только что всадили в спину кинжал. Она казалась самой маленькой на конвоксе. Все инстинкты гнали меня бежать за ней, обнять её худенькие плечи. Но я знал, что в таком случае она сломает о мою голову стул.

Я подошёл к грузотону, взял рюкзак и бирку: прямоугольную, похожую на выключенную фотомнемоническую табулу.

Затем я вернулся на рабочее место и в следующие два часа вычислял тензор инерции корабля Геометров.

Я проспал почти всю вторую половину дня и проснулся совсем разбитый. Организм только-только начал приспосабливаться к смене часовых поясов, а я снова сбил его с толку, проработав ночь напролёт.

Во владение Аврахона я пришёл заранее. Для сегодняшнего обеда предстояло почистить и нарубить кучу овощей. Я устроился с ножом и доской на открытой веранде, отчасти чтобы полюбоваться предзакатным светом, отчасти в надежде перехватить фраа Джада на пути в мессалон. Владение Аврахона куда меньше многих знакомых мне матических построек смахивало на крепость. Глядя на большой каменный дом с балконами, эркерами и мезонинами, я всякий раз жалел, что прихожу сюда только в гости. Вот бы здорово каждый день работать в таком уютном и живописном месте! Как будто архитектор задался целью разжигать в инаках зависть, чтобы они всеми правдами и неправдами старались сюда проникнуть. Мне страшно повезло, что в силу исключительных обстоятельств я мог хотя бы посидеть на здешней веранде за чисткой овощей. Из разговора с Алой я понял, что надо пользоваться возможностью, пока не поздно. По дорожкам сновали инаки — одни оживлённо переговаривались, другие понуро брели, ссутулившись от усталости. На лужайках, завернувшись в стлы и подложив под голову сферы, спали фраа и сууры. Столько инаков, в таких непохожих облачениях! Я вновь задумался о многообразии матического мира, о котором ничего не знал, пока не попал сюда. Слова Алы о Втором пробуждении предстали мне в новом свете. Мысль о том, чтобы сорвать ворота с петель, сулила захватывающие перемены. Но неужто с этим кончится всё, что инаки создавали три тысячи семьсот лет? Неужто следующие поколения будут смотреть на пустые соборы и дивиться: какими безумцами надо быть, чтобы бросить всё это по доброй воле?

Я гадал, кто ещё окажется в моей ячейке и что поручат нам организаторы Рассредоточения. Напрашивалась мысль, что я буду в том же лабораториуме заниматься тем же, чем сейчас. Жить в каком-нибудь городе, в казино, корпеть над схемами икосаэдра, есть мирскую пищу, которую приносит одетая в форму неграмотная прислуга. В моей группе были два очень способных теора, один из Барито, другой — из концента на Море морей. Остальные вгоняли меня в тоску, я отнюдь не радовался перспективе оказаться с ними в дороге.

Иногда я замечал кого-нибудь из инаков Звонкой долины, и сердце сразу начинало биться быстрее: вот бы попасть в одну ячейку с ними! Пустая фантазия, конечно, — зачем им такая обуза? — но помечтать было приятно. Неизвестно, что поручат такой ячейке. Скорее всего что-нибудь невероятно опасное. По-хорошему надо было радоваться, что меня туда не назначат.

Или — в сходном, хоть и другом ключе — какой будет ячейка фраа Джада, какие задачи она станет решать? Задним числом я понимал, что мне выпала редкая привилегия — провести несколько дней в обществе тысячелетника. Насколько я знал, Джад был единственными милленарием на конвоксе.

Здорово было бы оказаться в одной ячейке с кем-нибудь из моей старой эдхарской команды, но рассчитывать на такое не приходилось. Алу явно что-то мучило в том, как она распределила нас по ячейкам, и хотя я не понимал, из-за чего она так переживает, ясно было одно: на счастливое путешествие в кругу близких друзей рассчитывать не стоит. Уважение — почти священный трепет, — с которым другие члены конвокса взирали на эдхарианцев, заставляло предположить, что нас не запихнут в одну ячейку, а скорее распределят по возможно большему их числу. Мы будем вожаками, одинокими, как Ала.

Фраа Джад подошёл со стороны скалы. Я подумал, уж не поселили ли его наверху с тысячниками. Если так, он каждый день тратил уйму времени на спуск и подъём по лестнице. Джад издали меня узнал и двинулся прямиком к веранде.

— Я нашёл Ороло, — сказал я, хотя для Джада, конечно, это была не новость.

Он кивнул.

— Очень печально — то, что произошло. Ему следовало вовремя пройти через лабиринт и стать моим фраа на утёсе. Славно было бы работать с ним бок о бок, пить его вино, выслушивать его мысли.

— Вино у него было ужасное.

— Значит, выслушивать его мысли.

— Он, кажется, очень многое понял. — Мне хотелось спросить: как? Расшифровал ли Ороло тайное послание в пении тысячелетников? Однако я боялся выставить себя дураком. — Он думает… думал, что вы разработали некий праксис. Невольно напрашивается мысль, что этим объясняется ваше долголетие.

— Разрушительное действие радиации можно свести к взаимодействию между элементарными частицами — протонами, нейтронами — и молекулами облучаемого организма, — заметил Джад.

— Квантовым событиям, — сказал я.

— Да. Клетка, в которой только что произошла мутация, и клетка, в которой этой мутации не произошло, лежат в повествованиях, разделённых лишь одной развилкой в Гемновом пространстве.

— Старение, — сказал я, — следствие ошибок в считывании генетических цепочек, то есть тоже квантовых событий.

— Да. Нетрудно вообразить внутренне непротиворечивую мифологию, согласно которой хранители ядерных отходов изобрели праксис для устранения пагубных последствий радиации, а затем применили его к старению и так далее.

«И так далее» наводило на самые разные мысли, но я счёл за лучшее не задавать уточняющих вопросов.

— Вы понимаете, насколько опасно распространение такой мифологии в секулюме?

Джад пожал плечами. Секулюм его не заботил. Иное дело — конвокс.

— Некоторые здесь отчаянно хотят, чтобы эта мифология оказалась фактом. Им так было бы куда спокойнее.

— Ж’вэрн задавал довольно чудные вопросы. — Я кивнул на процессию матарритов, бредущую по лугу в некотором отдалении.

Я подыгрывал фраа Джаду — давал ему возможность сказать, что матарриты чудные и неприятные. Однако он ловко обошёл мой гамбит.