Узник Марса - Эдмонд Мур Гамильтон

— Час назад охранники из города приказали заточить все мечи, чтобы все оружие было наготове. Говорю тебе, парень, скоро мы идем на Ком, чтобы разграбить его! Разрази меня гром, мы сотрем их в порошок! — И с злорадным смехом моряк пошел дальше.

Денхэм повернулся к нам, лицо его побледнело.

— Вы слышали? — спросил он. — Это значит, что у нас мало времени. Мы не можем теперь ждать безлунной ночи. Мы будем вынуждены рискнуть в первую же ночь, когда будет облачно. И если мы потерпим неудачу, эти орды демонов обрушатся на беззащитный город. Захватчик готовится ударить!

Глава 13. В Яме

Часы, дни, которые последовали за этим, я помню теперь, как один яркий сон, но даже в то время, мне казалось, что все вокруг тонет в дымке нереальности. И, хотя город в Яме был адом для тех, кто долго прожил в нем, но для меня в течение следующих нескольких дней он был городом чудес.

Я успел вдоволь побродить по этому городу, пока мы ждали. Каждый день мы напряженно ожидали ночь, но всегда, когда ночь приходила, город заливал мягкий лунный свет. Не было и речи о попытке побега при таком ярком освещении. И мы ждали, понимая, что может выйти так, что никакой попытки не будет…

В течение восьми дней я изучал пещерный город, обычно в компании кого-нибудь из наших друзей. Когда это было возможно, мы предпочитали держаться вместе, так как вместе представляли собой весьма сильную компанию, чьи пять мечей заставляли агрессивную публику держаться на расстоянии.

Несмотря на это, мы дважды были вовлечены в бои, и оба раза нам удалось одержать победу, хотя не удалось избежать ран. Это было кровавое и жестокое общество, дикая и беззаконная вольница; мир волков в человечьем обличии. Но атмосфера свободы и отсутствия привычного социального лицемерия опьяняла. Продукт цивилизации, я был брошен сейчас в жизнь, где сила и мастерство владения оружием были мерилом человека, и где все споры урегулировались с помощью клинков. Заточенные в переполненной! Яме, мы были вольными, свободными от какого-либо права или этикета. Вскоре я научился куражиться так же смело, и хмуриться так же свирепо, как любой обитатель ямы. И, в постоянной практике с моими друзьями, я хорошо овладел мечом. А еще в мою жизнь вошла настоящая, преданная, крепкая дружба. Четверо мужчин, из четырех разных веков, разные по характеру и манерам, стали самыми близкими друзьями для меня и Лэнтина.

С самого начала я ощутил симпатию к Денхэму, ибо он был мне почти что современником, мне легко было понять его, а ему меня. Утонченный аристократ старой английской школы, элегантный в манерах и выглядящий франтом, он был ужасно быстрым в бою. Его тонкая рапира решала исход боя раньше, чем его противник успевал моргнуть. Он пытался выглядеть, как подобает джентльмену, и это было источником постоянных дружеских насмешек, которые мы отпускали, глядя на его попытки привести в порядок потертый и рваный мундир. Но, в ответ на все наши смешки, он лишь улыбался тихо и продолжал свою работу.

Совсем другим был Д'Алор, хотя он был мне не менее симпатичен. Ругань, смех, крик! Он никогда не был тихим, и всегда отличался волчьим аппетитом. Он очень быстро обижался, и часто было проблемой удержать его от бессмысленных ссор, но также быстро он забывал обиды, причем напрочь. Больше, чем остальные из нас, он любил сражаться, и был в своей стихии в Яме. Иногда он заявлял, что если бы не отсутствие вина и женщин, то хотел бы навсегда остаться здесь.

На несколько лет старше, чем остальные из нас, был римлянин, который побывал с его легионом на всех дальних границах империи, от Парфии до Британии. Он никогда не волновался и никогда не был растерян, спокойный, бесстрашный ветеран, который помог мне понять, какова была причина величия его народа, который создал величайшую империю в истории и наложил печать своих языка и обычаев на половину мира.

Самым странным из четверых был конечно ацтек. Тихий, даже робкий, когда не надо было драться; но я никогда не видел такой тигриной ярости, какую он проявлял в бою. Он имел громкую славу смертоносного бойца, даже в этом городе воинов, и его опасались самые бесстрашные. Он умело орудовал своим пилообразным мечом, и я всякий раз вздрагивал, видя рваные раны, наносимые этим смертоносным оружием. Он был самым надежным и верным другом для друзей, но для тех, кого он ненавидел, он был самым страшным врагом.

Мы бродили по городу, искали Кэннелла, но так и не нашли его. Я начал думать, что, в конце концов, он не в Яме. Возможно, мы упустили его в столпотворении Орды, или он был убит и теперь блуждает живым мертвецом по городу Кан-Лар как один из рабов в белых одеждах.

Но Лэнтин не верил в это. Он искал от рассвета до темноты каждый день и был удивлен тому, что не смог найти своего друга. Он не сопровождал нас, предпочитая искать в одиночку, и, хотя мы опасались за его безопасность, он никогда не попадал в переплет. Его очевидные возраст и мягкость, возвышенность его природы, укрывали его незримым щитом, так что никто не нападал на него, не из страха, но скорее из инстинктивного уважения, свойственного даже самым грубым натурам.

Дни пролетали, и, работая в редкие часы, когда мы были одни и никого не было поблизости, нам удалось сделать металлический крюк и сплести длинную веревку. Крюк был похож на тройной рыболовный крючок, достаточно большой, чтобы зацепиться за лестницу. Он был сделан из обломков металлических стульев. Веревку, одну длинную и очень крепкую, мы сплели из полосок разорванной ткани, навязав по всей её длине узлов, чтобы облегчить восхождение. Веревку и крюк спрятали под нары француза, в хитро устроенный маленький тайник.

На восьмой день облака, наконец, скрыли луну. Мы все, кроме невозмутимого Гонория, заметно волновались. И наконец, свет померк, и стигийский мрак опустился на город, тьма, нарушаемая лишь тусклым багровым светом редких ламп.

Час прошел, и еще, и