Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14 - Вальтер Скотт

— Довольно, молодой человек, не будем говорить об этом. Но я помню, с вами была эта прекрасная танцовщица… Бакингем, держу цари, что это она должна была спрятаться в футляр от виолончели?

— Догадка вашего величества верна, — ответил герцог, — и я подозреваю, что она подшутила надо мной, посадив на свое место карлика, ибо Кристиан думает…

Черт бы побрал этого Кристиана! — вскричал король. — Поскорее привели бы сюда этого всеобщего третейского судью.

Едва король произнес эти слова, как ему доложили о прибытии Кристиана.

— Пусть войдет, — сказал король. — Но послушайте — мне пришло в голову — послушайте, мистер Певерил: эта танцовщица, что познакомила нас с вами при помощи необыкновенного своего искусства, не жила ли она, по вашим словам, в доме графини Дерби?

— Много лет, — ответил Джулиан.

— Тогда позовем сюда и графиню, — сказал король. — Пора наконец выяснить, кто такая эта маленькая фея, и если она действительно принадлежит Бакингему и этому его Кристиану, то ее светлость должна обо всем узнать, поскольку я сомневаюсь, пожелает ли она в этом случае взять ее обратно. Кроме того, — заметил он в сторону, — этот Джулиан, который молчит так упорно, что его молчание становится подозрительным, тоже жил в долге графини. Разберемся в этом деле до конца и воздадим каждому по справедливости.

Графиню Дерби тотчас же пригласили в кабинет. Она вошла в одни двери, а в других в это же время появились Кристиан и Зара, или Фенелла. Владелец замка Мартипдейл, увидев графиню, загорелся желанием поздороваться со своим старинным другом и родственницею. Только ее знаки да Ормонд, который взял его дружески, но твердо под руку, удержали его от этого проявления чувств.

Графиня присела перед королем в почтительном реверансе, менее церемонно приветствовала окружавших его придворных, улыбнулась Джулиану Певерилу и с изумлением посмотрела на неожиданно появившуюся Фенеллу. Бакингем кусал с досады губы, понимая, что присутствие леди Дерби может испортить и запутать всю его с таким трудом приготовленную защиту. Он бросил взгляд на Кристиана, взор которого, устремленный на графиню, горел смертельной злобой ядовитой гадюки, а лицо просто почернело от бешенства.

— Но узнаете ли вы здесь кого-нибудь, миледи, — ласково спросил король, — кроме ваших старинных друзей Ормопда и Арлингтона?

— Я вижу, государь, — ответила графиня, — так же двух достойных друзей семьи моего мужа: сэра Джефри Певерила и его сына; последний долго находился при моем сыне.

— Быть может, еще кого-нибудь? — спросил король.

— Я знаю эту несчастную девушку; она исчезла с острова Мэн в день отъезда Джулиана Певерила по важному делу. Полагали, что она упала со скалы в море и утонула.

— Есть ли у вас, миледи, какие-либо основания… извините за такой вопрос, — сказал король, — подозревать близкие отношения между молодым Певерилом и этой девушкой?

— Государь, — ответила графиня, покраснев от возмущения, — мой дом пользуется доброй славой.

— Не сердитесь, миледи, — сказал король, — я только спросил… Это случается и в самых лучших домах.

— Но не в моем, государь, — ответила графиня. — Кроме того, Джулиан Певерил настолько горд и честен, что не мог завести интрижку с несчастной девушкой, ужасный недостаток которой почти лишил ее права называться человеком.

Зара взглянула на графиню и сжала губы, словно стараясь удержать слова, которые рвались с них.

— Не знаю, что и подумать, — продолжал король. — Доводы ваши, быть может, и справедливы, но у людей бывают странные вкусы. Эта молодая девушка исчезает с Мэна в день отъезда молодого человека и появляется в Сент-Джеймсском парке, танцуя словно фея из сказки, как только он приезжает в Лондон.

— Это невозможно! — воскликнула графиня. — Она не умеет танцевать.

— Мне кажется, — сказал король, — она умеет делать многое, чего вы не знаете и, узнав, не одобрите.

Графиня гордо выпрямилась и ничего не ответила.

— г— Едва Певерил, — продолжал король, — попадает в Ньюгет, как, по словам почтенного маленького джентльмена, эта проказница появляется и там. Не пытаясь узнать, как она могла туда проникнуть, я все же склонен думать, что у нее неплохой вкус и приходила она не ради карлика. Ага, кажется в мистере Джулиане заговорила совесть.

Действительно, при этих словах короля Джулиан вздрогнул, ибо он вспомнил ночного посетителя в своей камере.

Пристально взглянув на него, король продолжал:

— Итак, джентльмены, Певерил доставлен в суд, и, едва только он получает свободу, мы находим его в доме, где герцог Бакингем готовится, как он говорит, к музыкальному маскараду. Ей-богу, я уверен, что эта же девушка сыграла шутку с его светлостью и посадила в футляр от виолончели бедного карлика, чтобы провести время получше, а именно — в обществе мистера Джулиана Певерила. А что скажет по этому поводу Кристиан, всеобщий третейский судья? Основательна ли моя догадка?

Кристиан украдкою взглянул на Зару и прочел в ее глазах нечто такое, что привело его в замешательство.

— Не знаю, — ответил он. — Правда, я приказал этой превосходной танцовщице участвовать в маскараде. Она должна была явиться в блеске сверкающих огней, искусно приготовленных с разными благоуханиями, чтобы заглушить запах пороха; но я не знаю, для чего — быть может, просто из упрямства или каприза, ибо эти качества присущи ей, как и всем гениям, — ей вздумалось все испортить, посадив на свое место уродливого карлика.

— Мне хотелось бы, — сказал король, — чтобы эта девушка подошла к нам поближе и объяснила, как может, все это таинственное происшествие. Нет ли здесь кого-нибудь, кто бы ее понимал?

Кристиан ответил, что научился немного понимать ее с тех пор, как познакомился с нею в Лондоне. Графиня молчала. Тогда король обратился к ней, и она довольно сухо ответила, что, столько лет имея при себе эту девушку, без сомнения, должна была научиться как-нибудь с нею объясняться.

— Из всего слышанного я должен заключить, — сказал Карл, — что мистер Джулиан Певерил понимает ее лучше других.

Он взглянул сначала на Певерила, который покраснел, как девица, а потом на мнимую немую, на щеках которой также был приметен уже исчезавший слабый румянец. Спустя секунду, по знаку графини, Фенелла, или Зара, подошла к ней, опустилась на колени, поцеловала ее руку, потом встала и, сложив руки на груди, смиренно ожидала приказаний. Она столько же походила на посетительницу гарема герцога Бакингема, сколько Магдалина — на Юдифь. Но это было самым малым доказательством ее способности к перевоплощению, ибо она с таким совершенством играла роль глухонемой, что даже проницательный Бакингем не мог решить, действительно ли девушка, стоящая теперь перед ним, та самая, которая в другом наряде произвела на него столь неотразимое впечатление, или это в самом деле существо, страдающее ужасным природным недостатком. Все признаки, отличающие глухонемых, были, казалось, отчетливо видны в ее лице. Ни один звук не колебал неподвижных ее уст, и она была совершенно безучастна к разговору окружающих. При этом она быстрым внимательным взором следила за движениями губ, как бы стремясь таким образом понять говорящих.