Вооружен и очень удачлив - Людмила Горбенко

— Эй! Ты далеко? — лениво донеслось от костра.

— Да нет! Ворону стрельну, и назад…

Почему-то эти слова показались охотникам удивительно смешными.

— Факел прихвати!

— Зачем? — удивился Квайл.

— Заодно и просмолишь!

Вот так, под взрывы хохота, с остатками горькой обиды на коварного Ааруса и в состоянии легкого алкогольного дурмана, Квайл влип в очередную историю. Хотя сам он об этом пока не знал.

С наступлением ночи лес словно ожил. Сосновые лапы обеспокоенно похлопывали Квайла по плечам, словно призывая одуматься и вернуться к костру. Коварные ароматы хвои, подгнивших грибов и мха каким-то образом вступили в реакцию со сливовицей, гуляющей в крови Квайла, и запустили некий таинственный колдовской процесс. Осоловелый студент чувствовал себя все более пьяным и начал двигаться неловкими рывками и скачками, иногда подолгу замирая на одном месте, чтобы прийти в себя.

Ворону он давно потерял из виду, другой достойной цели не нашел и поэтому решил, что самое время вернуться к костру. Пока не заблудился. Костра отсюда видно не было, но далеко внизу по-прежнему подмигивали огни Тора и светился маяк на острове. Квайл поднял факел повыше, уверенно крутанулся и тут увидел его.

Цветок папоротника.

В том, что это именно цветок, он не сомневался ни секунды. А что еще может быть ярко-красным, иметь пять лепестков и пушистую серединку с блестящим кругляшком внутри? Ведь не гриб же. Торчало это великолепие среди папоротников, значит, к травнику не ходи — цветок принадлежит папоротнику, и никому другому.

В голове немедленно всплыли слова «Жана Купала».

Точно, ахнул Квайл. Какое там число сегодня? Двадцать третье… двадцать пятое… как пить дать, ночь на Жана Купала! То-то в голове как-то… мутновато. Магия, одним словом. Народное волшебство. Вот оно, счастье. Ну здравствуй, долгожданное! Пришло, значит. Это тебе не обыденный четырехлистный клевер, который время от времени находят на лугу ребятишки (и который потом продают по три паунда штучка в ярмарочные часы в Торговом ряду).

ЦВЕТОК ПАПОРОТНИКА! Отмычка от любого клада! Если Найса-Мария узнает о том, что он… ох, как же она пожалеет! Заплачет коварная предательница! Падет перед ним на колени! Схватит его на руки и… и… Стоп, рано предаваться мечтам! Надо сначала сорвать. Пока не исчез, быстро.

С силой откормленного кабанчика Квайл ломанулся к вожделенному кладу, не слушая истошных воплей хомункулуса, проснувшегося от резкой встряски. Кажется, по пути он отбросил арбалет, чтобы не мешал; споткнулся о какую-то ветку; порвал об нее штанину; чуть не провалился в яму; поскользнулся на мокрых листьях; спугнул мелкого ночного зверька— но это все было неважно. Главное, он протянул руку и сорвал цветок. Бережно, сумев не повредить ни одного лепестка.

И тут началось ЭТО.

С треском обрушились сосны. Истошно взвизгнул Черри, вцепившись острыми коготками в грудь. Земля вздрогнула под Квайлом, и он с трудом удержал равновесие, схватившись свободной рукой за куст волчьей ягоды. Запоздало вспомнилось, что по народным преданиям тому, кто нашел цветок папоротника, начинает мешать всякая нечисть. Звать, смеяться, соблазнять женскими прелестями и тому подобное. Отвлекать. Или пугать. Главное при этом — не обращать внимания и любой ценой сохранить бесценную находку.

Студент бережно пристроил цветок в ладонь и прислонился спиной к кусту. Страшно было не особенно, но колени почему-то тряслись. Осознание собственного всемогущества (в будущем) вступало в явное противоречие с мыслью о собственной сиюминутной уязвимости. Ночью, в лесу, один на один с нечистой силой, если не считать Черри. Но какой толк от хомункулуса?

Поэтому когда что-то мягко коснулось его ноги, Квайл совершил неожиданный для него самого поступок.

Он съел цветок папоротника.

Зачем? А черт его знает. Проглотил, не жуя, и все. То ли в мозгу некстати всплыли клеверные листочки по три паунда, которые полагалось именно съесть, а не просто хранить, то ли вспомнились многочисленные перлы народной мудрости, которыми щедро сыпал бывший старательский приятель Макарий при каждом случае. «Лучше в нас, чем в таз», «Сентаво к сентаво — вот и паунд, кусочек к кусочку — вот и сыт».

Одним словом, можешь больше не стараться, нечистая сила. Ты опоздала. Приходи чуть позже, гм… пардон за возникшие осложнения.

Вкус у растения оказался гадостный, и это очень приободрило Квайла. Раз противно, значит, не подделка. Настоящий цветок папоротника — дар познания непознаваемого, понимание языка зверей и птиц, отмычка от кладов. Правда, непонятно, каким местом к этим самым кладам теперь прикладываться, но это уже детали.

Квайл уже мысленно представил себя возвращающимся к охотникам с тяжеленным сундуком под мышкой, как ноги его опять затряслись, и кто-то злым голоском заскулил внизу:

— Ой-ей! Да сойди же ты, наконец, с копатки, урод! Больно!

— Черри? — недоверчиво переспросил Квайл. — Ты где?

Болезненный щипок был лучшим ответом — хомункулус по-прежнему сидел за пазухой.

— А это тогда кто? — удивился студент.

По счастью, факел во время бега не потерялся, а только погас. Щелкнув болтающимся на веревке зажигалом, Квайл запалил его и посветил вниз. В узкой мокрой ложбинке извивался большеголовый паренек, верхнюю часть которого придавливала поваленная сосна. Страдалец сучил босыми ножками, похожими на весла, и отпихивался правой рукой, пытаясь освободиться. Освободиться не получалось, потому что на левой его конечности стоял Квайл.

— Ой-ей-ей! Да пусти же, урод!

Напряженный, как струна, Квайл от облегчения чуть не расхохотался.

— Значит, я урод? — с подчеркнутой иронией уточнил он, критически разглядывая непропорционального паренька. — А кто же тогда ты?

— У-у-у! Кдрат я! Садовник! — с жалобным всхлипом сказали внизу. — У-уй! С копатки сойди, имей совесть! Все пальцы подковками расплющил, медведь!

— Садовник, значит, — хихикнул Квайл, но просьбу все же выполнил. Даже великодушно приподнял бревно, давая возможность новому знакомцу быстрее выбраться из плена. — А я Квайл. Ну и напугал же ты меня, Кдрашка! Поговорка, случайно, не тебе посвящена?

Спасенный явно был не расположен шутить. Вместо ответа он шустро ускользнул за бревно и начал молча отряхивать перепачканную одежку странного фасона, — его куртка была пришита к штанам. Квайл усмехнулся и направил факел прямо ему в лоб, решив не церемониться с невоспитанным типом.

При пристальном рассмотрении «садовник» выглядел еще непрезентабельнее, чем на первый взгляд. Во-первых, ростом еще ниже студента, с сидящую собаку, не более; коротконогий, но при этом с длинными обезьяньими руками и большими плоскими ладонями, похожими на лопаты. Действительно, копатки — точнее не скажешь. Во-вторых, то, что Квайл первоначально принял за шлем, оказалось налысо выбритой головой. Просто она была такой своеобразной формы, как шляпка у гриба. Кожа на лысине была тусклой и на вид казалась каменно-твердой. Из-под низко нависающих надбровных дуг в свете факела возмущенно блеснули бледные глазки-точечки.