Северный полюс. Южный полюс - Руаль Амундсен

Гурий (опознавательный знак), оставленный участниками норвежского похода к Южному полюсу, и путевой знак Амундсена на Южном полюсе

Рисунок Эд. Уилсона, участника похода к Южному полюсу Роберта Скотта

Начался небольшой подъем – такой незначительный, что глазом и не заметишь. Но гипсометр и барометр не дали себя обмануть и так же дружно падали, как прежде поднимались. И хотя мы не видели подъема, но чувствовали его. Может быть, это чистое воображение, однако мне казалось, что увеличение высоты сказывается на моем дыхании. В последние дни страшно возрос наш аппетит, причем лыжная команда была куда прожорливее, чем каюры. Были дни (всего несколько дней), когда мы трое – Бьоланд, Хассель и я – могли бы, кажется, есть даже гальку. Каюры такого голода не испытывали. Возможно, это потому, что они на ходу могли опираться на сани, получая таким образом отдых, которого мы, лыжники, были совсем лишены. Казалось бы, много ли толку от того, что ты положил руку на сани, но с течением времени, возможно, что-то и набегает. К счастью, наши запасы позволяли есть больше, когда голод нас одолевал. Так, после полюса мы увеличили свой паек пеммикана, и вскоре эта прожорливость пропала, сменившись обыкновенным здоровым аппетитом.

На обратном пути мы установили такой порядок: утренние сборы начинались в 6 вечера, к 8 все готово, и в поход. Смотришь, 15 миль (28 километров) пройдены, и вскоре после полуночи мы опять могли ставить палатку, стряпать и отдыхать. Но через некоторое время этот отдых стал казаться нам невыносимо долгим. К тому же в палатке становилось (относительно) настолько жарко, что мы нередко вылезали из спальных мешков и лежали, ничем не покрываясь. Двенадцати-, четырнадцати-, даже шестнадцатичасовой отдых был серьезным испытанием нашего терпения на этом, первом этапе обратного маршрута. Мы отлично понимали, что это излишество, и все-таки сохраняли такой распорядок, пока находились на большой высоте. Мы много говорили о том, как лучше использовать этот чрезмерно долгий отдых.

В этот день, 21 декабря, Пер, наш добрый, верный, трудолюбивый Пер вконец обессилел, и последнюю часть пути до стоянки пришлось его везти. На стоянке он был вознагражден за свои труды. Легкого удара обухом оказалось достаточно, чтобы истощенное животное упало, не издав ни звука. Так Вистинг лишился одной из лучших своих собак. Пер был удивительный пес, он вел себя очень смирно, никогда не участвовал в общих потасовках. Посмотришь на него – непутевый какой-то, что от него толку. Но в упряжке он показывал, на что способен. Без понуканий, без кнута тянул с утра до вечера; не собака, а клад. Увы, его, как и большинство собак с таким нравом, не хватило надолго. Он выбился из сил, был убит и съеден.

Считанные дни остались до сочельника. Особенно не размахнешься, но хотелось бы отметить праздник в той мере, в какой это позволяла обстановка. Значит, надо в сочельник поспеть к складу, чтобы отпраздновать Рождество кашей. Накануне сочельника мы убили Крапчатого. О нем никто не горевал, этот пес из упряжки Хасселя всегда отличался строптивостью. В своем дневнике я читаю следующие слова, записанные в тот же вечер: «Сегодня вечером убит Крапчатый. Он отказывался тянуть, хотя выглядел вполне здоровым. Скверный характер. Будь он человеком, он начал бы с исправительного дома, а кончил бы в тюрьме». Крапчатый оказался довольно жирным и был съеден с явным удовольствием.

Наступал сочельник. В 8 часов вечера 23 декабря, когда мы выходили, погода была неустойчивая: то нахмурится, то прояснится. До склада было недалеко, и в полночь мы вышли к нему. Было тихо и тепло – чудесная погода, можно спокойно наслаждаться сочельником. Мы сразу разобрали склад и распределили груз на двое саней. Вистинг – дежурный кок – заботливо собрал в мешочек все крошки от галет. В палатке этот мешочек хорошенько поколотили и помяли, и получился порошок, из которого, добавив сухого молока, Вистинг приготовил превосходную рождественскую кашу. Вряд ли кто-нибудь дома ел ее с таким удовольствием, как мы в нашей палатке в то утро. Одна из сигар Бьоланда окончательно настроила нас на праздничный лад.

В этот день мы отметили еще одно большое событие: отряд снова достиг вершины плато. Через два-три дня мы начнем спуск, а там выйдем на барьер и почувствуем себя совсем нормально.

До сих пор мы во время очередного перехода делали один-два привала, давая отдых себе и собакам. В сочельник мы перешли на другой распорядок, покрыли все 28 километров без остановки. Нам так даже было лучше; кажется, и собакам тоже. После привала трудно было снова трогаться в путь, суставы не гнутся, да и лень одолевает – пока еще разомнешься.

27-го мы в отличном темпе миновали 88° южной широты, держа курс на север. Снег здесь с прошлого раза явно подвергся действию сильных солнечных лучей; он был буквально отполирован. По этой полированной глади мы катили, словно по льду, с той лишь существенной разницей, что собаки здесь не скользили.

На этот раз мы уже на 88° южной широты увидели горы. Нас ожидал большой сюрприз: это явно был виденный нами ранее могучий хребет, но теперь он простирался значительно дальше на юг. День был ослепительно ясный, видимость, по всем признакам – отличная. Вершина поднималась за вершиной, хребет тянулся к юго-востоку, теряясь вдали. Судя по цвету неба, он продолжался за пределами видимости. Мне кажется несомненным, что эта горная цепь пересекает весь антарктический континент.[85]

Вот вам прекрасный пример того, как в этих краях подводит атмосфера. Казалось бы, в совершенно ясный день мы на 87° южной широты простились с горами. И вот мы с 88° южной широты видим горы до самого горизонта. Мало сказать, что мы были удивлены. Мы смотрели и не узнавали края. Нам и в голову не пришло, что могучий горный массив, что так отчетливо вырисовывается над горизонтом, есть гора Нильсена. В мглистом воздухе прошлый раз она выглядела совсем иначе. Забавно читать в моем дневнике, как старательно мы каждый день брали азимут, думая, что это новая гора. Мы опознали ее лишь после того, как над плато возникла гора Хельмера Ханссена.

29 декабря вершина плато осталась позади, и мы начали спуск. Хотя для глаза уклон был незаметен, он сразу отразился на собаках. Вистинг поставил на своих санях парус, это позволило ему поспевать за Ханссеном. Видел бы кто-нибудь, как наш отряд в эти дни мчался через плато, ни за что не поверил бы, что мы уже 70 дней в походе. Лихо мы шли. Нас подгонял попутный ветер, пригревало солнце. Прибегать к кнуту не было надобности. Собаки были полны энергии и нетерпеливо дергали упряжь. Нелегко приходилось нашему направляющему. Он должен был подчас нажимать изо всех сил, чтобы его не настигли собаки Ханссена. Следом на всех парусах, под радостное тявканье собак несся Вистинг. Хассель едва поспевал за ними, да и мне приходилось нелегко. Наст был, словно отполированный, мы подолгу могли катить, просто отталкиваясь палками.